у меня для Вас плохая новость. Серьезный вопрос, ради которого это написано, еще не озвучен. Пока что вся философия -- всего лишь позиции, характеристики персонажей

Спасибо. Последнее описание немного переделал. По остальному подумаю, как читается.

Всем спасибо за добрые слова и внимание. А, поскольку "спасибо" на хлеб не намажешь, то вот еще кусок.

А вот саму цель никто не выберет за тебя, и потому прежде всего -- реши, хочешь ли ты из попаданца стать путешественником.
Хочешь ли ты вернуться?
***
Возвращение из кинотеатра по причине суеты охраны (в непременных черных костюмах,  а то!) выглядело прогулкой большого мафиозного семейства на вечерней набережной Палермо. Благо, архитектура центра Столицы объемами и пропорциями соотвествовала земному Средиземноморью, насколько разбирались Виктор и Анна -- времен поздней Византийской Империи. Много камня, резьба, скульптура -- мало красок. Дерево и полотно исключительно в навесах над столиками уличных кафе, ограждения кованые, литые, тесаные из камня. Мощение то плиткой, то мозаикой из разноцветного булыжника. Водосточные трубы и те -- толстенные, тесаного гранита, воронки обставлены маленькими фигурками зверей... Все долговечное, с выдумкой, с душой, совершенно без оглядки на стоимость. Центр Столичного Региона!
Куроме предусмотрительно заказала билеты на дневной сеанс, чтобы оставаться свежими все время фильма. Но местная культура кино еще только складывалась, и потому четырехчасовая первая серия тут не казалась совершенно ничем особенным. Анна беспокоилась, что дети заскучают; Виктор боялся совершенно противоположного: что после фильма младшее поколение потянет на подвиги. Что в стране, только что пережившей Гражданскую, выглядело все же опасным. Даже учитывая запортальное происхождение всей семьи Александровых, даже принимая во внимание постоянно крутящихся со всех сторон лощеных сотрудников президентской охраны.
К счастью для гостей, кинотеатр находился неподалеку от Генерального Штаба -- бывшего дома Эсдес -- теперешнего жилья Александровых. Так что вся немаленькая компания двинулась по широкой улице неспешным шагом. Впереди четверкой, во весь тротуар, слева направо: Вал, Куроме, Акаме, Леона. Ченоглазая Куроме и красноглазая Акаме держались за руки, как школьницы на прогулке. Рослый, крепкий Вал выглядел счастливым отцом обеих -- особенно с учетом высокой Леоны по другую сторону пары. Буколическая семья из папы-офицера, мамы-раскрасавицы и двух барышень-бестужевок... Студенток, то есть.
Леона то пыталась завлекательно улыбнуться Моряку, вызывая ревнивый оскал Куроме, то спохватывалась, отворачивалась и демонстративно улыбалась уже прохожим.
Акаме вцепилась в ладонь сестры, как в спасательный круг, и шла молча. Куроме тоже не произносила ни слова.
Зато Александровы-младшие, топотавшие за четверкой на вежливом расстоянии шесть-семь шагов, рты не закрывали:
-- Пап, а ты видел? А он ему как даст! А то место, где была битва -- это же тут снимали! Гляди, вот же этот дом!!! -- в полном восторге Тим подпрыгивал, тыкая пальцами во все подряд. Леопольд изо всех сил старался вести себя, как положено старшему -- но глазища горели у него тоже.
Папа и мама Тимофея с Леопольдом шли по центру следующего ряда. Дети указывали то приметный по фильму дом, то просто красивую статую, то редкое среди городского камня деревце, защищенное тяжелой решеткой. Решетки завивались ковкой, солидно пузатились литыми боками, блестели мраморными гранями. В домах ни одной простецкой раскрашенной рамы: все окна резные, все с витыми сердечниками. Ни единого пустого карниза: все с рельефами. Двери застекленные, в первых этажах витрины чистейшего стекла, совершенно не средневекового размаха... Который уж раз Виктор вспоминал бессмертное: от штампа до архетипа -- как от смелого до непуганного. Ровно шаг!
Семья Александровых свой шаг сделала; ход перешел к судьбе.
Слева от Виктора ровно ступала Эсдес -- на небольшом расстоянии, отстраненно -- только Анна все равно злилась. Генеральша (называть синеволосую генералом Анна никак не могла себя заставить) не изменила выбранному наряду, по меркам Анны -- совершенно неприемлемому в публичных местах, наподобие того же сегодняшнего киносеанса. Вот президент... Нет, не президентша! Президент Новой Республики Надежда Ривер (она так и представилась русским именем, уточнив, что получила его от Енота, вместе с кое-каким знанием языка, и за годы Мятежа убедилась в полном соответствии) -- одевалась классом выше. Темно-синий брючный костюм, настолько густого цвета, что казался черным, и этим подходящий к фиалковой глубине радужки; безукоризненно белая рубашка, великолепно гармонирующая с платиново-белыми волосами, уложенными коротко и прямо, а уж туфли... Анна сразу захотела такие же, и сочла совпадение вкусов хорошим признаком.
Президента не портили ни упрятанный в правый рукав механический протез, ни повязка на правом же глазу. Эсдес даже не пыталась выглядеть изящной, зато у Надежды это получалось само собой.
В прологе фильма роли распределялись точно так же. Дочь северного варвара, сильная, боевая, ничего, кроме войны, не понимающая Эсдес. Небогатая дворянка Ривер, хоть бы древнего рода -- так тоже не скажешь; обе зато молоды, красивы, еще не побиты междуусобицей. Да и не пахнет пока Мятежом: блестящий двор, огромный дворец, во дворце император возраста между Тимофеем и Леопольдом, но неимоверно балованный, капризный, противный. Жирный до отвращения премьер-министр, которого даже во дворце сановники называли: “наш честный Онест”, кривя губы и подхихикивая. На улицах премьера просто материли во все заставки -- точно так передавал и фильм. Цензуры как не было -- что изумило старших землян и восхитило младших.
На безукоризненном мозаичном паркете, под высокими расписными потолками дворца, кипел круговорот золотого шитья, сальных улыбочек, ножеподобных взглядов, ядовитых комплиментов (Милочка, вы так поправились за лето, как же выдержит ваше слабое сердце? -- Ах, рекомендую и вам этот курорт, прекрасно излечивает м-м... Паразитов... Вы понимаете? Ваш вес тоже придет в норму, и ваш очаровательный бюст наконец-то превзойдет величиной эти чудные самоцветы, стоившие вашему неизменно услужливому супругу такого количества вылизанных... М-м... -- Да, да, непременно попробую, нельзя же игнорировать советы истинной мастерицы вылизывания... М-м...)
Так и не отойдя от шока, Анна покрутила в пальцах выпрошенный у мужа на этот разговор амулет-переводчик, набралась нахальства и  обратилась к соседке справа:
-- Госпожа президент...
