В начале было вовсе не слово, в начале была мысль. С мыслью пришло осознание своего существования. Но существование — ещё не жизнь. Перспектива отсутствия жизни порождала страх — первобытный, липкий и всеобъемлющий. Страх приходит только к тем, у кого есть жизнь. И если ты боишься — ещё жив. Или уже жив — это с какой стороны посмотреть. А вот чтобы глянуть, как оно на деле, надо распахнуть свои очи. Сквозь резкую боль во всём теле, сквозь наждак, поселившийся в голове, но надо открыть глаза.
Тонкая и яркая полоска света пронзает непроглядную тьму.
Тьма, конечно, комфортна, но свет, хоть и обжигает, манит и сладостен. Ведь свет — это жизнь. А именно жить ей хотелось больше всего.
Наивная.
Она вновь попыталась окунуться в бескрайний бассейн света, преодолевая мучительную слабость. Победой ей стали несколько светлых клякс. Пелена в глазах уходила издевательски медленно.
Боль, страх, слабость — эти чувства трансформировались в радость от осознания, что она жива. Ведь сердце размеренно бьётся, отдавая по ушам как молотом по наковальне, ведь лёгкие дышат таким свежим воздухом. Сами.
В глазах прояснялось: на неё нависал белоснежный потолок с размеренно гудящими флуоресцентными лампами. Самые обыкновенные лампы, они встречаются в любой точке земного шара. А это значило только одно — это не мир иной, это её мир.
К радости добавилось облегчение: «Всё получилось!» Возникла уверенность, что всё хорошо, так и должно быть, хотя память ещё затуманена плотной дымкой и разбита на несвязные фрагменты. Они перемешаны, как перетасованная колода карт, потеряли нить времени, как разорванный на куски календарь, хаотично плавали, подобно потерпевшему кораблекрушение лайнеру в бескрайнем море пробуждающегося сознания. Но какая-то сила педантично раскладывала разбитые осколки, словно опытный игрок в пасьянс. Воспоминания выстраивались в картину в форме спирали — болезненно: мама и папа, они с напором отговаривали от безрассудного поступка: «Кристюша, солнышко, одумайся!»; любимый младший братец с очень острым языком, но по-своему проявлявший заботу: «Не дрейфь, тебя буйную накачают вдвойне, так что отрубишься как миленькая!»; близкие друзья — поддержали в трудную минуту и не отвернулись в самый ответственный час: «Крис, смотри на это с другой стороны — пока ты всё ещё останешься молодой, мы уже будем старыми пердунами с детьми!»; родной мегаполис, оставшийся позади, потому что она была больна. Сердце кольнуло такой узнаваемой печалью и грустью. Картина дополнялась слезами и истериками, когда она всё узнала: «Я просто хотела помочь! За что мне это?!» Месяцы депрессии, попытка суицида: «Хватит, с меня хватит…» Оставшиеся фрагменты пазла выплыли из-под глубин и заняли почётное тёмное место на общем полотне: одиночество и предательство, как чёрные дыры, отравляли светлые места на общем полотне. И где-то в конце выстроившейся вереницы памяти в форме спирали, ярко, как путеводная звезда, зажегся последний фрагмент. Этот осколок последнего воспоминания отбросил всё плохое в прошлое, ведь решение проблемы найдено: «Это твой шанс!» И успешно, раз она вновь открыла глаза.
В горле противный комок тошноты, голова гудит. Тело не слушается, мышцы ещё не отошли ото сна. Но и торопиться некуда — десять-двадцать минут уже не сделают погоды. Остаётся только успокоиться, расслабиться и наслаждаться жизнью. Ибо если всё прошло успешно — она обманула саму Смерть. Вновь. Есть чем похвастаться.
Она перевела взгляд. В глазах всё ещё плыло, но удалось высмотреть рядом с кроватью аппарат, мерно попискивающий вслед за сердцем. Никаких проводов — всё же десять лет прошло, а прогресс явно на месте не куковал. Только катетер от капельницы в правой руке не давал угаснуть маленькому огоньку её жизни.
Всё вокруг Кристина видела словно на мутном холсте, всё вызывало неподдельный интерес: где она? Её палата находилась в стеклянном боксе, а бокс — в помещении без окон. Только бетонные стены с отваливающейся бело-зелёной краской да тёмный и широкий проход в неизвестность. В раскалывающейся голове всплыли слова инструктажа доктора Косселя, который обещал, что все испытуемые проснутся в специализированной лаборатории. Но эта палата на неё не похожа.
