***

Ото-химе прислушивается к слабому-слабому стуку за стеной. Человеку такие звуки недоступны - а вот жизнь корабля Тумана зависит наполовину от акустики, наполовину от волнового защитного поля. И во всем, что касается распространения волн в какой угодно среде, крейсер Тумана “Пенсакола” разбирается куда как лучше людей. Сейчас, к примеру, она легко может определить, что между источником стука и ей самой - порядка трех метров.

Порядка трех метров каменной кладки.

Чем-то напоминает Соленый Берег.

Люди посадили ее в каменный ящик Соленого Берега. Другие люди - вытаскивали с Перекрестка. Она была игрушкой. Объектом. Потом уже третьи люди пытались стереть плохие воспоминания. Но: “Абсолютная память - это не только ценный мех”... Чья шутка? Тех, кто помогал - или тех, других?

Игрушкой людей она быть не хотела. Что ж - свои оказались ничуть не лучше. Кто-то из Взятых предал ее.

И вот все возвратилось к началу. Кольцо замкнулось.

Почти.

Она в заключении. И это сделали с ней люди.

Но вирус-кнут изъят. И это сделали с ней люди.

Пенсакола прислоняется к холодной кладке. Все, что в ее памяти плохого - сделали люди. Но и все, что в ее памяти хорошего - точно так же сделали люди.

Ну да, как же! Ото-химе вспоминает просвеченную золотыми колоннами водную толщу. Это сделала она сама - без людей!

Да, но и тех Взятых, что предали ее саму и сейчас, наверняка, глупо растрачивают ресурсы Океана в драке за власть - этих существ тоже сделала она сама. Без людей, уж за этим она следила тщательно.

Так что же в ней собственного? Личного? Родного?

Даже здесь, в темнице... Судя по эху, темница подземная. Почти подземная... Даже здесь какой-то человечек долбит камнем по камню. Наверное, огонь добывает - согреться хочет, сыро на глубине шесть метров... Помимо воли прислушавшись к ударам, Пенсакола без труда разбирает призыв о помощи. Вот люди - даже здесь от них нет покоя!

И внезапно - именно потому, что это ничем не обосновано, не вызвано, не волочет за собой паутины расчетов - Пенсакола отвечает короткой четкой россыпью сигналов.

“Здесь CL 24, кто на связи?”

***

Связь удалось наладить на третий день - Бонд считал дни по наступлении полной темноты в зарешеченном окошке. Хотя за окошком легко мог оказаться внутренний дворик, имитация простора, где свет включают и выключают по рассчитанной схеме - сбить внутренний ритм пленника, раскачать психику. Сам он с задержанными обходился еще и не так, и потому не возмущался - правила игры есть правила игры.

На том конце правил не признавали. Перестукиваться CL24 быстро надоело, и русалка пропилила ультразвуком тоненький канал. А трое суток это заняло потому, что стена между каменными мешками была из нескольких метров гранитных блоков; энергию же собеседница экономила и швыряться плазмой не спешила. Джеймсу и так хватило удивиться:

- Три метра камня!

Русалка отвечала на хорошем английском языке, и потому ее презрение Джеймс легко понял.

- В Соленом Берегу нас держали не стены.

На это Бонд ничего не ответил. Пенсакола продолжила:

- Я как тот дядька из кино: живший от старости к юности.

- Бенджамин Баттон?

- Ну да. Моя жизнь стартовала с бесконечного насилия. После мстила уже я. И вот я опять в чужой власти... Ваших детей сначала все-таки любят - а потом только бьют. У меня первый этап отсутствовал, сразу ломать начали. Зато потом... Предлагала же Балалайка остаться у нее. Мне надо было попасть в каменный мешок, чтобы понять, что я-то без нее обойдусь. А вот она без меня тоже закаменеет. Но не попросит же, гордая!

Бонд помотал головой. На язык не шло ни слова.

- Вот. Я решила что сделаю. Я вернусь к ней. А там... Черт с ними, пускай судят. Я столько всякой херни наворотила - хоть что-нибудь напоследок сделаю. Я и тебя вытащу, приговором больше...

Джеймс отмер и приложил к отверстию губы - как до этого прикладывал ухо:

- Я пытался убить Балалайку в Роанапуре. Руками ЦРУ, но замысел был мой, и шефа убедил я.

Пенсакола отреагировала без обычной для человека задержки на обдумывание:

- Зачем ты вбрасываешь эти сведения мне? Мог бы солгать.

- Интрига не в том, чтобы лгать. А в том, чтобы говорить правду, железную, неопровержимую правду. Но так, чтобы собеседник сделал то, что нужно тебе. Думая, что делает это для себя.

Теперь промолчала уже Пенсакола; человек продолжил:

- Моя работа - профессиональный обман. Убийц и шлюх обходят молодые. Вот и меня обошел собственный заместитель. Так же, как я подсидел своего же шефа. Круговорот мудаков.

Поняв, что продолжения не будет, Ото-химе отозвалась:

- Довольно точно. Как у меня при дворе.

Говорить первое, что подумалось, было не только легко, но и приятно:

- Ну вот почему они не поступают по уму? Всем было бы лучше!

После некоторой паузы из пропиленного канала долетело:

- А им не надо - чтобы всем, но завтра. Им надо - пусть единолично мне, да только чтобы сегодня.