-- Я еще успею побыть президентом. Пожалуйста, просто Надежда.
-- Госпожа Надежда... С вами, с генеральш... Генералом Эсдес... Вот так вот и обходились во дворце, или это художественное преувеличение в фильме, ради драматизации? Прямо так, при людях, намекали на койку? И вы позволяете это показывать в кино? И вам не неприятно?
Президент нахмурилась, покрутила головой:
-- Неприятно мне... Скажем так, бывало поутру в иные дни. А сейчас я гляжу на эти раззолоченные рожи -- и вспоминаю. Ну, например, вон тот, что не давал мне проходу половину первой серии -- чиновник министерства наказаний. Убит в собственном доме...
***
В собственном доме богатого, важного человека -- тишина и вечер; на столе гостиной две свечи; за столом гостиной двое мужчин. Мужчины пьют; похваляются достатком; гордо поминают задавленных врагов; смачно перечисляют, сколько имели баб. Не хвалят красоту, не вспоминают удовольствие, не объясняют способа -- купили, совратили, принудили. Важно только число, только сам факт. Будь в той комнате посторонний трезвый наблюдатель, он бы живо понял, что хвастуны мечтают не о наслаждении -- а о власти, о подчинении. Но признаваться в этом боятся, чтобы дружок-соперник не использовал признание в своих интригах...
Без скрипа растворяется дверь; две тени пересекают полутемную комнату; становятся за спинами пьющих. Слитный взмах пары удавок -- хвастуны вздергиваются, хрипят, сучат ногами -- бесполезно! Тень повыше наклоняется над жертвой, тихонько злорадно говорит ей в самое ухо. Тень пониже, напротив, отстраняется, тянет удавку всем телом, прижимая жертву к высокой спинке стула... Убийцы явно сильнее, и скоро все заканчивается. У стола два тела, к выходу столь же бесшумно скользят две тени. Тень пониже шепчет:
-- И чего твой дергался? Как мужик помер, между сисек.
-- Завидуй молча, мелкопи... Мелкосисечная! -- шепотом же отвечает большая тень.
***
Тень с лица президента Ривер ушла; Надежда снова улыбнулась радостно и спокойно:
-- В общем, мы их всех уже... Рас-счи-та-ли. Зато все видят, подняться наверх со дна и у нас возможно.
-- Пускай живешь ты дворником, -- хмыкнул программист, -- Родишься вновь Енотом. А после из Енота до министра дорастешь...
-- Но вы поэтому де... Сменили сторону?
-- Дезертировала. Предала империю. Да, это про меня сказано. Не надо стесняться правды, -- кивнула Надежда, -- Чтобы взлететь, придется отказаться от опоры на землю. Но главная причина была не та. В кино показывают одних героев, а у героев есть подчиненные. Вот у меня был отряд имперских солдат. Когда люди, с которыми делаешь кампанию за кампанией, бьешь втрое сильнейшего противника, берешь города, трофеи -- видят, как о тебя вытирает ноги говно с большими звездами -- у них где-то между лысиной и улыбкой зарождается мысль. “Или говно должно быть внизу, а наш командир наверху. Или наш командир -- говно”. У них на лицах было написано во-от такими буквами, -- президент развела руки типично рыбацким жестом.
-- И тогда вы собрали своих людей...
-- Это в кино я собрала своих людей, всех, как один, храбрецов и образцов рыцарского поведения; и сказала пламенную речь, но какая-то крыса донесла это премьер-министру, и тот отправил за мной Эсдес, которая героически догнала меня, предательницу, тоже сказала пафосную речь, отрубила мне правую руку, чтобы я больше никого ей не предала; выколола мне правый глаз, чтобы я не видела им тех, кого уже предала, и так далее, и тому подобное... А на деле пришел мой стукач, и сказал, что солдаты сговариваются отодрать меня хором. Раз я терплю подобное обращение во дворце, то стерплю и не такое. Дальше фронта не пошлют, больше смерти не дадут, а так хоть будет что рассказывать за пивом. Я действительно собрала людей -- своих у меня там было ровно двое. Тот осведомитель и...
-- Лаббок? Ну, зеленоволосый?
Надежда кивнула и быстро продолжила:
-- Втроем-то мы и перебили всех остальных, осведомитель при этом погиб. Отряд был почти в сотню щитов, но против пары наших тейгу мало и этого; да я еще и злилась... Мы могли совершенно спокойно подать рапорт о подавленном бунте, получить под команду следующую сотню -- дворец не считал кровь солдат, столичное отребье вербовали с избытком -- и жить дальше. До следующего такого раза. О котором уже никто не предупредит. А удар в спину это удар в спину; кладет и богатыря и хлюпика... Вот и не показывают это в кино. Вместо примера детям получаются какие-то разборки озабоченных.
-- Ерунда, госпожа, -- обернулся из первого ряда Вал, -- Половина всего, что я только читал или слушал в балладах -- самые натуральные... М-м... страдания об этом самом.
-- А в нашем виртуале, так, наверное, процентов девяносто, -- безбожно проболтался Леопольд. Александровы переглянулись: оказывается, все давно уже слушали только их! Не драть же уши подрастающему поколению при чужих -- пусть и есть за что... Оставалось превратить все в шутку, что Виктор с Анной и проделали коротким смешком.
Надежда тоже улыбнулась, но коротко и слабо:
-- Мы собрали вещички, Лаббок переписал в штабе кое-какие бумаги, сели мы на коней и уехали.
-- Я, кстати, из-за этого тебя так и разделала. -- вступила Эсдес, -- От зависти, что сама не догадалась кинуть этот позолоченный сральник. Типа -- “Оказывается, и так можно было?” А потом не могла же я пойти в Ночной Рейд, когда там уже ты. Быть второй? Да...! ...! ...! -- синеволосая высказалась до того лихо, что даже многократно проверенный амулет-переводчик только уныло булькнул.
Ривер поморгала уцелевшим левым глазом:
-- А почему ты меня не добила? Опасалась подкрепления?
Эсдес фыркнула:
-- Да нихрена я не опасалась! Как тактик ты очень даже, могу позавидовать... А как бойца, прости, тебя Енот уроет, хотя ты его и Хомяком зовешь... -- синеволосая рубанула воздух сжатой ладонью, громко выдохнула:
-- Пфф! Я боролась в тот момент с собой. Завидовала. Ну и протупила... Теперь попробую немного возместить ущерб... Ты же думала, что подарок -- фильм?
-- Честно говоря, после того, как увидела, что ты не пожалела спальню для съемок этой неимоверно слащавой сцены с Тацуми -- именно так я и подумала. А что?
Эсдес забежала позади землян и приобняла Виктора с женой за плечи:
-- Вот тебе сразу программист и монтажник. Причем не просто самозванцы, которые ”эникей” не найдут без карты и фонарика, а самые что ни на есть настоящие мастера. Енот ручается. Он их лично знал еще за Порталом. Пусть протез починят, или вообще новый сделают.