В голове вертелся вопрос: «Где я?» Аппарат стал чаще попискивать. Хотелось встать и завопить, но мышцы ещё слабы — знакомое и ненавистное чувство прикованности к постели, беспомощности. Только сердце стучало всё сильнее — паровоз набирал обороты, летел в неизвестную даль. Её объял страх, отличное топливо для котла мчащегося на всех парах поезда.
«Спокойно, — обратилась она к себе, — паниковать будешь, когда тебя какие-нибудь придурки начнут разбирать на органы. Сначала посмеёшься над их фейлом и только потом начнёшь беспокоиться».
Вдох, выдох. Она понятия не имела, поможет или нет, но упорно выравнивала дыхание. За годы болезни Кристина поняла, что бороться с паническими атаками помогают не воображаемые цветочки да котики, а правильное дыхание и очищение сознания. Пустота холодна, не имеет цвета, запаха, а главное — эмоций. Нет топлива — нечем топить котёл. Главное — не перестараться: без кислорода огонь и вовсе не горит.
Когда паровоз в груди перестал соревноваться в скорости со своей же тенью, появилось ещё одно странное топливо, готовое прыгнуть в котёл и раскочегарить его по новой. Краем глаза она заметила фигуры в тёмном проходе. Бедная Кристина завелась так, что готова была крутиться в койке, словно брошенный в воздух кот с бутербродом на спине. Эдакий вечный двигатель, только кабель электропитания подключай. Но на деле девушка не могла и шелохнуться — мышцы всё ещё с неохотой отзывались на приказы из командного центра в её голове. Да и в этом центре операторы явно с бодуна.
И вот томительное ожидание подошло к концу. Сначала она увидела чьи-то ноги в тёмном проходе. Кристина готова была проклясть сэкономившего на лампочке, а разницу положившего себе в карман — теперь она на пару секунд позже узнает, кто к ней пожаловал. И кого благодарить. Или бояться — это уже с какой стороны посмотреть. Не то чтобы она фаталистка, но жизнь плохому не учит. Разве не так?
Только когда фигура подошла ближе к свету, Кристина увидела мужчину в нелепых сине-полосатых брюках, с заправленной в них выцветшей белой рубашкой. С рукавами или без — не разглядеть из-за медицинского халата. Казалось — чего бояться? Врач как врач, но стоило увидеть его лицо, и вопросы посыпались один за другим: почему у него шрам на лбу? Отчего такие стеклянные глаза? А его походка… в ней что-то неестественное — зачем так паршиво пародировать андроида? Однако все эти вопросы придавили большие железные восклицательные знаки: за врачом из глухой темноты появились два огромных, под два метра, гуманоидных робота. Массивные, бронированные. Один из них, словно незадачливый хамелеон, неудачно мимикрировал под цвет стен — серо-зелёный плохо маскировался под бело-зелёный. Второй же, насколько позволяло разглядеть затуманенное зрение, отличался от первого и по конструкции, и зелёной расцветкой в крапинку — однозначно военный.
Сомнений, что это настоящие роботы, не возникало: в её время робототехника активно входила в жизнь обывателя и уже не удивляла. Как лет пятнадцать назад сенсорные телефоны. Разве что смартфоны не отбирали работу, особенно у молодёжи. Посудите сами: из-за развития робототехники всё сложнее устроиться на подработку официантом, грузчиком, курьером, консультантом, да и в офис, «перекладывать бумажки, поднести кофе». Кассиры, особенно в банках, теперь не нужны. Даже водители вымирают как класс, ибо автомобили всё автономнее, а для старых машин в планах разработка универсальных ботов, управляющих любым транспортным средством, от автобуса до воздушного лайнера. Уже сложнее покричать: «Свободная касса!» ― или постоять у плиты, готовя очередной гамбургер. Думаете устроиться кладовщиком, чтобы роботам подносить полуфабрикаты? Как бы не так.
Вот и растет безработица, в том числе среди студентов и выпускников. А что делает безработная молодёжь, как выражает протест? Правильно — всякое. И машины жгут в центре столиц. И, чего греха таить, Кристина тоже отожгла в те весёлые ночки, а её ручки чуть не украсили модненькие браслетики. Пронесло. Но будь тогда роботы стражами правопорядка — разбитой рукой от встречи с резиновой дубинкой «демократизатор» не отделалась бы. Поэтому от вида боевых машин у Кристины внутри всё сжалось — теперь не пронесёт. Особенно её страшило, что двигались они легко, свободно и уверенно. Не чета неуклюжим ходячим тостерам из её времени.
