Российская Империя, Ржевский полигон, май 1901 г.
Макаров слегка поежился под шинелью. Все же май здесь, в северных губерниях России еще нисколько не напоминает лето, подумал он. И тотчас же забыл обо всем постороннем. Потому что…
- Бааанг-бах! – громыхнуло, да так, что закладывало уши даже здесь, в хорошо защищенном броней, бетоном и землей наблюдательном пункте. И сразу же: -Ба-бах! – грохнуло второй раз, заставив всех присутствующих невольно втянуть голову в плечи. Стоявшая на столе чернильница подпрыгнула, едва не опрокинувшись и не залив бумаги своим содержимым. - О-ох, - невольно выдохнул писарь, казалось бы, успевший привыкнуть к выстрелам из пушек любого калибра. Но двенадцать дюймов есть двенадцать дюймов, да еще мишень расположена недалеко и выстрел практически сливается со взрывом снаряда. Вот только взрывались снаряды отчего-то не чаще одного раза из трех…
Сегодня как раз должны были привезти итоги исследования нескольких неразорвавшихся снарядов восьмидюймового калибра, которые несколько дней назад с риском для жизни подобрали и разоружили мастеровые Архип Осипов и Григорий Новых. Но Макаров приказал продолжить стрельбы, не дожидаясь результатов. Впрочем, стрелять все равно пришлось бы теми снарядами, что есть, поэтому никто из не возражал.
Вообще-то Степана Осиповича многие высшие чины флота считали прожектером. Надо честно признать – не без причины. Завершив свой гениальный труд по разработке теории непотопляемости корабля, Макаров решил что при использовании положений этой теории при конструировании корабля из-за резкого увеличения запаса плавучести, ему вообще не нужна будет броня. Корабль, построенный таким образом, якобы окажется способным выдержать количество попаданий ничуть не меньшее, чем такой же, но оснащенный броней. Так зачем нужна броня? Лучше вес, используемый на бронирование, перебросить на увеличение мощности артиллерии, достижение более высокой скорости и дальности хода, ну и тому подобное… И отстаивал он эту точку зрения со всей яростью, объявляя противников ретроградами или полными невежами, даже несмотря на приводимые ими примеры из недавних войн. Поэтому и его предложение о пробных стрельбах на полигоне и с кораблей – ненужной и разорительной для бюджета флота затеей. Хотя просил на нее Макаров всего-то семьдесят тысяч рублей. Он надеялся доказать реальную пользу своих колпачков для бронебойных снарядов, а заодно и реальную пользу от снижения их веса.
Организованные по приказу Его Величества, неожиданно поддержавшего предложения беспокойного адмирала, опытные стрельбы на полигоне по броневым плитам, старым судовым котлам и разным целям - типа списанных орудий и стоящих вокруг деревянных столбиков, принесли крайне неожиданные результат. Как оказалось, бронебойные снаряды после пробития брони взрывались примерно на расстоянии восьмой части кабельтова за целью уже при ударе о землю. То есть на дистанции, превышающем ширину большинства кораблей. Более того, до двух третей снарядов не взрывалось вовсе. Аналогичную картину, но уже при стрельбе по легким конструкциям, продемонстрировали и фугасные снаряды с такими же, как у бронебойных, донными двухкапсюльными трубками Бринка. Только они взрывались еще дальше за целью – почти в шестой части кабельтова. К тому же фугасные снаряды давали очень малое число осколков, пусть и очень крупных.
Дополнительно Степана Осиповича ожидало неожиданное разочарование. Оказалось, что легкие снаряды быстрее теряют скорость и на больших дистанциях не показывают ожидаемой величины бронепробиваемости. При этом новые дальномеры системы Барра и Струда позволяют довольно точно определять расстояние на немыслимых ранее дистанциях стрельбы в тридцать-сорок, а возможно, что и до восьмидесяти, кабельтов.
Ознакомившись с первыми итогами, Николай Второй лично приказал увеличить ассигнования на опыты в два раза, выделить для стрельб на море корабли с наиболее современной артиллерией, оснастив их дальномерами и обученными к их применению командами. А до достижения готовности морской части испытаний продолжать стрельбы на полигоне, заодно тренируя расчеты для дальномеров.
Поэтому и грохотали уже несколько недель орудия самых разных калибров. И писари едва успевали заполнять огромные «простыни» итоговых документов…
Южная Африка, Колония Оранжевой реки, июнь 1901 г.
Несмотря на успех закончившихся в феврале действий против партизанских набегов отрядов буров, некоторая часть непримиримых все еще продолжала борьбу. Продолжала, несмотря на начавшиеся переговоры и на успехи английских войск, многократно превосходящих ослабленные потерями в боях и дезертирством силы буров. Поэтому прибывший на станцию Хейлброн главнокомандующий английскими войсками в Южной Африке генерал Китченер путешествовал по железной дороге в сопровождении бронепоезда, и не только его. Кроме десантной роты на бронепоезде, в составе было несколько вагонов, в которой разместилась еще одна рота, а еще пара открытых платформ с новомодными «максимами» впереди и в хвосте поезда.