Ривер сощурилась:
-- Даже новый сделают? По-настоящему, или как в кино показали визит Енота к доктору?
***
К доктору я попал уже после золотого сентября. Небо затянуло серым, дороги залило мокрым, под плащ резко, неприятно задувало мерзким. Хотелось присесть и зевнуть -- а в теплом домике, где вел прием “Патентованый лиценциат медицины, дипломированный хирург и акушер, Герхард Борегар фон Цузе”, вовсе сморило прямо у вешалки. Чуть стоя не заснул, снимая плащ.
-- М-да... -- сказал доктор, -- Уже вижу, что сосуды у вас весьма самостоятельны. Захотели -- расширились, захотели -- сжались... Неудивительно, что тело подчиняется не вам, а результату всеобщего тайного голосования полномочного парламента внутренних... Кхе-кхе... Органов... М-да! На кушетку, на кушетку! Сейчас мы посмотрим, да, будем посмотреть...
-- У меня еще спина. Суставы.
-- Прошу вас, подождите. Сначала я перечислю, что найду. Затем вы окажете мне честь поправить мои упущения. А вот затем уж и выпустим бюллетень о вашем состоянии. Так сказать, коллегиально, соборно, представительно, с учетом интересов окраин и прочих составляющих...
Доктор высмеивал стиль последних газетных отчетов о заседаниях правительства. Если сухие недели сентября посвящены богу странников -- Гермесу -- то сырой промозглый октябрь посвящен богу революций, не иначе. Здесь в Столичном Регионе -- да и в остальной Империи -- тоже бурлила политическая жизнь, в размашисто-кровавом стиле Петрограда тысяча девятьсот семнадцатого. Впрочем, если вспомнить, с чего началось для меня знакомство со Столицей -- неудивительно, что терпение лопнуло у многих. И, в полном соответствии с образцом стиля, ситуация приближалась к взрыву. Мы добирались почтовым дилижансом: доктор жил в приличном квартале, день езды от Стены, уже далеко не окраина, пешком не набегаешься. Вот и насмотрелись по пути. Очереди за хлебом, драки при дровяных складах -- разгоняли городские стражники, причем без всякой жалости, боевым оружием, били насмерть. Раз вообще угодили в толпу то ли стачки, то ли митинга, то ли даже погрома. Возница ругался так, что слышали пассажиры внутри кабины; кнут свистел без устали; кони полувизжали-полухрипели... Но почтовый экипаж пробился сквозь хмурые ряды, оторвался от вялой пешей погони, и -- наконец-то! -- благополучно доставил нашу команду к месту назначения. Меня -- к порогу хорошего доктора. Рослую золотоволосую Леону и красноглазую тростинку Акаме -- к месту очередного заказа. Кого и за что -- я не спрашивал. Не чужаку судить местные дела. Эх, недолго мне оставаться чужаком, легко выносящим приговоры и легко ступающим -- равнодушно и мимо... Вылечат, выучат -- и наступит неизбежное “потом”...
А интересно, что без моих подсказок обнаружит доктор?
***
Доктор на экране удивлялся, хвалил иммунитет и наследственность Енота:
-- ...В моей практике первый случай, да, единственный! Всего лишь за три месяца ваш организм практически пришел в норму, гомеостатическое состояние, оптимальное для вашего -- прямо скажем, не юного! -- возраста... Не пытайтесь равняться с молодежью, спите каждый день восемь часов, принимайте вот этот состав... И к весне вы сможете делать упражнения, да, упражнения, они вам очень помогут...
Виктор в ложе для почетных гостей только хмыкал. Разумеется, что еще мог думать местный доктор, даже наилучший -- не зная, что истинная причина быстрого физического выздоровления Енота состоит исключительно в происхождении его из Портала! На экране исцеленный кланялся, благодарил доктора, платил установленную цену -- уже по местному обычаю, в платочке лилового шелка стопочка золотых монет -- красиво, прах побери! Этак и пошлейшая взятка превращается в предмет искусства...
Анна в кинотеатре смотрела больше на публику. Фильм “Ночной Рейд” и заявлен-то был как исторический боевик; а уж снят во всю ширь революционного авангардизма. Видно было, что режиссер напихал в четыре часа первой серии все, о чем слышал или читал, или подумал за утренним бритьем. Так, боевые сцены -- к вящему восторгу всех мальчишек от шести до шестидесяти -- показывались два-три раза с разных ракурсов, точно как повторы забитых голов на Еврокубке.
А вот краткие моменты объяснений, отношений -- снимались словно бы извиняясь за подсматривание, не позволяя попереживать вдоволь вместе с актерами... Ту же Шерри...
***
-- Шерри вспоминаю, -- Леона оборачивается. Две недели на базе -- первый раз вижу Леону хмурой. Постоянно улыбается, всегда готова обнять; почему я до сих пор ночую не у нее в комнате? Сам не понимаю, видно же, что не против...
-- Жалеешь?
Леона неуверенно поднимает пышные плечи:
-- Шерри? Ей уже все равно... А мне стыдно. Вспомнила, сколько раз могла ее подбодрить -- и каждый раз находилась причина пройти мимо. Может, ей вот этой памяти, одного моего доброго слова не хватило!
--  ...Оставался лишь один друг, тончайшая паутинка, связующая с миром... -- надо немедленно уйти! Совершенно незачем тянуть свои паутинки в этот мир! Но губы шевелятся почти против желания:
-- ... Этой ночью ты уже ничего не весил. На головокружительной высоте, на неверной курсовой звезде блеснуло твое сокровище... -- цитирую “Южный Почтовый” наверняка неверно, только по расширившимся глазам Леоны вижу: неважно.
-- ... Паутинка  моей  дружбы  больше тебя не держала: нерадивый  пастух, я, должно быть, заснул.
Мы молчим еще несколько мгновений; звучит один ручеек. Леона поднимается, забирает с каменного кольца черпак:
-- Почему мы так неохотно хвалим? Шерри все роняла, теряла, разбивала... То еду не посолит, то забудет, что уже солила -- и опять посолит. Три раза... Ух, как мы на нее злились! А она даже не оправдывалась! Она была рада хотя бы тому, что ее не гонят! А теперь поздно, поздно, поздно!
Мы стоим, обнявшись, пока Леона не перестает плакать.
Надо просто зайти к ней сегодня вечером.
Остаться -- чего проще?
Новый мир. Все заново. Никто не упрекнет.
Но я боюсь.
***
-- Бойся, -- разрешает мастер. -- Один из твоих самых сильных инструментов -- страх. Знаешь, почему?
Конечно, знаю. Любой другой ответ приведет к совсем не игрушечному шлепку бамбуковой палкой по плечам.