В котёл подкинули не дрова, а авиационный керосин, поэтому паровоз рванул сломя голову, отчего на поворотах его заносило так, что вот-вот опрокинется.
Врач, или тот, кто им притворялся, вошёл через незаметную дверцу в стеклянном боксе. Когда она открылась, как её открыли, Кристина не обратила внимания, её взгляд был прикован к главной опасности — боевым роботам. Она отчаянно пыталась высмотреть их оружие, чтобы понимать, с чем имеет дело, да глаза подвели — устроили забастовку и фокусироваться на мелких деталях отказывались.
— Приветствую, госпожа Фокина, — в уши всё ещё не пришедшей в себя Кристины врезался товарняк. Каждая произносимая врачом гласная резала слух, била по вискам. Она понимала, что её организм только-только приходит в себя после долгого сна. Если это вообще можно назвать сном. Тем временем врач нечеловечески аккуратно и чётко приземлился на стул рядом с её кроватью, без лишних движений повернул голову и взглянул на неё глазками, которые так старались имитировать жизнь:
— Можете меня звать просто Ганс.
«Привет, кукла Ганс», — хотела сказать Кристина, но её губы явно скреплены замком, а язык привязан к гире кило так на два-три. Короче говоря — ей не удалось произнести ни звука. А ведь ей хотелось вскрикнуть от удивления, потому что даже беглого взгляда, хоть и затуманенного, хватило, чтобы увидеть слишком идеальную кожу на лице этого Ганса. Почти как на попке младенца, разве что это лицо взрослого мужчины. На лбу же, словно в чистом поле сгнивший фургон, красовался глубокий порез, внутри виднелся не череп, а каркас из поликарбоната. Довершала жуткую картину свисающая, как резина, рваная кожа.
«Криповато», — подумалось единственному живому существу в этом странном помещении.
Нет сомнений — перед ней робот, имитирующий человека. Андроид. Крутой, навороченный, возможно дико дорогой, но всё же андроид. Не чета тем, что она видела на выставках и в некоторых офисах, — суперновомодные и бестолковые игрушки. Ганс же — серьёзная рабочая лошадка. Настолько идеально выполняет свои обязанности, что владельцы забили на уход за ним: рваный шрам на лбу, опалённые кое-где волосы, мятая одежда. Ну хоть отстиранная и чистая, на это мозгов у кого-то там всё же хватило. Однако у девушки вертелся на языке вопрос на миллион: почему к ней прислали не людей, а именно роботов? Причём двое из них были роботами боевыми, что совсем ей не понравилось.
— Я хотел бы вас поздравить — процесс криорасконсервации прошёл успешно, — барабанил Ганс по перепонкам Кристины, размеренно и чётко выговаривая на идеальном русском языке. Но в его речи было кое-что неестественное, режущее слух, — еле уловимое потрескивание в голосе. Верный признак, что говорит он не гортанью, а с помощью динамиков, хотя и отлично имитирует губами. Вот как сейчас:
— Примерно двадцать суток назад вы были извлечены из капсулы и переведены в анабиозное состояние для удаления из вашего организма всех криопротекторов. К данному моменту они все удалены и вашей жизни ничего не угрожает. Наномашины в вашем организме не причинят дискомфорта и продолжат восстановительные работы, в первую очередь — нейронных сетей. Поэтому было принято решение вывести вас из коматозного состояния.
Пациентка старалась слушать внимательно этот сухой, но старательно имитирующий жизнь голос, спрятанный за фальшивой улыбкой якобы врача. Девушка понимала: от этого зависит её жизнь. В какой-то мере слова этого Ганса успокоили, даже порадовали. Ведь он только что железно констатировал позитивные факты и развеял все остававшиеся на задворках сознания сомнения. Кристина действительно обманула Смерть. И это не сон.
— Ваш организм сильно ослабел, мы незамедлительно начнём процесс реабилитации, — его глаза двигались неестественно плавно, не как у живых. Что ещё подтверждало, что Ганс не человек, — он не моргал. — Но ещё слабее ваша иммунная система, госпожа Фокина, поэтому медлить с реабилитацией нельзя. Если вы поняли ситуацию с вашим текущим состоянием, кивните головой или, если это вам сложно, пошевелите указательным пальцем правой руки.
