VIII. Три ступеньки … вниз
Назавтра опять приехали советники Генсека, подготовка к Пленуму продолжалась. Во время обсуждения экономических вопросов с помощниками Брежнева Викторин изволил проснуться и спросить про нашу передовую, лучшую в мире социалистическую торговлю. Голиков привел данные о достижениях и успехах «доблестной» советской торговли. Тут Трофимов не выдержал и выдал все, что помнил о тех временах. Виктор Иванович хорошо запомнил очереди в магазинах, презрительное хамство продавцов и полупустые прилавки. Возможность что-то достать только через знакомых, по блату. А тут опять звучит: «…имеются отдельные недостатки».
«Леня ты меня послушай, а не этих долдонов. Я тебе правду говорю. Им то что? Тоже в спецлавочках отовариваются. Бери чего твоей душе угодно, чем не жизнь. Тут тебе будут кадить фимиам за успехи в торговле. А простые труженики? Кстати, если разобраться, на стражу их интересов ты поставлен или нет? А раз так, то слушай. Вся торговля советская это укрывательство продуктов, распределение их между собой и нужными людьми. Главное же для советской торговли создание дефицита. Заметь, Леня, умышленного дефицита. А людей довели до того, что и сосискам и колбасе с добавками туалетной бумаги рады. При царе Николае Втором, (кого вы свергли, чтобы людям вроде лучше жилось) о таком колбасно - сосисочном искусстве и не слыхивали. Да и вообще Генеральный секретарь нашей партии, тебе не мешало бы время от времени ходить по простым магазинам. Куда обычные люди ходят. Ты - то шеф...как считаешь - партия для народа или народ для партии? А то получается вы все для себя "несгибаемых ленинцев" давно коммунизм построили - ешь, пей, что хочу. Шьют вам индивидуально. Все по первому требованию доставят в лучшем виде - хочешь из Парижа, надо из Лондона. Пользуетесь плодами «загнивающего Запада» по полной программе.
-Ты говори, да не заговаривайся,- загорелся праведным гневом «шеф».
- Ах, так! Не нравится! Правда глаза колет? Так я могу тебе доказать, что не только ты этому телу хозяин. Что -то я смотрю, ты в последнее время все по утрам на своего «дружка» любуешься ...Все смотришь. Думаешь, не понимаю? Это ведь, кстати, я тебя до нужной величины и готовности к труду и обороне подтягиваю. Знаю, готовишься. Вон у зеркала вчера крутился, морщины разглядывал. Все смотришь, что седины стало меньше...Ну, ну...Вот будет у тебя сегодня с медсестрой твоей фиаско. Приструню твой норов. Полежишь в палате больничной, кашки манной поешь. И будет у тебя не сказка к лесу передом, а наоборот - к лесу задом. - Ильич сразу утих, взволновано затрепетал.
- Ну прости брат погорячился, это же шутка была... Викторин, я тебе верю. Да и сам все понимаю. Ну, хочешь, давай... Поедем пораньше завтра. Заедем в какой-нибудь магазин, все равно на Политбюро ехать.
- Вот это другое дело, а то взялся за партию горло рвать, - обрадовался Викторин
-А знаешь, Витя... все забываю тебя спросить... Ты в партии нашей состоишь?...
Продовольственный магазин номер пятьдесят четыре, который звали в народе «Три ступеньки» располагался на пересечении улицы Мытной и Хавской. Это был обычный магазин, каких много в городе-герое Москве. Но для рыжего, худого, повидавшего всякого в жизни кота Василия, этот магазин был дом родной, в котором после долгих мытарств и скитаний он, прижился, правда не без помощи сторожа магазина, в прошлом сержанта НКВД Сучкова Ивана Трофимовича. Бывший сержант и кот были два друга - не разлей вода.
Ветеран «органов» благополучно дожил до семидесяти лет. Внешность самую заурядную для пенсионера - вытянутое, худое, сморщенное как печеное яблоко лицо, тонкие губы, длинный с горбинкой нос, лысина, висящие как у запорожского казака седые усы. На лице застыло выражение: «Ну что же вы люди такие гады, за что ж так?» Его несколько портили оттопыривающиеся лопухами большие уши, но соломенная шляпа «а ля Хрущев», которую обычно носил Сучков, скрывала этот недостаток.
Трофимыч обрел в лице Василия самого чуткого и внимательного слушателя, он мог поверять ему все свои проблемы и обиды. Обычно дед обитал в своей крохотной комнатке рядом с магазинным подвалом. В каптерке сторожа стояли: топчан, тумбочка, висело антикварное радио типа «тарелка» еще довоенных времен. Одну из изрядно загаженных мухами стен украшал старый пожелтевший портрет «Генералиссимуса Сталина», смотревшего на окружающее с таинственной улыбкой сфинкса. А на столе, как обычно, стояла открытая полупустая бутылка популярного дешевого портвейна «Агдам». другая, полная стояла у старого клетчатого, продавленного топчана под столом. Дальше на столе были: граненый стакан, штопор, треснутая тарелка с вареной колбасой, и сухой коркой ржаного хлеба, нож, двузубая алюминиевая вилка. Кот Василий свернувшись калачиком, лежал на топчане. И в это утро, как всегда Сучков изливал ему свою душу.