С учетом размещавшихся на самой станции гарнизона из двух рот Аргиллского хайлендерского полка и эскадрона улан сил было более чем достаточно, чтобы отбить нападение одного, а то и двух коммандо буров. Тем более, что последнее время их численность резко упала и редко какое коммандо насчитывало больше одной-двух сотен человек.
Главнокомандующего предупрежденный по телеграфу комендант, полковник Уилсон, встречал во всей красоте воинского церемониала – построенная ровными рядами рота аргиллских горцев и полуэскадрон улан, и даже небольшой импровизированный оркестр, играющий «Правь, Британия». Польщенный такой встречей и «образцовым порядком» на позициях войск и на самой станции, обычно сдержанный генерал поздравил полковника и пообещал высокую награду. Ну, а поскольку времени до ночной темноты оставалось немного, а к тому же один из передовых дозоров видел в вельде подозрительных всадников, Китченер решил переночевать на станции, чтобы утром продолжить инспекторскую поездку по гарнизонам.
Ночь легла на равнины и лишь дежурные пикеты напряженно вглядывались в темноту, опасаясь внезапного появления буров. Но все было тихо примерно до четырех утра. В это предрассветное время, когда в сон неумолимо клонит стойких, рядом с несколькими пикетами раздался непонятный шорох. Часовые, утомленные борьбой о сонливостью, не успели среагировать, когда из ночной тьмы словно тени выскочили непонятные люди. Ловко пользуясь бебутами, они отправили незадачливых солдат в страну вечного сна. А потом несколько человек, пробравшись по спящей станции к путям, по-пластунски подползли к стоящему у вокзала бронепоезду.
Часовой, засмотревшись на звезды, не сразу заметил, что его напарник не возвращается от переднего вагона. А когда он все-таки сообразил, что что-то идет не так, рядом с легким шорохом возник некто, плавным движением скользнувший ему за спину и перерезавший горло привычным движением.
Чиркнула спичка и люди, возившиеся у рельсов, прямо под колесами блиндированных вагонов, снова исчезли в темноте. Огонек еще бежал по бикфордову шнуру, когда в одном из вагонов громко стукнула дверь и чей-то командный голос окликнул часового. Не получив ответа, офицер спрыгнул на землю и огляделся.
- Черт побери, капрал Бэрримор, - повернувшись к вагону, раздраженно заметил он спускавшемуся вслед за ним солдату. – Неужели нельзя навести порядок? Где эти олухи? Или они думают, что раз нас охраняют горцы, можно спокойно спать на посту? Им явно не хватает плетей… - и тут он увидел ползущий по фитилю огонек. – Черт возьми, что это, Бэрримор?
- Мина, сэр… похоже на мину! – только и успел крикнуть капрал, рванувшийся к увиденной искре. И в это мгновение огонь дополз до мины. Причем практически одновременно во всех заложенных зарядах. Громыхнуло так, что слышно было, наверное, миль на десять вокруг. Капрала и офицера ударной волной бросило на землю, что и спасло им жизнь. Потому, что во все стороны полетели обломки вагонов, а лежащие в вагоне снаряды и заряды рванули с не меньшим энтузиазмом и столь же оглушительным эффектом. Одновременно со взрывами со всех сторон раздалась стрельба. Заодно в окна построек и в вагоны штабного поезда полетели импровизированные динамитные гранаты.
Паники практически не было. Закаленные в боях горцы, схватив оружие выскакивали из домов и неслись к своим постам. Но подсвеченные огнем, охватившим вагоны и некоторые пристанционные строения, оказывались отличной мишенью для невидимых в темноте бурских снайперов. И падали, убитые или раненые. Беспорядочный огонь, открытый англичанами во все стороны, только демаскировал их. И к рассвету все было закончено. Стонали раненые, о к отрых некому было позаботиться. Догорал, потрескивая взрывающимися в огне патронами, бронепоезд. Дымили вагоны штабного состава. А на станции хозяйничали буры, забирая все, что может пригодится.
Около одного из вагонов остановился небольшой отрядик бурских всадников о во главе с одетым в гражданское, довольно элегантное когда-то, но сейчас потрепанное платье. Один из его спутников, одетый в английское хаки без погон, но с бантиком цветов флага Оранжевой республики, спешился и наклонился над лежащим у вагона телом.
- Он, - кивнул всадник. Говорил он на африкаанс. – Мне отмщение и аз воздам, сказал Господь… и вручил нам его жизнь, - перекрестившись, добавил он. – Где Петер Руски?
- Вон скачет, минхеер, - ответил еще один спутник
- Петер, - показал на лежащее тело всадник, - вы должны удостовериться. Это он – генерал Китченер собственной персоной.
Российская Империя, Кронштадт, июнь 1901 г.
- Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят, - улыбаясь в усы, продекламировал Александр Михайлович. И тут же огляделся, не слышал-ли кто его детских стишат. Но на мостике царила рабочая атмосфера, усугубленная ответственностью – показать этим балтийским, что черноморцы тоже не лаптем щи хлебают.