Последовала неуклюжая попытка кивнуть. Что ей оставалось? Отчего-то она верила словам андроида — сложно представить, что машина намеренно обманывает. Не было сомнений, что её хотят поднять на ноги. Конечно, два крупных металлических вопроса за стеклянной стеной никуда не делись, никто и не спешил отвечать. Но она ведь не знает, как преобразился мир за каких-то десять лет. Или сколько она пробыла в криосне?
— Очень хорошо, госпожа Фокина. Сейчас я введу необходимые стимуляторы, они подействуют через несколько минут.
Ганс достал из кармана небольшой крафт-пакет — Кристина догадалась, что в нём какой-то стерильный медицинский прибор, ибо за свою недолгую жизнь в больницах побывала больше, чем человек должен их посещать в идеале. Проблема в том, что она очень далека от этого «в идеале» из-за одной-единственной ошибки. Впрочем, сама виновата в своих бедах. И поэтому здесь.
Андроид вскрыл упаковку, в ней оказался маленький инъектор, похожий на автоматическую оснастку для штампов, — подобных игрушек она ещё не видела. Ганс насадил его в катетер и надавил с лёгким «щёлк»:
— Это позволит вам самостоятельно питаться, чтобы быстрее заработала пищеварительная система. Тогда ваш организм быстрее придёт в норму.
Кристина не знала, что за дрянь ей ввели, но по венам разлилась такая приятная и бодрящая теплота, что ожидаемый прилив сил не заставил себя долго ждать. Он ворвался в её дряхлое сознание, ударил по щеке, потряс, и теперь дымка перед глазами расходилась с завидной скоростью. Пальцы непроизвольно дёрнулись, в мышцах начало приятно покалывать. Складывалось ощущение, что вот он, настоящий процесс разморозки, теперь у неё есть все основания сказать: «Я жива».
«Точно, дрянь какая-то», — повторила про себя Кристина, осознавая, что это не бодрящий коктейльчик, а самый натуральный наркотик. Несложно догадаться, ведь сколько раз ей в больнице вводили всякую легальную дрянь, лишь бы девушка не сыграла в ящик. Врачи буквально с того света доставали её два раза. И каждый раз — по собственной вине. В последнее серьёзное «рандеву» с врачами она желала себе смерти и ей было плевать с самой высокой колокольни, что в неё вводили, — только бы прибило быстрее и менее мучительно. Но то ли врачи покорили её сердце, то ли это самое сердце сжалось от страха, как только суицидница одной ногой оказалась в могиле и глазком заглянула туда… В любом случае — всё изменилось, сейчас Кристина цепляется за ту скромную, а иногда безбашенную жизнь, которую она вела, теперь ей не всё равно, какую гадость на этот раз придётся её организму переварить. Вот она, ирония судьбы, — хохочет за углом, потирает ручки и готовит новую пакость. Ничего-ничего, всему своё время.
К слову, когда Кристина почувствовала себя достаточно бодро, чтобы приподнять голову и радостно похлопать глазками, андроид Ганс с военным тостером уже удалились. Стеречь её остался всего один ходячий пончик-мейкер — полицейский робот. Девушка не удивилась бы, если этот чугунный страж правопорядка начал бы пожирать пончики: без устали и с завидным аппетитом. Хотя нет, осеклась она. На этом роботе отчётливо красовались семь букв — POLIZEI. А значит, шутка про пончики не удалась, ибо Кристина с очень высокой долей вероятности никуда из Германии не делась. Хоть одна хорошая новость. Но не идеальная — как бы это удивительно ни звучало, особенно с учётом её послужного списка правонарушений, гражданка Фокина предпочла бы надпись «ПОЛИЦИЯ». Просто потому, что так она была бы поближе к дому. К семье.