- Обидно, ну честное слово, обидно. Ну за что?... Чё было так орать?... А потом. Я ж ей честно признался - что да,... разбил, - сторож посмотрел под стол на еще не открытую бутылку «Агдама», и налил в граненый стакан буро-гранатовую жидкость. Выпил, занюхал коркой ржаного хлеба, и продолжил.
- Разбил я две бутылки портвейна. А она?...Воруешь, воруешь! Еще раз, и уволю! А сама! Не ворует?... Я всю войну с врагами народа бился. Я, может, фашистами контуженый.
Ветеран органов с чувством ударил по столу. Жалобно звякнула посуда, при этом недопитый стакан опрокинулся и портвейн залил стол.
- Мне ползадницы бомбой оторвало!- кричал сержант. Это была чистая правда. Во время войны, в суровую годину сорок первого года эшелон сержанта Сучкова, в котором перевозились «зэка» Минской тюрьмы НКВД, попал под бомбежку. В результате «филейная» часть седалища Сучкова уменьшилась на пол кило. Иван Трофимович всю войну прослужил вертухаем на Колыме, охраняя врагов народа. Но свой долг перед Родиной, несмотря на ранение, сержант исполнял честно и добросовестно. Поэтому и был отмечен медалями: НКВД "За отличную стрельбу" и "За победу над Германией". Еще раз, налив и выпив, ветеран, ожесточенно плюнул в сторону двери и сказал.
- А сама! Не ворует!? Да был бы жив Лаврентий Палыч, разве бы он такое допустил, что бы эта... - тут сторож опасливо посмотрел на дверь. И гневно, даже отчаянно погрозил костистым кулачком воображаемой хозяйке магазина.
Василий слушал эти страдания друга как всегда молча, иногда почесывая за ухом, зевая во весь рот и выгибая спину. Он всегда был чуток и терпелив, особенно когда старик чесал ему за ухом. Вдруг, розовый с черным пятнышком нос кота обонял удивительный по сладости аромат. Запах шел из подсобки мясника, куда рыжий друг и направился, оставив деда Трофимыча наедине с бутылкой.
В этот утро мясник Шота решил позавтракать яичницей с ветчиной. Порезав ее на столе, он пошел за яйцами, оставив ветчину без присмотра. Запах от нежной, с розовым жирком, подкопченной датской ветчины был так притягателен, что Василий решился. Кот молниеносно вскочил на стол и рванул с желанной добычей. Он не стал тянуть, мало ли что там случится, быстро умял свининку и, довольный, пошел к себе на топчан. Да, жизнь его кошачья, в общем-то удалась.
А в проходе остался ждать своего часа хрящик, все, что осталось от ветчинки. И все было бы хорошо для тружеников советской торговли. Но сегодня был не их день.
Мара Аркадьевна Лозинская, директор магазина, была женщиной стройной, с черными, как греческие маслины глазами, внешне очень похожая на актрису Быстрицкую. Только сегодня с утра она была не в настроении. Как -то все сразу навалилось. Неожиданно, на два дня раньше срока начались месячные. А еще Аркаша, единственный сын, рос оболтусом. «Сколько сил и денег стоило, протащить его в институт торговли и отмазать его от армии. Не учится как другие. Все ему бы в кабаках родительские деньги транжирить, да с шалавами разными гулять. А пора бы за ум браться - уже двадцать пять исполнилось. Вон вчера, на своей "Волге» стукнул новую «шестерку». Был пьян вдрызг, хорошо хоть не покалечился. Голова прям кругом идет. Хорошо, что дядя родной Моисей Львович помог, он-то давно в торговле, связи огромные, поговорил с кем-то из генералов на Петровке. Но все равно пришлось и к своим «кураторам» из ОБХСС обращаться. Даже вспоминать не хочется. Как представлю похотливую, с двойным подбородком, жирную, физиономию подполковника Подьячева...Ууу...сволочь-то, свинья. Глазки маленькие. Лысина его... Руки опять распускать будет, пальцы толстые, ладони горячие, потные. Воняет потом, как от старого козла. Вот козел и есть. Нет, ну почему так не везет? Пусть бы просто взял деньги и отвали, нет – «Марочка, розочка моей души, принцесса моего сердца»… Тварь ментовская!»
Мара открыла дверцу бара. Из большой пузатой бутылки налила полную рюмку ароматного напитка. Махом выпила... Горячая волна согрела душу. Перестали дрожать пальцы. «Да, умеют французы делать коньяк – «Наполеон» это эликсир души, не нашей сивухе чета».
Лозинская подошла к трельяжу поправила прическу, макияж.
«Ну, ни чего не в первый раз, переживем. Машина...Машину новую сейчас, скоро не получится взять – только недавно купили. Опять теперь давать «бабки» для автосервиса. Начальник сервиса Казбек Муратович заказал красной икры. Хорошо, что начало месяца - все есть», - Мара Аркадьевна открыла дверь кабинета и крикнула в темноту коридора.
- Клавка! Тащи банку икры, ту, что я вчера отложила!