-- Бойца из тебя готовить поздно... -- я сижу на коленях посреди маленького дворика. Мастер прохаживается позади. В конце занятия он спросит, сколько раз прошел слева направо, и сколько -- обратно. Я опять отвечу неверно и опять вместо передышки буду мыть полы в зале...
-- ... Твоя надежда, твоя коронка, твоя удача, твоя жизнь -- один удар... Цель справа!
Правое колено вперед и вверх; левый большой палец уже сдвинул защелку ножен; лезвие как будто вынимается из левого кулака; шелест, шепот, шорох -- точь-в-точь голосок Акаме!
Рука выпрямляется в локте -- удар!
Попал!!!
Только теперь доворачивается голова; заканчивается выдох... Я вижу мишень.
Соломенная подушка развалена горизонтальным разрезом. Наставник бесстрастен:
-- Цель слева!
Левое колено подбираю к правому, сейчас колобком на левый бок; правая рука должна успеть “длинным кнутом”... А если подумать? Следующую мишень объявят спереди. Из того положения, в которое приведет перекат, сложнее будет ударить вперед -- мастер это учтет. Тогда так: незаконченный перекат, ноги под себя -- распрямление лицом к левой мишени -- вспарывающий удар снизу вверх; отдача -- попал! Теперь передняя мишень справа от меня; немедленно глубокий отшаг правой ногой за спину -- чтобы силой инерции развернуло в поясе; и снова мах правой рукой, обратным хватом, но теперь уже сверху вниз.
Попал!!!
И угадал -- мишень не имеет постоянного места, мастер подсовывает ее только на время задания -- и попал!
Голова снова доворачивается позже руки. Рука быстрее ноги вдвое, нога сильнее руки впятеро; а тело в поясе поворачивается медленнее их обоих.
Мастер держит ручку мишени. Сама подушка срублена под корень.
-- Почему твой инструмент -- страх?
-- Потому что подсознание работает всегда. Страх, интуиция, опасения -- неоформленные результаты расчета, выполненного подсознанием.
-- Как пользоваться подсознанием?
-- Наполнять его данными!
-- А потом?
-- А потом не мешать голове думать.
-- Способ?
-- Убрать мысли. Заткнуть внутренний голос.
-- А ты сейчас что думаешь, кошачий выпердыш? Что угадал первую мишень и теперь не будешь мыть полы? Расслабился до выхода с поля? Нехорошо!
Клянусь, не было видно, как мастер замахнулся ручкой срубленной мишени!
***
Мишени Енот лихо разваливал длинным слитным движением -- по две, три, пять одной сверкающей линией, одним фантастически красивым росчерком. Если забыть, где и по какому поводу фильм -- можно представить самурайский боевик. На экране буйствовала весна; Енот успешно излечился у доброго доктора и теперь не менее успешно постигал фехтование. И Виктор снова хмыкал, глядя на успехи киногероя: в Портале причина, ясно же! Местные этого знать не могут, вот и остается им лепетать про исключительный талант, врожденную предрасположенность да благоприятное сочетание звезд Сад-уль-Забих.
***
Звезды уже проявились в полном блеске, небо потемнело полуночной глубиной -- тогда только мастер выдохнул:
-- Довольно. Заминка. Дыхание. Массаж. Спать!
Спать?
Не убирать зал, не чистить обувь?
Спать!!!
Почему наши предки не говорили “Я победю” или “Я побежду”?
Потому, что говорили: “Мы победим”!
Три долгих месяца назад, в последний день местной зимы, когда детвора забивала снежками чучело мороза (да какие тут морозы, впрочем? Ну, градуса три; снег то выпадет -- мокрый, крупный -- то почти сразу же и растает) -- я пришел в затерянный среди усадеб Столичного Региона дворик мастера. Мастер поддерживал заговор целиком и полностью и принял меня с очевидным одобрением. Мое имя не спросил, а свое не назвал, ссылаясь на очевидные принципы конспирации. Предложенные за обучение деньги сразу же разделил на две заметно неравные части. Меньшую взял, большую двинул ко мне:
-- Купи снаряжение.
-- Рукавички, шлем, деревянный меч?
-- Это я тебе выдам. Лучше, чем у меня, ты все равно не найдешь. Купи карты Столичного Региона. Штук десять. Ищи разные масштабы, разных мастеров, будем составлять сборную, подробную. Туристический путеводитель. Карандаши. Блокноты. Поищи, может быть, удастся найти карманные часы... Какой у тебя пульс?
В отличие от мастера, доктор свою долю денег взял полностью -- зато и отработал их до монетки. Ладно там, воспаление в коленном суставе задавить -- это хотя бы теоретически представить можно. Но Герхард Борегар фон Цузе гарантировал мне работу спины -- как у обыкновенного здорового человека моего возраста. На Земле с этим без операции справиться не пытались. И непохоже, чтобы лиценциат медицины напихал мне в спину титановых спиц под наркозом.
А как починили спину и ногу, стало возможно бегать.
И мастер эту возможность отработал, как доктор свою премию: до копеечки!
Так что к летнему пляжному сезону пульс у меня сделался как у космонавта -- шестьдесят ровно. А при первой беседе с мастером я удивился:
-- Ну... Шестьдесят пять-семьдесят. Похудею еще, теперь же двигаться мне можно.
Мастер кивнул:
-- Доктор передавал письмо. Я спрашиваю вот почему. Часы у нас редкость и ценность. Особенно наручные. Ты ищи, но, скорее всего, время мы будет считать по пульсу. Сейчас я тебе все и объясню... -- наставник гостеприимно растворил калитку в царство пота и боли:
-- Вот наш двор. Особое снаряжение нам не понадобится. Ты не молод. Твой командир... Молчи, никаких имен, привыкай... Пишет, что гоняться за молодежью в составе команды тебе не придется. Отсюда следует, что изучать ты будешь искусство единственного удара. Подход, удар, отход. Вынимать клинок быстрее, чем конь лягается, тебя научу я... Но главное в нашем деле -- уметь планировать подход и отход. Если тебя на маршруте зажмут даже полные придурки, которых сейчас гребут в стражу -- вряд ли ты отобьешься... Для того нам и карты, и часы.
Мастер продолжал обстоятельно рассказывать, как мало физических усилий требуется, чтобы всего лишь достать меч и правильно им резануть -- остальное сделает изгиб клинка и угол заточки; как подходит его искусство для действий в стесненных условиях; как хорошо его применять, если ранен или болен, или устал. Искусство наносить удар одним движением с выхватыванием клинка, искусство слабого против сильного; искусство бить не успевшего поставить блок...
Искусство убить беззащитного.
В земной истории есть абсолютно точный аналог. Среди многочисленных “-до” имеется “иайдо”, придуманное по легенде молодым, не очень сильным и не очень умелым самураем -- чтобы отомстить за убийство родителя. Убийца отца почитался великим бойцом; юный самурай имел только единственный шанс на победу -- выхватить меч раньше, чем противник достанет свой и включится в боевой режим.