Ей захотелось обнять маму, папу, подёргать за ухо братца… Насчёт последнего она засомневалась, за эти годы Серёжа наверняка вырос в серьёзного и вставшего на ноги мужчину, который теперь раза так в полтора-два её крупнее, — такого за уши не потаскаешь, если ты метр с кепкой. Ладно, это уж Кристина дала маху в оценке своего роста, но упаковаться в холодильник в жаркие летние деньки всё же могла. И всё потому, что мама ненавидела кондиционеры и из-за них часто простывала — приходилось терпеть типично московский знойный июль. Да, она очень хотела видеть свою семью, наверное, ещё ни разу у неё такого яркого желания не было. Хотелось вскочить, покричать… но сколь-нибудь серьёзно приподняться Кристина не смогла и рухнула в постель. Только приборы начали пищать чаще, а сердце в груди застучало сильнее. Спроси: «Кто там?» ― тебе ответят: «Почтальон Печкин!» И что самое интересное — в проходе и вправду кто-то появился.
К разочарованию Кристины, это не родители, не братец. Но внутренний Печкин замер в ожидании увидеть хотя бы одно живое лицо. Почему-то ей уже было абсолютно всё равно, лишь бы увидеть человека и удостовериться, что всё в порядке и нечего придумывать себе всякое.
Проявились очертания женской фигуры, аккуратно и тихо шагавшей с подносом в руках. Пациентку даже не интересовало, что несут долгожданную для её желудка еду, — самый резкий запах был бы не в силах штурмовать стеклянный бокс. А жаль, ведь тогда Кристина бы не успела взобраться на небеса, с надеждой разглядывая неизвестную фигуру, а быстро снизошла бы… в своё подземелье. Попискивающие приборы умолкли, сигнализируя, что кое-кто затаил дыхание. Как только фигура вышла на свет — мир не перевернулся, ничего не изменилось. Это медсестра, да. Такая же «живая», как и Ганс. Одинокому человеку снова придётся иметь дело с андроидом.
«Очередным», — напомнила девушка себе, разочарованно вздохнула, насколько хватило сил. А их припасено не так уж и много.
Медсестра вошла в стеклянный бокс через автоматически открывающуюся дверцу. Характерное «пш-ш-ш» в прошлый раз Кристина не слышала. Судя по всему, слух к ней возвращался с той же скоростью, что и сила в мышцах.
Андроид, или, как иногда называли их женскую разновидность, гиноид, выглядел немногим презентабельнее Ганса — абсолютно чистый, но всё такой же мятый голубой брючный медкостюм, слегка растрёпанное каре, из-за чего видно, что это хорошие синтетические волосы. Медсестра двигалась с некоторыми проблемами и подвисала, когда ей приходилось менять направление или положение тела. Выглядело это почти как в фильмах ужасов, когда очередная тварь резкими движениями несётся на главного героя. И если Ганс выглядел просто «крипово», то медсестричка внушала ужас. Рациональное начало в Кристине, конечно же, подсказывало, что у гиноида проблемы с моторикой, а шестерёнки в её голове давно никто не смазывал. Короче говоря — несмотря на свой более-менее опрятный внешний вид этому роботу необходима полная профилактика. И никакой сверхъестественной ерунды в виде вселившихся демонов. Однако где-то на задворках сознания неприятно щекотало, и девушка инстинктивно слегка вжала голову в шею. Насколько хватило сил, конечно же.
Чтобы хоть как-то затолкать стресс туда, откуда он пришёл, девушке так и хотелось начать негодовать, чтобы преобразовать жуткую атмосферу в будничное русло. Устраивать сцены по поводу никудышности медперсонала можно, но её волновал вопрос — где её родственники, когда она с ними встретится? Однако ничего, кроме как промычать, ей не удалось. Почти как ребёнок, который только-только учится разговаривать. Разве что слюнки не пускает. Хотя, не ровен час, вот одна решила преподать урок своей хозяйке и дать дёру из её рта. Натуральный побег из Шоушенка.
Закрепив поднос с едой на кровати, медсестра взялась за салфетку. Фальшиво улыбаясь через свою флегматичную гримасу, она предотвратила неслыханный и дерзкий побег, после чего принялась кормить свою пациентку.
Кристина заметила две странные вещи: у гиноида действительно серьёзные проблемы с сервоприводами и с ориентированием в пространстве. Даже в её время никто бы не подпустил к больному такого робота, мало ли чего он напортачит. И — еда. Она не больничная. Уж не ей ли, вечной прихожанке храмов и церквей медицины, не знать, какой едой кормят в больницах, особенно с таким состоянием, как у неё: что-то лёгкое, мягкое, часто на воде, никогда жареного, жирного и полуфабрикатов. Не факт, что вкусное, но точно — полезное. Однако… макароны с тушёнкой? Хорошо, макароны ещё туда-сюда. А вот тушёнка — такое за свой богатый опыт пребывания в лечебных заведениях Кристина видит впервые. Не то чтобы она против, да и с голодухи можно что угодно проглотить. Тем не менее так в больницах не кормят. Поэтому пока её кормили, как маленькую и беззащитную, в быстро очухивающихся глазах крепло недоверие к происходящему.