Клава Толстомырдина была женщиной почти бальзаковского возраста, лет пятидесяти, с крупной, приземистой фигурой, с полным грубоватым лицом и большой родинкой над левой бровью. Нос слегка картошкой, ярко накрашенные губы, маленькие карие глазки, крашенные, черного цвета, накрученные спиралью волосы. Конечно, была она не красавица, но судьба все же не обделила ее «счастьем». В этом году Клава, после ушедшего на повышение в главк прежнего товароведа Акимыча, стала товароведом данного магазина. Это было не дешево, и не одна она хотела занять это доходное место, но... Кольцо с бриллиантом в полтора карата и десять тысяч рублей, произвели благоприятное впечатление на Лозинскую, склонив чашу весов в пользу Клавы. «Счастье» сразу сказалась на ее внешнем виде и бюджете. На пальцах с золотыми перстнями, теперь красовались не рубины, так раньше любимые ею, а изумруды и бриллианты. Конечно не такие как на «хозяйке» - Лозинской, но тоже не маленькие. Услышав приказ начальницы, товаровед взяла трехлитровую банку икры и поспешила на зов. Клава спешила, но мысли ее все о работе: «А предупредила я Люську, что бы не разбавляла с утра сметану, а то вчера уже разбавили?»
И как положено по закону подлости, она наступила на «Васькин» хрящик.
Обычного гражданина страны советов картина разбившейся банки икры повергла бы в шок. Но не работника «нашей» торговли. И не такое видали. Толстомырдина сидела на полу вся икре, пытаясь выковырять толстым, как сарделька, пальцем икру из правого уха. Но ее больше огорчила не разбитая банка, а испорченная прическа. Теперь придется договариваться с мастером салона, опять ждать очередь, делать завивку, укладку.
- Самка собаки косорукая, Клавка, скотина слепая. Твою икру заберу, - сказала Мара Аркадьевна.
Несмотря на Клавину катастрофу, магазин «Три ступеньки» продолжал жить своей обычной жизнью. На прилавках лежал все тот же ассортимент продуктов первой необходимости: соль, спички, макароны, болгарские консервы. На длинных, полупустых прилавках стояли «египетские пирамиды» консервных банок сгущенного молока, морской капусты, кильки в томате. Да, еще было: мясо первого сорта с костями по 2 рубля, колбаса ливерная 50 копеек, и зельц из «говядины» по рубль десять, а так же «краковская» колбаса по 3 рубля 30 копеек и сосиски молочные по 2 рубля 50 копеек. В молочном отделе продавались треугольные, бумажные, вечно подтекающие пакеты молока по 16 и 25 копеек, жиденькая сметана, яйца по 90 копеек. И продавцы продолжали, как и каждый день, «делать свой маленький гешефт», обвешивая и обсчитывая, толпившихся в очередях и скандаливших покупателей. Советская бумажная промышленность работала хорошо, с перевыполнением плана, поэтому у продавцов продовольственных магазинов всегда была серая толщиной «типа картон» оберточная бумага. Которая была чрезвычайно любима продавцами мясомолочных, сыро-колбасных, и других развесных отделов. Эта бумага уходила тоннами. В результате жизнь работников торговли окрашивалась из золотого в изумрудно-бриллиантовый цвет, а слух услаждался хрустом крупных купюр. И процесс этот шел по нарастающей. Запросы советских работников торговли, как и всех советских людей, что не раз отмечалось на партийных Пленумах, все возрастали. Поэтому процесс обсчета, обвеса у продавца происходил на уровне подсознания, автоматически. Вот и сейчас Люся - продавец колбасного отдела работала как всегда. Козырева была на хорошем счету в магазине. Ее не раз награждали почетной грамотой и выносили благодарность.
Люся была опытной работницей и «ударницей социалистического труда». Работу свою любила и выполняла быстро, на автомате. Алгоритм ее работы был привычен: колбаса, бумага, вес, это ... на ум пошло, чек, сдача, следующий. Поэтому когда пожилой покупатель купил у нее ливерной колбасы, она не обратила на него особого внимания, отметив только, что человек носит синей берет и черные импортные очки, а также импортный темно-синий плащ.
- Я попрошу Вас перевесить и пересчитать вес моей колбасы, - сказал гражданин в берете.
«Ну вот, опять скандалист попался, - решила она, хотя голос и густые брови покупателя показались Люсе смутно знакомыми. - Ну что им надо, старым пердунам? Получил, отойди, не мешай работать. Теперь время на него терять. Работать не дают».
- Что ты мне нервы трепишь, а? Не пошел бы ты куда подальше, старый хрен! Работать не даешь, очиредь задерживашь, - со всей силы, привычно пролаяла комсомолка Люся. Человек побагровел лицом. Резко снял очки. Как из-под земли рядом с ним появились двое в штатском «Ударнице торговли» резко поплохело. Она, наконец, узнала, кто стоит перед ней.
- Где директор!? - рявкнул Брежнев. К нему подскочил одетый в потертый серый, с зелеными заплатками на локтях пиджак, в мятых коричневых брюках и стоптанных ботинках сторож магазина. В одной руке он крепко держал кота Василия, в другой недоеденный кусок «любительской» колбасы. Усы и волосы Сучкова, от осознания важности момента встали дыбом, шляпа съехала на сторону.
- Дорогой Леонид Ильич, спасибо Вам за мир, - сказал сторож, вытягиваясь по военному, и хлюпая носом. Кот, не понимая, что происходит, вытаращил желтые глаза и истошно заорал. Потом вцепился всеми лапами в рукав старого пиджака сторожа. Иван Трофимович, не обращая внимания на вопли и когти полосатого друга, продолжил.