Так родилось искусство  удара -- не для поединка. Для мести, для убийства.
Вот зараза! Не быть мне Д’Артаньяном даже в сказке!
Для таких, как безымянный мастер, и кем решено сделать меня, придумано японское же слово -- “хитокири”. И тогда, получается, здесь не французская революция, и не китайская. Здесь -- времена японской войны Босин, когда день принадлежал патрулям “волков Мибу”, а ночь -- людорезам (как переводится “хитокири”).
Ну, полегчало, когда нашел аналогию?
Честно говоря -- еще как. По огромным размерам стены, можно было предположить, что угодил в мир аниме “Вторжение титанов”. А когда наш клуб со всем пылом неопытных молодых идиотов сделал по “Вторжению” ролевую игру -- тогда как раз появились доступные по цене капсулы полного погружения -- среди участников этой самой игры был приличный процент напугавшихся до настоящих мокрых штанов. Хотя они-то достоверно знали, что находятся всего лишь в игре, внутри виртуального мира, и циферки противника ничего реального не могут причинить циферкам их персонажей.
Принимая в науку, мастер пообещал: не будет заучиваний ритуальных поз, не будет малопонятных движений. Только целесообразное, только простое, только доступное для обычного человека. И в тот день, когда мастер закончит занятие без взыскания, обучение кончится.
И вот -- звезды проявились в полном блеске, небо потемнело полуночной глубиной -- мастер выдохнул:
-- Довольно. Заминка. Дыхание. Массаж. Спать!
Спать!!!
Почему наши предки не говорили “Я победю” или “Я побежду”?
Потому, что говорили: “Я победил”!
***

Правильно, все именно так и произошло с точностью до метеорита.
Просто про эти события у меня есть пока только очень сырой и неподробный синопсис.
Часть первая "Очень горбатая гора",
часть вторая " Летающий остров Лапоть"
и вот часть третья "32 по Фаренгейту" -- то, что я здесь выкладываю, в этой самой третьей части будет читать комиссар полиции Де Бриак (он же папаша Бряк) в транспорте, при перелетах по постепенно погружающемуся в ж** миру, для отдыха между подвигов

"Просит -- примем"

В смысле, пишем:

Почему наши предки не говорили “Я победю” или “Я побежду”?
Потому, что вместе с формой коллективной надежды -- “Мы победим!” -- имели форму поставленной точки.
Я победил!
***
“Победителю турнира -- особенный приз!”
-- Что задумался? -- Тацуми справа от меня взъерошил пальцами непослушные темные вихры, -- Хочешь сказать, не знал про состязание?
Попытку ответа заглушили стражники. Рядов десять, в каждом три человека, неровно и громко топали по улице. Стражники орали песню -- в этот раз я уже не шарахался и не удивлялся. Слушал.
-- ... Но если будешь упрямым! Пра-абьешься сквозь гиблый дым! Ударишь, красивый самый! Па-а гор-раду стра-аевым! Услышишь, щасливый самый! Как воют афицера! Первая рота прямо! А-астальные напра-а-а!...
Отряд прошагал мимо афишной тумбы, у которой мы читали выцветшую листовку; из-за тумбы выступила Акаме:
-- Ну и орут... Енот, это на твоем языке что значит? Можешь перевести?
-- Могу... Стой, у тебя же в руках эта самая книжка, там вон и перевод есть.
-- Если я начну вчитываться в мелкие буквы, слезы потекут и настоящий цвет глаз проявится.
Настоящий цвет глаз Акаме давно известен, и по всей Столице в ориентировках разослан. Да вот -- недалеко ходить, соседняя же листовка -- “Разыскивается!” Опознают -- никакое искусство боя не спасет, навалятся разом три, пять десятков; мало -- пригонят хоть сотню! Императорская стража постоянно вербует людей -- и те охотно идут, потому как другой работы все меньше и меньше остается в широко раскинутой Империи. Армия не страдает от некомплекта -- несмотря ни на угрозы по всей западной границе, ни на едва-едва замиренный север, ни даже на тлеющую уже в самой Столице гражданскую войну.
Книжка у Акаме та самая, знаменитейшая и легендарнейшая, вошедшая в моду совсем недавно. “Злые песни Кириона фон Огре”. Поскольку книге сопутствовала р-романтическая кр-ровавая др-рама -- стихи захватили умы и сердца всего Столичного Региона в какие-то сто дней, от схода снега до яблоневого цвета.
Саму же историю в многочисленных театрах Столицы (вот не вру, от раззолоченного императорского до тряпичных кукольных!) подавали так. Странствующий черный маг стихотворным заклятьем приковал доблестного капитана к месту, прямо посреди пира, на глазах безутешных товарищей -- и коварно поразил клинком предателя. Пирующие, коих тот самый изменник предусмотрительно опоил ядом, погибли в муках, унеся приметы убийцы в могилу. Но преданная ученица и последователь капитана, храбрая поборница справедливости, последняя надежда древней фамилии Юбикитас, проницательным умом раскрыла тайну чернокнижника, разгадав смысл его заклятия, и точно вычислив место его прибытия в Столицу. К сожалению, мерзкий старикашка на добытое кровью и слезами невинных золото нанял подонков из “тени Стены” -- и убийцы “Ночного рейда” нанесли жестокий ущерб смелой сыщице.
Но правосудие не сломить! Сэрью не просто победила, добро всегда побеждает, этим не удивишь! Надежда фамилии Юбикитас еще и захватила у “Ночного рейда” могущественный тейгу -- “дихотом”. Все, на что укажет хозяин, этот артефакт перекусывал точно пополам. Как легендарный зверь-дихотом, из челюстей которого, по легенде, артефакт и был сделан.
Тут легенда заканчивалась, и начиналась грубая проза. Пока я лечился и учился, мне никто не объяснял -- а сам я был слишком занят, чтобы спросить еще и об этом -- что артефакт приемлет далеко не всякого владельца. Шерри погибла осенью; за зиму в Столице вышли новые указы, ввели новые налоги, вызванное ими недовольство переросло в мелкие бунты и демонстрации... Здешний император имел от роду двенадцатый год -- и потому не сильно верил в себя. Зато безоглядно верил оставшемуся от папы премьер-министру -- тому самому “честняге Онесту”, которого вся страна, от кондовых монархистов до отвязных анархистов, называла исключительно жирной сволочью. Жирная сволочь подавляла народное возмущение безо всякой жалости, быстро, решительно. Да и люди пока еще имели, что терять. А потому к ситуации подходили слова кардинала Мазарини, тоже большого любителя ввести налог-другой: “Пока поют песенки, будут платить”. Столица изощрялась в матерных частушках, стены домов по утрам обнаруживали на себе оскорбительные для его величества и особенно “его тучности Онеста” баллады в двадцать-тридцать куплетов... Совсем уже доведенные до отчаяния люди собирали последнее и несли в “Ночной Рейд”, которому прибавилось работы. Но полноценное восстание все никак не начиналось, как не разгораются дрова при слабости тяги.