Нет, она не спала. Как пробуждаются после наркоза, девушка знала, испытала не раз и не два. Её не волновало, что быстро пришла в себя, быстрее, чем в прошлых, не самых приятных опытах, — будущее как-никак. Медицина наверняка шагнула далеко вперёд, в том числе анестезия. Её не удивила и полная автоматизация. Когда взбалмошная дочурка Фокиных остепенилась, пошла учиться и попыталась не быть для родителей обузой, то столкнулась с жестокой реальностью, на которую ранее не обращала внимания, — с развитием робототехники найти работу без высшего образования стало невозможно. И вот что интересно — Кристина, примкнув к протестующим, попыталась вникнуть в вопрос. Серьёзно или поверхностно — сейчас не об этом. И, как для большинства молодёжи, ответ был неутешительным, зато логичным: бездушные машины будут вытеснять людей, как это в своё время произошло на конвейерах. И с этим ничего не поделать. Поэтому встреча с роботами не заставила её серьёзно шевелить мозгами — ну подумаешь, железяка, сейчас не время удивляться техническому прогрессу. А вот что вынудило — неправильная еда, которую она, настороженно глядя на свою кормилицу, медленно пережёвывала.
Ведь машинами так или иначе всегда кто-то управляет. И этот кто-то не допустил бы простейшей халатности. Пациентке врач (настоящий врач!) прописал бы кашу или бульон, но не такую твёрдую пищу.
Кристина не обладала серьёзными дедуктивными способностями, но посчитать «два плюс два» могла, отчего вкрадывались обоснованные подозрения. Она окинула взглядом «палату» ещё раз, но более внимательно. Стеклянный бокс явно непростой, не из обычного стекла. Собран он, судя по стыкам, небрежно и наспех. Четыре камеры просматривали весь бокс, не оставляя ни одной слепой зоны. Где-то напротив основного входа ещё одна дверь в закрытое помещение и, судя по трубам, санузел, в котором тоже наверняка пара камер. Вкупе с металлическим сторожем такая мера предосторожности в отношении пациента, будь он болен даже самым смертоносным в истории вирусом, избыточна. Пол не больничный, больше похож на хорошо очищенный подвальный — в настоящих палатах редко используют бетон. Стены помещения обшарпаны, но нельзя сказать, что вне бокса грязно, — чисто, но не по-больничному. Полицейский робот тоже не может похвастаться свежестью: теперь-то Кристина видела многочисленные царапины, вмятины, левое плечо и вовсе обгорело, видно, что он побывал в передряге. И какие же выводы? Правильно: нормально его обслужить было некому и некогда. Всё это больше походило на то, что она не в «палате», а в изоляторе. В следственном изоляторе, не медицинском.
Холодок пробежал по спине Кристины, словно перекати-поле между двумя ковбоями в клишированном кино. Проблема в том, что один из стрелков — она. Без револьвера. И вообще голой привязана к столбу вниз головой. Настолько безнадёжной рисовалась ей ситуация.
Кристина постаралась взять себя в руки и выбросить нелепые ассоциации. Откуда ей знать, как заведено в этом будущем? Мало ли что произошло и какие меры безопасности нынче принимают, особенно против «ВИЧ-плюс»? Надо выбросить предрассудки о роботах, которые она принесла из двадцать четвёртого года. Подумаешь, кормят чем попало, а эти самые роботы потрёпаны — может, в Европе разразился и бушует не первый год очередной кризис.
И так хочется свалить домой, в Москву. Но чёртовы консервы не выходили из головы, вцепились своими коготками и занимали всё внимание. И как про них можно забыть, когда желудок недовольно скрипит? А ведь фейерверк впереди — до кишечника подарочек ещё не дошёл. Ох, она чувствует, что изольёт всю душу унитазу от такого лакомства, испробованного впервые за сколько-то лет. А ведь приготовлено сносно, есть можно, хоть и без изюминки, без воображения, просто и механически.
«Ну не могу ведь я без приключений на свой попец?» — Кристина честно попыталась закатить глаза, но они упорно не хотели закатываться.