- Спасибо вам, дорогой Леонид Ильич, от всех ветеранов, что живем без войны, пензию платят ... хорооошую, почти на все хватает, - по восторженному лицу старика текли слезы умиления.
- Где директор, я спрашиваю!? - прервал старика разгневанный генсек.
Василий от страха разорвал Трофимычу правый рукав и, вырвавшись, рванул куда-то за прилавок.
- Вон там, направо, за рыбным отделом, - сторож ткнул недоеденной колбасой в сторону директорского кабинета.
«Сдал, иуда энквдэшная», - подумала, обмирая, Люся. Очередь настороженно и недобро молчала.
- Я сигнализировал органам об этой воровской банде! Но все сигналы остались без ответа, - скороговоркой проговорил сторож. Грозно сдвинув брови, Ильич молча поспешил в указанном направлении.
В этот момент «хозяйка» магазина и Клава, ничего не замечая, продолжали заниматься любимым делом, а именно ругались за красную икру. И замолчали только тогда, когда обнаружили, что вокруг непривычно тихо. Обычный звуковой фон магазина словно растворился в вакууме.
Генеральный секретарь посмотрел на стены и пол, заляпанные красной икрой, на Лозинскую и товароведа. Провел пальцем по стене, зацепил икры. Попробовал на вкус.
- Да, настоящая икра, свежая, хорошая, - Брежнев помолчал. Потом резко сунул остолбеневшей от страха директорше под нос круг бледно-зеленой ливерной колбасы.
- Ты директор!? На, ешь. Не хочешь? Сами значит, икру ногами топчете, а людей говном кормите! Генерал Рябенко! Позвони куда следует, хоть Щелокову. Пусть разберутся, накажут виновных. Поехали, - сказал Ильич
IX. «Поговорим, брат»
Правительственный Зил-114 подъезжал к Боровицкой башне Московского кремля, а Брежнев все никак не мог успокоиться. Викторин все бил и бил по больному:
«Что я тебе говорил, все торгаши заворовались. Пока ты от снотворного тащился, у тебя в стране мафия покруче сицилийской появилась. Теперь поверил? А то привыкли видеть народ из окон персональной «чайки». А как этот народ – «строитель коммунизма» живет, что ест и пьет, вы забыли и думать. Расплодили торговую мафию. Торговцы, сам теперь увидел Леня, икрой стенки сортиров красят. А у народа спецмагазинчиков нет, к которым вы все прикреплены. Ты, когда каждое утро икру черную лопаешь, не вспоминаешь о народе. Как в поэме Филатова? И с выражением продекламировал:
- Утром мажу бутерброд - сразу мысль, а как народ? И икра не лезет в горло и компот не льется в рот».
Брежнев не выдержал: «Викторин, ты не прав. Думаю я о народе. Но и меня обманывали. Никто мне не докладывал, что все так плохо. Не надо насчет черной икры. Ты же знаешь, по утрам я ем творог, каши, редко кусочек сыру. Но этой торговой мафии я хребет сломаю! Иначе, зачем мы, коммунисты, революцию затевали! Зачем тогда столько жертв, крови, потерь народных! Чтобы опять захребетники народную кровь пили? Нет! Куда смотрит министр внутренних дел Щелоков? Где его ОБХСС (Отдел по борьбе с хищением социалистической собственности)?»
«Вот это ты правильно, шеф, сказал «его» это, а не государства и твоей партии, ОБХСС».
Генеральный обиженно засопел, но промолчал.
Этот незримый и бесшумный для сопровождающих диалог между Ильичем и Викторином закончился перед дверью рабочего кабинета в Кремле.
К удивлению многих присутствующих, в приемной, кроме большинства членов, находился Председатель Госплана Байбаков и кандидат в члены Политбюро, один из молодых и считающихся перспективными кадров, со Ставрополья. Обычно кандидаты в члены Политбюро в заседаниях не участвовали, если только вопрос не был связан с родом их деятельности. На этот раз в предварительно доведенном списке вопросов сельского хозяйства не было.
Раздраженный, злой, энергичный и помолодевший даже внешне Брежнев вошел в «ореховый» кабинет. На ходу велел секретарю Галине подать тарелку и нож. Принесенную тарелку поставил на большой дубовый стол, и положил на нее многострадальную ливерную колбасу. Сел на свое привычное место во главе. Вошли члены Политбюро, стали рассаживаться согласно неформальным рангам. Черненко Константин Устинович, лучший друг Брежнева, начальник Общего отдела ЦК КПСС тяжело, сипло и натужно дыша, сел рядом слева. Это был опытный и почти всемогущий партийный аппаратчик. Настороженно посмотрел на Генерального. В последнее время он не узнавал своего старого друга.
«Очень уж другим стал Леня. Так помолодел и изменился. И как такое случилось, никто не знает. Болтают разное. Вроде бы его какой-то китаец лечит иглоукалыванием, платиновыми иглами. А китайца откуда-то из скрытого Тибетского монастыря привезли. И монастырь этот открыли еще со времен Иосифа, но скрывали. Хотя чего скрывали?... Тут, если там такие кудесники, китайцы бы кислород сразу перекрыли и все,... в свои цепкие ручки...Гутарят еще про шамана из глухой алтайской тайги. Окуривает, травами, женьшенем Леню. Все же, как - то не верится, врут больше... Да изменился Леня, какая ...походка,...плечи, голову держит,..а взгляд. Прям мороз по коже. Раньше все дела передавал в его Черненко верные, видит бог, правда - преданные руки. Теперь хочет все сам. Сам во все вникает. Но ведь Ильич таким никогда и не был. Все же прав скорее всего Суслов, здесь без главного чекиста не обошлось, то-то он зачастил в Завидово. Очень может быть, что в каких-то закрытых институтах создали лекарство от старости. Тогда все становится понятным...»