А к середине зимы вообще вернулась с покорения варваров генерал Эсдес. Каким из артефактов она владеет, никто достоверно не знал. Но вот в ее колоссальной силе тоже не сомневался никто -- и тут на ночных улицах начались настоящие бои. Небольшой отряд Эсдес, всего три человека, зато каждый с тейгу -- причинял “Ночному Рейду” массу неудобств...
-- ...Наконец, боссу это надоело, -- завершила рассказ Акаме, -- Булат и Тацуми выманили трех ублюдков на роскошный корабль в большом канале, где всех и убили... К сожалению, Булат погиб также.
-- Булат... Это тот силач, весь в мышцах?
Тацуми хмуро кивнул:
-- Я унаследовал его артефакт, в бою не было выбора... Сам не понимаю, как мы тогда победили... Впрочем, про нас хватит уже. Ты-то сам как?
-- Устроился к архитектору, макетчиком. Помнишь тот макет, по которому вы меня вычислили?
Акаме приподняла уголки губ:
-- Что Тацуми вырезал из репы и брюквы?
-- Вот и я думал-думал, как получше устроиться, вспомнил этот макет... Пришел к мастеру -- дескать, чужеземец я, и не знаю, с чего бы начать. А хотел бы при дворе “попасть в случай”... Вот, гляжу, тут у вас макеты домиков стоят -- а не желаете ли диковинку из наших мест? Большой макет города? Заинтересовался мастер. Сделали мы кусок Центра, выставили тут неподалеку в большом павильоне редкостей, сходите, если будет время. Народ валом повалил! Мастер меня зауважал, монетки закапали... А главное, я теперь в рабочее время могу куда хочешь с блокнотиком пройти, и что надо зарисовать. На макете путь отхода-подхода спланировать, и тут же ногами проверить. И стражники меня только приветствуют. Потому как не подозрительный шнырь, а сотрудник уважаемого мастера, выполняющий важное поручение по зарисовке фасадов или там скульптур. Для чего? Так вся Столица знает, для макета же, о котором каждый слышал, и многие даже видели... Мы три четверти Центра сделали уже, к трактам и окраинам примериваемся, но на дорогах пока зарисовали и поставили только постоялые дворы.
-- Кстати, о постоялых дворах, -- ухмыльнулся Тацуми, -- Помнишь Вилли?
-- Конечно!
-- Он попал в подпольные бои со зверями. У нас был заказ на хозяев цирка, те еще сволочи, хватали людей прямо на улицах -- кто послабее, у кого за спиной ни семейства, ни цеха, ни друзей с оружием... Мы с Леоной покрошили уродов, и успели вытащить десятка два пленников, опросили -- один и рассказал. Дескать, шли втроем, первый двинул искать работу и пропал, второго убили... Спрашиваю, как звали -- Торн и Енот, без ошибок. Скинулись им по чуть-чуть денег; поддельные бумаги нарисовали, разошлись они кто куда... А через две ночи тот постоялый двор, где Вилли продавали, взял да и сгорел. Постояльцы выбежали, а хозяйскую дверь кто-то подпер бочонком с водой. Мокрые доски не загораются, так утром и нашли. Крыша обуглена, рамы в пепел, дверь изнутри тоже обуглена, а снаружи целехонька.
Акаме вздохнула:
-- Ну вот, не рой другому яму! Енот, а при своих зарисовках ты новых охотников Эсдес не видел? Тех, которых она собрала взамен троицы павших на корабле?
-- Только издали. Пестрая компания. Парень ростом с тебя, Тацуми. На вид нормальный, даже странно, что ему надо у Эсдес... Еще какое-то чудо в маске. Еще выпендрежник “весь в белом”, с ухватками мужеложца...
-- Доктор Стиляга, он есть в наших сводках.
-- А... Ну и такая девочка, миленькая на первый взгляд. Тоже с катаной, как и ты, кстати.
Акаме помрачнела. Тацуми заулыбался во все тридцать два:
-- К нам тоже пришла милая девочка, Челси звать. Глазки, улыбка, ножки -- блеск. Но, блин, оборотень!
-- Девочка-оборотень -- это как?
-- Может прикинуться хоть кем! Вот мы полезли в купальне подглядеть, -- зеленые глаза Тацуми  прищурились; Акаме даже хмуриться перестала. Парень продолжил:
-- А она в Сусаноо перекинулась, а это такой здоровый лось, что только ой! Мы еле успели сбежать.
-- Что за Сусанин, такого не знаю?
-- Ну, его босс привезла из штаба взамен Булата. Биологический тейгу. Превосходный воин, и -- Тацуми блаженно зажмурился, -- Готовит как бог! Наконец-то я перестал вечно дежурить по кухне!!!
-- Ага, -- уже откровенно засмеялась Акаме, -- Лаббок ревну-у-ет... Он же к боссу неровно дышит, а тут такой соперник! И боец, и мастер на все руки, и всегда рядом с генералом.
-- Так этот ваш Сусанин -- он же тейгу, -- я удивился, -- Он же искусственный!
-- По происхождению искусственный, а по поведению куда как живой... -- рассудил Тацуми.
А с чего бы это гости Столицы треплются о пустяках, к делу не переходят?
Ясно, с чего -- оттягивают неизбежное и неприятное. Как ни хорошо ко мне относится “Рейд”, а лечили и учили меня для вполне определенной работы. Акаме -- заместитель командира, наверняка привезла первый заказ. Тацуми по пути на турнир ее прикрывает. Хотя, учитывая разницу в уровнях владения мечом -- скорее, Акаме прикрывает нас обоих.
-- Ладно... Акаме, Тацуми. Я правда рад вас видеть, но вы же не просто так приехали?
-- К сожалению, да... -- брюнетка накрыла узенькой ладонью листовку с обещанием приза победителю турнира:
-- На этом состязании разыгрывается тот самый тейгу Шерри. Наши агенты установили точно, что за зиму он так никого и не признал своим хозяином. Артефакту так и не нашли владельца, а отдавать его премьер-министру жирно будет. Даже Эсдес это понимает, хотя она вроде как пешка “его тучности Онеста”.
-- Пешка захотела в ферзи?
-- Нам на руку любые разногласия в стане противника. Даже мелкие. Мало ли, что вырастет из них. Енот, слушай задачу. Тацуми принимает участие в турнире. Ничего не выиграет -- просто тихо-мирно расходимся. Перенесут вручение награды на другой день -- то же самое. А вот если выиграет, и приз вручат на поле -- Тацуми хватает артефакт и уходит вон по тому проулку...
