Российская Империя, Санкт-Петербург, июль 1902 г.
Все смешалось в здании на Дворцовой набережной, двадцать шесть. Слуги, вместо исполнения своих обязанностей, старались укрыться у себя в комнатах. А если и вынужденно по неотложным делам выходили на «барскую половину», то передвигались перебежками, стараясь превратиться в тень и не попадаться на глаза хозяйке. Владимирский дворец напоминал, по словам одного из побывавших там офицеров, «Севастополь в Крымскую, под обстрелом англо-французов». Прав был знаменитый писатель, заявивший, что каждая несчастная семья несчастлива по-своему. Он только забыл добавить, что и переносят свои несчастья тоже абсолютно по-разному.
В данном случае великая княжна Мария Павловна, переживая тяжелое ранение своего любимого и балованного сына Кирилла, впадала временами в настоящую истерику и даже могла бросить в слугу, чем-то не угодившему или оказавшемуся в не то время и не в том месте, любым тяжелым предметом. Конечно внешне все было абсолютно прилично, гостей, заглядывавших во дворец с выражениями сочувствия, «тетя Михень» встречала пристойно и спокойно. Разве что позволяла отпустить не слишком остроумную, но очень ядовитую реплику о «царе, готовым ради утоления обиды за удар саблей по голове» пролить кровь тысяч ни в чем не виноватых своих подданных и несчастных японцев. Или заявить, что удар японского городового очень нехорошо отразился на умственных способностях нашего Государя. Зато потом, после ухода очередной делегации от гвардейского полка или светского знакомого, отрывалась на слугах. Которые, надо признать, не молчали и слухи о таком ее поведении понемногу распространялись по столице. Князь Вандбольский, светский тонняга и остроумный собеседник, заметил во время одного из приемов по этому поводу, что больше всего в этом случае повезло великому князю Владимиру. И что он, по прибытии в Ташкент, должен поставить пудовую свечу за здоровье Его Императорского Величества, столь своевременно направившего его в Туркестан. Bon mots князя моментально разлетелось по гостиным столицы, а оттуда – и в другие места, оказавшись в конце концов напечатанном даже в одном из желтых газетных листков, расплодившихся в Империи после снижения требований к цензуре, словно ряска на воде застойного пруда.
Удивительно, но в квартире на Тверской, которую так любил посещать господин Извеков спокойствия тоже не наблюдалось. В гостиной, в которой обычно царила атмосфера непринужденной светской беседы, сегодня было довольно шумно. Причем больше всех возмущался именно Сергей Маркович. Присяжный поверенный вел себя, над признать столь непохоже на себя, что некоторые гости от удивления не могли вымолвить ни слова.
- Варварство и тирания! – громил громким голосом, словно своего оппонента в суде, Сергей Маркович оторопевшего от такого напора собеседника. – Спровоцировать несчастных японцев на стрельбу, а потом их же в этом обвинить и объявить войну – это византийство, варварство и нецивилизованность!
- Извините, Сергей Маркович, - робко возражал ему хозяин квартиры, подавленный бешеным напором его речи, - но «Новое время» пишет…
- Реникса и ерунда! – безапелляционно пресек попытку отпора Извеков. – Английская «Таймс» опубликовала подробный отчет и из него следует, что именно наш корабль был готов к бою! Японцы шли, ни о чем не подозревая и поэтому начали столь поздно защищаться! И понесли потери! Но даже и при таком благоприятном раскладе наши «самотопы» (прозвище моряков, появившиеся после затопления ЧФ в гавани Севастополя) не смогли их разбить и потеряли оба судна! Позорище! Хотели устроить второй Синоп, а получили второй Севастополь! Еще и Крымскую вторую получим, при сей варварской политике!
- Но позвольте, немецкая «Берлинер тагерблат»…, - попытался прервать обличающую речь юриста кто-то из гостей.
- Не позволю-с, батенька! – громко возразил Сергей Маркович. – Не позволю! Немцы, после заключения нового торгового соглашения в благоприятном для них духе, готовы и не такое написать, лишь бы помочь сохранить трон за…, - он перевел дух, осмотрел присутствующих и закончил, гордо подняв голову, но понизив громкость, - за Ананасом. (из ранних прозвищ Николая 2, произнесшего в одной из речей: - А на нас господь возложил...)
Кто-то испуганно выдохнул, кто-то иронически улыбнулся… но в этот момент из прихожей донесся звонок новомодного электрического звонка, голоса и в коридоре послышался малиновый перезвон шпор.
- Жандармы! – ахнула хозяйка, побледнев и готовясь упасть в обморок. Все молча повернулись к двери, словно гости городничего в последней сцене «Ревизора»… И облегченно выдохнули, когда в дверях появился, вслед за непонятно почему раскрасневшейся горничной, знакомый всем присутствующим Михаил Пафнутьевич Гаврилов. Только не в привычном всем ладно сидящем статском костюме, а в новой необмятой форме кавалериста, с погонами прапорщика.
- Et tu, Brute! (И ты, Брут), - вырвалось у Извекова. - На войну и на смерть…
- Dulce et decorum est pro Patria mori (Сладко и почетно умереть за Родину) – ответил на той же латыни Гаврилов.
- Михаил Пафнутьевич, да как же так? Вы же в министерстве… - пораженно взмахнула руками хозяйка (у которой, надо признаться на этого молодого и холостого чиновника были некие виды ввиду скорого приезда племянницы). – А вы все бросаете…
- Увы, милейшая Капитолина Львовна, но труба зовет, - усмехнулся бывший столоначальник. - Да, признаться и в министерстве грядут некие пертурбации, - негромко заметил он, так, чтобы слышали только встречающие его хозяин и хозяйка. – Настоящий патриот, полагаю, не имеет права отсиживаться в стороне, когда его Родине грозит опасность. Тем более, «желтая», - добавил он громче, напомнив о недавней речи Извекова по поводу китайской «желтой опасности», грозящей нашему Дальнему Востоку в связи с аннексией Маньчжурии.
Да, прием, о котором заговорили в соответствующих «кругах», явно удался.
Отредактировано Логинов (02-06-2019 16:22:40)