Черненко осторожно посмотрел на Андропова.
«Ишь сидит, валун валуном и не смотрит на генсека..А чего смотреть? Насмотрелся уже,... бумажки перекладывает. На каждого папочка, с такими вот листочками заведена. Да и сам вроде то же оживился что ли, вон румянец, глаза блестят - волк прости Господи, чисто волк…Тут, кровь из носа, но надо достать это молодильное лекарство, ну а тогда ... - Черненко испугался собственных мыслей, осознав, какие открываются перспективы.
Брежнев окинул взглядом товарищей по партии - все настороженно выжидали. Смотрели во все глаза, как на неведомую зверюшку. В «воздухе» явно накапливалось напряженное ожидание.
«Все не так, как раньше. До аварии заходил на Политбюро, как на посиделки к себе на терраску - чайку попить. Все други-товарищи. Разве, что ноги не целовали. А теперь, как-то... я и они, только Юра так сочувствующе, понимающе посмотрел», - Брежнев расправил плечи и как в молодости, как в войну бросаясь под пули, начал.
-Здравствуйте товарищи, как работалось без меня? Я немного приболел, не аккуратно покатался. Не соскучились?
Со всех сторон раздался дружный хор старческих голосов:
- Дорогой Леонид Ильич, да как же мы без вас? Ждали ваших мудрых указаний. Вся работа без вас не идет. Нужна хозяйская рука. Ваше политическое чутье истинного верного ленинца,... выдающего политического деятеля современности,... Главного маршала страны.
Брежнев чуть заметно поморщился.
«Все по - прежнему,... тот же хор славословий. Просто стая, пока не знает, что делать...Не успели договориться...Ну и хорошо. Это даже лучше».
-Вам надо больше беречь себя Леонид Ильич, больше отдыхать, вы так важны для партии и страны... – перебил его размышления знакомый голос.
Брежнев посмотрел на говорившего.
- Значит, кто-то жаждет, что бы я больше отдыхал и меньше работал? Без меня все сможете решить так, что ли? А я вот сегодня проехал по Москве... посмотрел, прошелся по магазинам. Вижу, товарищ Гришин заволновался. Ну, ну...думаю, назрел вопрос поговорить, о жизни простых людей, о членах партии. В дополнение к основной повестке дня. Галина, дайте мне колбаску, что я принес.
Черненко посмотрел на сидящего слева Брежнева. У того подергивалось лицо, красное, злое…
- «Как тогда на президиуме ЦК в октябре 1963 года, когда снимали Никиту», - вспомнил Константин Устинович. Брежнев, взяв нож, сосредоточено кружочками нарезал на тарелке колбасу. Все с удивлением, молча, смотрели на это действо. Все, но не Андропов. Тот сидел, спокойно и смотрел перед собой, словно сфинкс. Весь собранный, сосредоточенный. Только непонятно и таинственно поблескивали стекла очков, на одутловатом, с желтизной, похудевшем за последнее время лице.
Сегодня на Политбюро предстояло принять ряд неожиданных и решающих для будущего страны решений. Главный чекист окинул взглядом ряды вершителей судеб страны, и усмехнулся про себя, предвкушая их потрясение. При взгляде на потрясенное, явно болезненное лицо Суслова неожиданно всплыли написанные в больнице строки:
«Лежу в больнице. Весь измучен.
Минутой каждой дорожа,
Да! – Понимаешь вещи лучше,
Коль задом сядешь на ежа».
Он еще раз мысленно усмехнулся, продолжая внешне держать маску. Пожалуй, впереди его коллег ждал не просто еж, а целый их выводок. Брежнев тем временем продолжал разделывать колбасу, нарезая аккуратными кружочками. Викторин вздрогнул, вспомнив ее «вкус, знакомый с детства». Ильич тем временем закончил и посмотрел на сидящих за столом. Члены Политбюро были почти все: Устинов, Андропов, Тихонов, Суслов, Пельше, Черненко, Гришин. Кого не было на совещании, так это Председателя Совета Министров Косыгина. Андрей Николаевич с инфарктом, как впоследствии выяснилось, смертельным, находился в больнице. Для всех присутствующих отсутствие премьера уже было не временным явлением, а фактом ожидаемой вскоре отставки.
Генсек подозвал секретаря Дорошеву и что-то прошептал ей. Через минуту в комнату принесли еще тарелки. Секретарь расставила нарезанную колбасу. Только перед Андроповым и министром обороны Устиновым, стол остался пуст.