Мы посмотрели в указанном направлении. Переулок из блестящего камня -- что на стенах, что под ногами. Влажно блестит красное дерево дверей, остро сверкают надраенные ручки, ярко бликуют вымытые окна. В решетках водостоков бурлит вода недавней грозы, сильной, короткой и теплой -- совсем не то, что гнилой осенний обложник...
... -- Там, в проулке, приготовлена телега с бочками. Как Тацуми пробегает, за ним бочки раскатываются и отсекают погоню, а дальше для него приготовлена лошадь. Ты, Енот, пока новичок, и задание у тебя будет простое. Убедиться, что Тацуми прошел, и что проход за ним закрыт.
-- А если ловушка не сработает, и бочки не выкатятся?
Акаме задумчиво посмотрела на меня, обошла по кругу и припечатала:
-- Осенью можно было не тратиться на бочки... Но увы! Пузо сдулось, тебе придется надеяться только на свой меч. Я смотрю, ты даже не скрываешь рукоять. Это твой архитектор выхлопотал разрешение на оружие?
Широко улыбнувшись, я достал из-за кушака рукоятку. Одну рукоятку, без меча.
-- Блистательная юная госпожа, где вы тут видите оружие? Я сотрудник знаменитого архитектора, человек, не побоюсь этого слова, творческий! Для вдохновения мне следует бережно хранить и глубоко впитывать лучшие образцы прекрасного, сохраненного сквозь неумолимое время... Извольте видеть, рукоять меча времен пятой династии. Обклад черной меди, навершие зеленой бронзы, чеканка в зверином стиле ближнего севера... Жемчужина коллекции, приобрел буквально только что! Некий славный воин вернувшейся с границы льдов непобедимой Эсдес снизошел до торга со мной и был так любезен...
Акаме округлила глаза. Тацуми уронил челюсть:
-- Тебе зимой снегом торговать!
-- Подожди! А где меч? Ты что, пришел без оружия?
Протянув руку, я вытащил ножны из-за ребра гранитной афишной тумбы:
-- Сразу, как подошел, я его тут поставил. Ну, обыскали бы меня -- оружия нет. А достать -- вот, одно движение... Акаме, как я узнаю, когда мне снимать пост?
-- Я буду наблюдателем на трибунах. Пробежит мимо Тацуми или не пробежит, сработает парень с бочками или не сработает -- жди, пока я не выйду с трибун. Если меня не будет до двух часов пополудни...
-- Солнце станет над той крышей, с разноцветной черепицей.
-- Спасибо, запомню. Тогда ты уходишь, даешь по линии сигнал тревоги, сам же прячешься поглубже и выходишь потом на связь только по запасному каналу.
Если же все хорошо -- я спокойно иду мимо тебя, ты меня не замечаешь, мы незнакомы. Потом возвращаешься на свою работу, а вечером снимаешь почту.
Если что-то не так, я иду прямо к тебе. Тогда ты -- друг моего папы, он просил встретить меня и проводить. Тут уж будь готов к любой пакости.
-- Ну да, -- кивает зеленоглазый, -- Если Акаме с радостными воплями и распахнутыми объятиями несется навстречу, будь готов к любой пакости. Это уж так!
-- Тацуми, не подкалывай, -- шелестит Акаме учительским голосом, а я понимаю, что Тацуми тоже волнуется. Ну, если волнуется ветеран, который идет на дело, наверное, уже не десятый раз -- то не стыдно волноваться и мне. Для меня-то этот раз -- первый!
***
Первый ряд затих; прочие вытаращили глаза на середину арены.
Трудно было представить, что в последнюю пару турнира попадут столь различные люди!
Могучий опытный рукопашник с побережья -- и темная лошадка, молодой вихрастый дебютант из лесной глубинки. На верхних рядах кто-то уже сложил про него песенку, и постепенно все трибуны разделились на тех, кто ее кричал -- и на тех, кто ее высмеивал.
-- Тацуми, мастер-дебютант! -- кричали слева; справа вклинивались:
-- Какой он в жопу дебютант! Он просто мелкий дилетант! Летун, дешевка!
Генерал Эсдес не прислушивалась к неуклюжей перебранке. Здесь, в Столице, все сочиняют и каждый поет. Уже к вечеру сложат балладу, вполне пристойную чтобы послушать полностью. Победительница северных варваров всматривалась в находку турнира, перебирая в уме список собственных требований к будущему супругу.
“Он должен быть моложе меня, чтобы слушался” -- этот, как его... Тацуми... Не выглядит стариком. Совсем!
“Он должен быть достаточно силен, чтобы стать генералом” -- мальчишка дошел до финала, поднявшись через восемь боев. И не похоже, чтобы получил повреждения или травмы.
“Он должен быть красив, потому что”... Просто должен быть красив. Ну, здесь, пожалуй, все соблюдается...
Посмотрев, как Тацуми завершающим броском прикладывает противника к песку арены, Эсдес поднялась и решительно зашагала вниз.
-- Генерал? -- парень из новонабранных привстал.
-- Все в порядке... Вал? Ты же Вал?
Эсдес еще не привыкла к новым именам, но “Падшие” оказались слабаками, позволили себя убить, и теперь генерала окружали новые люди. Чтобы правильно назвать их, приходилось поворачивать голову.
-- Да, меня зовут Вал. Но вы спускаетесь вниз.
-- Конечно. Я нашла его!
-- Его -- это носителя артефакта?
Эсдес кивнула:
-- Да, и этого тоже!
После чего стремительно спустилась на мятый песок арены, подошла к избраннику. Акаме из своего пятого ряда не слышала, что генерал сказала победителю турнира -- но видела то же, что и все. Эсдес без видимых усилий сгребла парня под мышку -- и унесла к себе. Словно котенка подобрала на улице! Не было похоже, что в зеленоглазом узнали члена “Ночного Рейда” -- тут бы Тацуми кинулся вырываться-отбиваться сразу, ничего хорошего не ожидая; а так, похоже, надеялся освободиться позже, при удобном случае.
Акаме поднялась -- и медленно, плавно, с достоинством, чтобы не привлекать внимания, нырнула в тоннель выхода. Вот же паршивец, как точно угадал! Сейчас придется бежать навстречу Еноту с воплем и распахнутыми объятиями.
***
С воплем и распахнутыми объятиями Акаме вылетела из-под каменной арки:
-- Дядюшка, дядюшка! Ты меня встречаешь! Как здорово!
Накаркал. Тацуми. Жопа зеленоглазая... Сам-то где?
Левая рука сама собой подтянула ножны, правая кисть сделала несколько кругов, разогревая связки.
Девчонка подбежала вплотную, но не кинулась на шею, а запрыгала вокруг. Изображать сладкую дурочку ей удавалось на все сто:
-- Дядя, ты представляешь? Ой, нет, ты не представляешь! Сама! Сама Эсдес выбрала победителя турнира! Забрала и унесла к себе! Дядя, как ты думаешь, это любовь? Дядя, это надо всем рассказать! Я не верю своим глазам, неужели я была при этом! Так, не провожай меня, тут Столица!