- Что товарищи удивлены? Может кто-то хочет, что спросить? Нет? Ну, а я скажу. По пути в Кремль зашел сегодня в один продуктовый магазин, где советские труженики покупают хлеб насущный. И вот решил попробовать, что они едят. Вот и купил колбаски покушать. А вы ешьте товарищи, угощайтесь, пока я говорить буду, не стесняйтесь. Что вы морщитесь товарищ Гришин? Не нравится? – «Хозяин Москвы» словно черепаха, втянув непропорционально большую голову в плечи, бледный, подавляя рвотный рефлекс, глотал. Видно было, что отвыкло начальство от такой закуски. Гришин, с трудом проглотив кусок, стал негромко оправдываться.
- Леонид Ильич, моей вины в плохом качестве колбасных изделий нет. Мои обращения к главе правительства игнорировались. Андрей Николаевич в курсе, что Москва обеспечена только на 85 процентов своими мясомолочными изделиям. Остальное закупается по импорту. Но в этом году в связи с болезнью главы правительства, возникли трудности. Москва не получила необходимых объемов мяса.
- Ну что, теперь если заболел Косыгин сложить крылья и помирать? - Брежнев недовольно усмехнулся. – А я заболею, так вообще весь Союз сляжет, да? Не надо перекладывать свои недоработки на чужую голову. А позовите-ка сюда товарища Байбакова. Что он нам скажет? – Едва Байбаков вошел, Брежнев обрушился на него с неожиданным вопросом - Как у нас с выполнением поставок по мясу и молоку?
- Товарищ Генеральный секретарь, полагаю, в этом году опять план поставок мясомолочной продукции будет провален. Поэтому необходимо изыскивать дополнительные инвалютные ресурсы. К тому же цена на нефть начинает снижаться. Необходимо, что-то менять в планах, корректировать со странами СЭВ наше участие по фонду помощи дружественным странам. Необходимо сократить валютную помощь дружественным странам Африки. Валюты не хватает.
- Хорошо. Подождите пока в приемной. А где наше мясо и молоко?- Ильич окинул взглядом товарищей. Ну, верил он в социализм. Верил, а потому не понимал, как и почему, колхозы не могут обеспечить город, рабочий класс мясом и молоком?
- А вы товарищ Горбачев, что так позеленели? Не вздумайте мне изгадить пол. Это вы так «подымаете» сельское хозяйство, что у продовольственной отрасли нет мяса, и на мясокомбинатах вынуждены делать колбасу из туалетной бумаги. Я смотрю товарищи, что-то вы без аппетита кушаете, - и иронически улыбнувшись, продолжил. - А я ведь двадцать минут отстоял за этим, с позволения сказать, колбасным изделием. И простые люди, рядовые коммунисты это едят. - Брежнев стал, заводиться. «Леня, правильно! Дай им!» - подначил генсека Викторин. – Представляете, что наши люди думают, кушая вот это ...? Что думают о нас с вами, Советской власти? Буду говорить прямо по партийному. Думаю, они считают, что мы зажравшиеся, старые, бессовестные козлы. Вот как они думают. Кто-то со мной не согласен? Товарищ Гришин, не морщитесь. Именно старые козлы. Но мы ладно, других изберут, а вот что они думают о советской власти? О нашей компартии? Как Вы думаете, товарищ Суслов?
Тот побледнел как покойник, руки тряслись, попытался было встать, но ноги его не держали.
- Сидите, сидите, товарищ Суслов, - махнул рукой Ильич. - Вижу, вы под впечатлением. Никак колбаска повлияла? Ну а вы, Михаил Сергеич, что скажете? - генсек пристально уставился на того, как будто дырку хотел прожечь. Ставрополец вскочил, закачался, побледнел, почти теряя сознание. Изо рта вырывались непонятные звуки.
- Во...ке...пр..остите.
- Садитесь, - получив разрешение, он без сил рухнул в кресло. Никто не знал и не ожидал, что будет такая неожиданная встряска и такая выволочка. Никто просто не верил в такого Брежнева…
- Конечно, мы все отвечаем за состояние дел в стране. Но партия поставила отдельных, - шеф иронически усмехнулся, посмотрел на «меченного». Тот сидел побледневший, правая щека дергалась тиком, на лысине, с большим родимым пятном, блестели бисерины пота. «Ставропольский комбайнер» такого явно не ожидал.
- Поставила… «ответственных» товарищей на высокие посты в партии и правительстве, что бы люди могли жить лучше. Хорошо питаться, одеваться, пользоваться всеми преимуществами социализма. Так, товарищ Суслов? - Михаил Андреевич, немного отошел от столь неожиданного начало Политбюро. Опытный боец-идеолог умел на ходу схватывать мысль руководства. И уже понял на кого направлено острие удара всемогущего Генерального секретаря, тем более, что это был не его протеже, а нелюбимого им Андропова.
- Да, Леонид Ильич, Вы совершенно и абсолютно правы. Именно социализм создал такое народное хозяйство, которое в полной мере используя превосходство плановой экономики, обеспечивает людям достойную и счастливую жизнь. - Михаил Андреевич вытер платком вспотевшее лицо, строго глянув на окружающих, поправил очки, руки уже не тряслись. Он теперь понял - Брежневу нужна не «шкура» Секретаря ЦК по идеологии. А другая - с пятном. Волна щенячьей, как в детстве, радости накрыла идеолога. С воодушевлением Суслов продолжил.
- Это явная идеологическая диверсия. Надо разобраться, кто виновен в подрыве авторитета партии и советского правительства. Несомненно, отрасль сельского хозяйства является наиважнейшей. И это в период, когда страна, компартия при мудром, выдающемся, личном, не побоюсь этого слова, гениальном руководстве Генерального секретаря нашей партии, совершает великие дела в строительстве общества развитого социализма. Страна трудится и побеждает, несмотря на все трудности этого созидания. Поэтому вдвойне, нет, в тысячу раз безответственно, на таком направлении, как сельское хозяйство допускать такие грубые ошибки и просчеты. Конечно, товарищи, мы тоже виноваты - поставили на такое направление слишком молодого товарища. Видимо, не хватило у него опыта или способностей. Надо поставить на эту работу более опытного, облеченного доверием Бюро товарища. Также, думаю, правоохранительным органам необходимо заняться вопросом дисциплины и законности в торговле. Хотя, мне не понятно, почему сам Генеральный секретарь вынужден следить за всем. И сам обходить каждый магазин. Для чего нам тогда МВД и КГБ? Мы тратим огромные деньги на их содержание, а где отдача? Может, товарищи не справляются с возложенными на них партией обязанностями?
«Да, Суслов ловок, как на Андропова стрелки перевел, надо его тормознуть. Слышь! Леня, не молчи», - встрял Викторин. Шеф встал.
- Тут, товарищи, дело не в КГБ или МВД, а в работе правительства. Необходимо лучшее планирование, возможно, изменить какие-то структуры в правительстве, увеличить ответственность, контроль. Надо усилить министерства и правительство в целом, отвечающие за снабжение людей продуктами питания. Товарищ Косыгин в связи с тяжелой болезнью больше не может исполнять свои обязанности. Предлагаю на место Председателя Правительства товарища Байбакова Николая Константиновича. Он возглавляет сейчас Госплан, заместитель председателя правительства, многие его хорошо его знают. Пригласите товарища Байбакова.- Через минуту в зал вошел несколько удивленный и взволнованный руководитель Госплана, не понимающий, что происходит, и почему его гоняют туда-сюда.
- Товарищ Байбаков опытный работник, - продолжил с нажимом Брежнев,- талантливый организатор, хороший руководитель и молодой, что тоже немаловажно. Работы будет много, нужны свежие силы, новые подходы к решению стоящих перед правительством задач. Я думаю эта кандидатура самая лучшая. Есть возражения, товарищи? Нет? Тогда голосуем. - Все подняли руки. - За... Ну вот и хорошо, что у нас, товарищи, единство. Поздравляю вас, товарищ Байбаков, с должностью Председателя Совета Министров. - Генеральный крепко пожал руку изумленному столь неожиданным избранием новому Премьеру.
- Совсем забыл, есть еще кадровый вопрос. Надо, думаю, избрать товарища Примакова из Академии наук в состав ЦК. Примаков опытный востоковед и специалист по Ближнему Востоку, арабским странам. Сейчас этому региону будет уделяться особое внимание. Такой квалифицированный специалист необходим в ЦК. Предлагаю также ввести в состав Политбюро кандидатом секретаря Томского Обкома Лигачева Егора Кузьмича. Он проявил себя с хорошей стороны. Думаю поставить его на сельское хозяйство. Будем усиливать это направление. А товарища Горбачева, - уроженец Ставрополья сидел бледный, с позеленевшими губами, левая рука беспорядочно что-то шарила на столе. Теперь уже бывший секретарь ЦК похоже впал в прострацию, куда-то сразу испарился лоск и щеголеватый вид. «Как бы инсульт не хватил, - подумал Трофимов, - но … сам виноват». Он вспомнил 1991 год, улыбающегося, сияющего в блестящем, от кутюр костюме, Горбачева и торжествующего, носорогоподобного канцлера Гельмута Коля. Оба были счастливы. Горбачев позировал как кинозвезда перед фото и кинокамерами журналистов, словно светился от своего положения. «С Канцлером все ясно - объединил немцев. А Горбачев? Что так старающегося всем понравиться и балдеющего от самого себя. Ему чему радоваться было? Он за «тридцать серебренников», за понюшку табаку продал и сдал всех и вся. И свой народ, и свою страну, и армию. Продал и предал весь соцлагерь с миллионами простых коммунистов. И при этом, похоже, искренно был убежден, что делает правильно. Поистине, если Бог хочет наказать, Он лишает разума. Убрать «комбайнера» необходимо, чтобы сохранить Великую страну, и ее народ. Что бы ни развеялись по ветру великие достижения, а несметные богатства не были цинично, нагло разворованы. Нельзя допустить, чтобы, как в той истории страна превратилась в рай для воров - олигархов. Существ выдающихся своей бессовестностью. А большинство народа, утратив все, за что были пролито море крови и, что досталось ценной неимоверных страданий и потерь, стало нищим, постепенно деградируя и вырождаясь. Страна же превратилась в сырьевой придаток развивающегося мира с перспективой быть постепенно поглощенной, более успешными и становящимся с каждым часом все сильнее соседей. Горька судьба такой страны…»
- А товарища Горбачева предлагаю снять с должности Секретаря ЦК и вывести из состава ЦК, как не справившегося со своими обязанностями. О дальнейшей судьбе и месте работы решит, думаю... секретариат. Кто за? Единогласно. - Ильич, уничтожал карьеру великого «перестройщика» с беспощадностью танка. А заодно тихо, почти не заметно продвигал нужных людей.