Акаме пропрыгала несколько восьмерок между афишной тумбой и застывшим в остолбенении мной. Немного успокоилась, прильнула к уху -- для постороннего наблюдателя это выглядело как не переходящий границ приличия родственный поцелуй -- и прошептала:
-- Все правда, Эсдес его унесла. Без обвинений, не заковывая в цепи, ничего не объясняя. Напиши это по своему каналу. Сейчас же!
Отстранилась, крутанулась, побежала к остановке дилижанса:
-- Дядя, напиши всем-всем-всем! Пока-пока!
Несколько времени я глядел вслед легкой фигурке, затем развернулся и зашагал к проулку, приготовленному для прикрытия отхода. До проулка оставалось шагов пятьдесят, когда навстречу мне из-за угла мерным шагом выступил обыкновенный уличный патруль: десяток стражников, облаченных в привычные кирасы дубленой кожи, плохо почищенные наколенники, грубые ботинки. Старший патруля -- мужчина средних лет, среднего роста, с усталым выражением лица -- носил зеленую с золотым кантом форму дознавателя Столичной стражи. Дознаватель безразлично скользнул по мне взглядом; двигаясь навстречу друг другу, мы скоро сблизились до дюжины шагов; за спиной зелено-золотого темными крыльями двигались патрульные; вот осталось четыре шага, три...
Лицо командира патруля перекосилось:
-- Я узнал тебя! Ты убил капитана Огре!
Темные крылья распахнулись между мной и спасительным проулком. Один стражник рванул за подмогой, бухая сапогами.
Дознаватель махнул зелено-золотым обшлагом:
-- Взять!
Думать было некогда, уходить некуда.
***
-- Думать было некогда, уходить некуда, -- Енот бережно подвинул фигурки на макете специальной тоненькой лопаточкой:
-- Вот здесь я стоял, а они развернулись полукругом.
-- Бежать назад... Как раз толпа выходила со зрелища, попробовать затеряться в ней!
-- Притвориться прохожим? -- Акаме вскинула тоненькие брови, -- Ты же показывал возле тумбы... А, поняла! Ты же нес меч с собой, а это при обыске сразу найдут, и коллекционной рукояткой тут не отбрехаться.
-- Да какой обыск, -- Надежда затушила очередную сигарету, слабой улыбкой извинившись за дым, -- Дознаватель с ходу перевел Енота на уровень выше. Это подозрительного прохожего будут обыскивать, хватать за всякое, обзывать -- чтобы вышел из себя, чтобы покуражиться... Убийцу сначала будут бить; если уцелеет -- свяжут и снова побьют. А потом, в участке, уже всерьез излупят.
-- А если окажется невиновный?
-- “Это не ваша заслуга, а наша недоработка”, как любит говорить его толстейшество премьер-министр... У этих еще никто невиновным не оказывался, -- Леона покрутила золотой гривой, -- А то с чего бы мы все тут сидели.
-- Так почему ты просто не развернулся и не убежал? Побоялся, что не смешаешься с толпой, или что раньше догонят?
Енот поморщился:
-- Это сейчас, на теплой, безопасной базе, мы можем рассуждать. Может, сюда -- а, может, напротив, отсюда. А тогда и правда некогда было думать! Это ж для меня был реально первый раз! В смысле -- осознанный. Тогда, с Огре я сам себя не помнил, -- Енот потер загривок:
-- Спас меня именно дознаватель. Сам не пойму, как он так ошибся. Ему бы по профессии заглянуть на ход вперед. Тоже, наверное, получилось -- думать некогда...
***
Думать некогда, уходить некуда.
Вот доктор! Спину улучшил, дыхалку, колени: кудесник натуральный.
Что ж сердце нормальное не вставил -- вместо заячьего?!
Надежда-то оказалась права...
Боевой Хомячок с заячьим сердечком...
Зато мастер гонял...
Мастер... Мастер.
Мастер!
“Цель прямо!”
Цель!!!
Левая -- защелку, правая -- клинок снизу вверх!
***
Снизу вверх свистнуло длинное лезвие; старший дознаватель сделал шаг, второй шаг -- и заскользил по стене, пятная бурой полосой гладкий камень; шаря по сторонам руками, не находя, за что зацепиться. Точно так же мозг искал и не находил, за что схватиться: детство уже не помнилось, работа дышала сплошной чернотой... Приблизилось светлое, ласковое, округлое. “Сходим в тот ресторан, на набережной?” -- уже без надежды спросил следователь, и свет ответил возмущенным голосом рыжей дворянки: “Зубы жмут? Лишняя почка?”
От почек рвануло черное пламя по всему телу. Исчезли звуки; пальцы упавшего под стену дознавателя перестали обирать воздух; свет погас.
Стражники отшатнулись, судорожно перехватив клинки. Покойник ошибся в приказе. Вели он просто: взять! -- десять патрульных завалили бы наглеца массой, как валят буйного пьяницу с оглоблей на деревенской ярмарке. Но теперь-то стражи видели не подпитого ухаря -- а целого убийцу капитана Огре! До Центра не дошел тщательно скрываемый позор -- что убитый капитан и стражники при нем в роковой вечер пили без удержу, и потому зарезать их смог бы ребенок. А вот нешуточное мастерство капитана знала каждая собака -- Огре служил именно здесь, в Центре!
Поэтому медленные движения, закаменевшее лицо, стиснутые губы Енота выглядели не оцепенением перепуганного насмерть новичка, которому случайно удался трюк -- а хладнокровием высочайшего мастера!
Чем дальше, тем больше стражников набирали на городском дне. Чтобы выбиться из нищеты, люди трущоб соглашались и на малые деньги, и на сверхурочные работы, и грязные поручения выполняли без капризов. Со всех сторон сплошная выгода. Правда, случались огрехи наподобие сегодняшнего -- кому-то нужно шагнуть первым и связать задержанного боем, а прочие довершат дело; тактика известнейшая, но хотя бы один должен рискнуть ради прочих. А чего это я? Пусть терпилы за других подставляются; у правильных пацанов закон простой: умри ты сегодня, зато я -- завтра!
Стоило задержанному плавно, как во сне, шагнуть вперед -- темные крылья опасливо разомкнулись, позволив убийце вырваться из ловушки.
Пройдя цепь, Енот не медлил. Махом пролетел проулок, с нечеловеческим облегчением услышал за спиной грохот не пригодившихся Тацуми бочек, и приготовленными путями побежал на собственную квартиру. Должность макетчика теперь пропала, пропал и доступ ко всем картам -- утащить хотя бы зарисовки, блокноты с кроками...
Только через час, когда сопящий Енот с мешком пергаментов грузился в рейсовый дилижанс, доклад по цепочке подчиненности дополз до генерала Эсдес.
***

Отредактировано КоТ Гомель (12-10-2016 06:59:40)