«Ну, Лёнь, могём. Просто высший пилотаж», - Викторин был в восхищении.
«Погоди, это только начало», - внутренне усмехнулся Леонид Ильич. Дождавшись, когда выйдут Байбаков и совершенно раздавленный Горбачев, Генсек, как ни в чем не бывало, продолжил.
- По повестке дня, товарищи. Думаю, по сравнению с решенным нами вопросом, то, что внесено в повестку, можно решить в рабочем порядке, лицами, ответственными за выполнение. За что я и предлагаю проголосовать. – Дождавшись единогласной поддержки, он предложил закрыть заседание.
Так, «в рабочем порядке», была решена судьба операций «Симбионт», «Матрица» и «Отражение» и без обсуждения принято предложение Андропова о выделении управления «П» Второго Главного управления КГБ в самостоятельное управление – линию работы по защите экономики страны. (В нашей истории - 15 октября 1982 г. по предложению секретаря ЦК Ю. В. Андропова Политбюро ЦК КПСС приняло решение о выделении управления «П» Второго Главного управления КГБ в самостоятельное управление – линию работы по защите экономики страны. (Ранее, с 1967 г., эту задачу решали 9, 11-й и 19 отделы ВГУ, а с сентября 1980-го – Управление «П» в составе Второго Главного управления КГБ СССР.)Одной из предпосылок этого явилось получение советской разведкой информации о планах США по развязыванию «экономической войны» против СССР)
Вечером Брежнев заехал на партийный актив МГК партии – «давал жару» Гришину.
Эхо этого разговора почувствовали во всей Москве. Все руководство торговлей было снято и заменено. Гришин получил партийное взыскание, говорили, что ему осталось сидеть на своей должности не более месяца.
Простые люди с удивлением стали понимать, что происходит необычное дело. Вдруг в стране начали наводить порядок.
- Нагнал, нагнал Ильич страха иудейска, - довольно прошамкал Прокофий Силыч Меженинов, ветеран войны и труда, сидя среди знакомых и друзей. Неспешно дымившие мужики согласно закивали.
- Слышь, Силыч, - крикнул Валерка Цимбалюк из третьего подъезда, токарь с «Серпа и Молота», отвлекшись от доминошной партии, - у нас в столовке заведующая сама за раскладкой продуктов наблюдала - кто-то слух пустил, будто бы Леонид Ильич пробу снимать приедет, - он жизнерадостно заржал, его поддержали коллеги..
- А все начальство на ушах стояло, пока генеральный с горкома не вернулся, - добавил чуть погодя, зычным басом кузнец Илья Мохов, - вот где комедия была...
- А чо правда, говорят, мужики, - понизив голос, таинственно заговорил смуглый, подвижный и похожий на цыгана таксист Максим Лиман, - к Брежневу какой-то толи шаман, толи целитель приехал. Потому как совсем по-другому выглядеть стал Ильич - помолодел, говорит хорошо. Кажется, этого кудесника КГБ нашло… где-то в Хакасии.
- Да ну, ерунда все это, - махнул рукой недавний сверхсрочник Пашка Скворцов, - станут всякой шаманщиной «комитетчики» заниматься - скорее всего, врача хорошего нашли.
- Может и нашли, - загорячился Максим, - вот только где этот врач раньше был? А?
- Ну, будет, будет вам, - урезонил спор Силыч, - неважно кто и что - главное, Ильич-то вспомнил, кто он есть, - поднял он сухонький палец.
- И кто же он есть? - едко поинтересовался всегдашний оппонент Меженинова - Макар Кузьмич Ферапонтов, тоже заслуженный ветеран.
- Как кто, - деланно удивился Прокофий, - наш, народный Генсек... Сам из рабочих, техникум и институты закончил, работал…, служил. Потом опять работал, воевал.. Кто из нынешних, кто во власти сидит - может так о себе сказать?
- Так и мы такие же, - не остался в долгу Кузьмич, - и все равно здесь сидим…
- А тебе плохо, что ли? - подколол Силыч, - пенсион идет, перед школьниками речи толкаешь, как Чапай - он захихикал, его заклятый друг побагровел, но усилием воли сдержался, не желая превращать словесную баталию в банальную склоку. Народ вокруг внимательно слушал, и, перемигиваясь, сдержанно кхекал в кулаки.
- Опять же, по праздникам поздравления пачками шлют - и от распределителя кое-чего подкидывают. А на пенсию ты кем ушел, не припомнишь?
- Припомню, припомню, - желчно отозвался Ферапонтов, - зам. главного инженера. И что?
- Вот видишь, - неожиданно посерьезнел Меженинов, - ты зам, а я начальник цеха...мало ли нам Родина дала? Если бы сейчас царизм был - мы с тобой в землекопах были, в лучшем случае. Так и у Леонида Ильича все то - же самое - разница лишь в том, что он сам во власть пошел, и ношу тяжкую на себя взвалил. Сколько у нас с тобой в подчинении народу было - и каждый со своим вывертом или закидоном, и чего-то от тебя все время хотят или требуют. Причем постоянно - а д..., разъ... с заср... тож хватало. А если таких персонажей - не цех, не завод - а цельная страна?
Все присутствующие примолкли, обдумывая слова старика, и пытаясь представить - как же страной управлять, если с собственной жинкой или детишками не сразу сладишь?