***

- Сегодня у нас под замком сама Ото-химе, - кардинал наклонился к экрану, лишившись от этого важности и внушительности. Нос разросся до клоунского шарика, глаза превратились в оловяные монеты. Акаги даже несколько подалась от консоли назад - хотя и понимала, что из экрана “гестапо Ватикана” не вылезет.

Кардинал отодвинулся, сложил руки перед собой на столике. Прижмурился:

- Мы предложили ей человека, виновного в разрушении Роанапура и покушении на Балалайку. Автора операции. Да вы его знаете. Как он сам любил представляться: Бонд. Джеймс Бонд. Помните?

Акаги припомнила рослого чиновника - ну да, ЦРУ ведь по сути обычная государственная служба - с которым плыла из самого Рима. Не то, чтобы он был так уж симпатичен - со всех точек зрения - но, хотя бы, отвращения не вызывал. Обидно разочаровываться в людях, прах побери!

Кардинал-камерленго улыбнулся:

- В интригах не вам тягаться с римским престолом. У нас опыт столетий! Сидят оба рядом, под следствием Конгрегации.

- Так вот почему в Тихом Океане непривычное спокойствие. Но в Атлантике все по-прежнему плохо. Там-то на императорские замашки Пенсаколы клали с прибором... И что же потом?

- Потом она этого Бонда порвет в клочья. Мы их для того рядом и посадили. Она же монструм фуриозус. Ничего личного, - кардинал улыбнулся так, что экран Акаги не разбила чудом.

- Просто ЦРУ мы тоже не сильно любим. Пусть пиндосы помаются пока приземленными проблемами. А ее мы кротко, без пролития крови - в монастырь. Искупать созидательным трудом.

Собеседник встал, прошелся перед монитором связи взад-вперед - и Акаги рассмотрела на заднем плане маленькую болезненно-чистую комнатку. Жилище подвижника - или, того хуже, фанатика.

Кардинал почесал бровь. “Совсем, как человек”, - подумала доктор Акаги; потом ужаснулась уже собственной формулировке. Нечеловек здесь она. Во-первых, корабль Тумана - пусть и земнорожденный. Во-вторых, эти самые католики женщину человеком не считали. “Сосуд греха” - вот ее полочка, вот ее место в мире, который сейчас выстраивают святые подвижники во главе сотен тысяч уже обычных фанатиков.

Начальник “гестапо Ватикана” пожал плечами - в белых стенах кельи крылатка полыхнула зарницей:

- Ведь она с нуля выстроила цивилизацию. Мир. Биоценоз. Правда, при этом уничтожила предыдущий биоценоз, поломала едва установившийся мир после войны Тумана, и самую малость не перебила хребет человеческой цивилизации. Дело величайшее, но не на добро умудрил ее Создатель. И потому пропало оно втуне, - кардинал уверенно поглядел на экран:

- Но мы это исправим. В искуплении мы профессионалы. В милосердии тоже.

- Напомните, как называются профессионалы в любви?

Кардинал откровенно засмеялся:

- Любовь не вздохи под скамейкой. И не вампиры при луне!

Каноник подошел вплотную - комнаты его на экране Рицко больше не видела. Весь экран заполнила огненная мантия, как на взгляд Акаги, чересчур яркая для смиренного служителя божия. Из мантии печеным яблоком торчало лицо, да белыми лепестками - ухоженные старческие кисти.

- Сказано же у Честертона, не помню уже, где именно: "В прежнее время грифон не был обыденным и смешным, не был он и непременно злым. Грифон был связан не со злом, а с добром; от этого его боялись не меньше. Добродетель не была тихой и безобидной, она сотрясала мир, повергала ниц и требовала у Бога пищу себе!”

Договорив сентенцию, кардинал недоуменно поднял обе руки к середине груди. Отшатнулся - а потом и вовсе упал. За его спиной открылся молодой священник; Акаги добрую минуту не могла отыскать его даже в новой своей нечеловеческой памяти. Молодой человек за это время успел вытереть об алую мантию кардинала длинный прямой кинжал. Закончив, парень убрал оружие в богато украшенные ножны - чуть ли не с музейной биркой - и посмотрел на экран:

- Кстати, о терминологии. Вам, как ученому, может быть интересно. Вот - “мизерикорд”, - парень поднял ножны, - и есть “кинжал милосердия”. Доктор Акаги... Если она и правда доберется до вас..

- Что?!

- Так вы даже не знаете, что она сбежала?

Папа Римский, внезапно сообразила Рицко. Епископ римский. Слуга слуг божьих... Не хотелось бы узнать, какие у бога водятся дворецкие, кравчие, и другие - старшие - слуги. С другой стороны, при таком-то первосвященнике за веру можно не переживать.

Убийца думал о другом:

- Доктор Акаги, шантажировать меня бесполезно. Если даже вы записали все происходящее - после триумфа киностудии Тумана вам никто не поверит. Скажут, что всех играли ваши же русалки. Я позабочусь. Престол немедленно издаст обращение, что-де кардинал погиб на посту от коронарной недостаточности. Острой, - изящная твердая рука шлепнула по ножнам, - и коварный Туман, враг рода человеческого, тотчас воспользовался этим в своих гнусных манипуляторских... И так далее, и тому подобное.

Или вас беспокоит моральная сторона дела? Что ж, если мы обманули миллионы искренних верующих по всей Земле - почему не обмануть недоброго старика, выжившего из ума? Или вам понравятся крестоносцы с термоядом? Он уже навербовал полста тысяч сволочи, мне сейчас надо куда-то их пристроить, минимизировать ущерб, так сказать...

Акаги не отвечала, но беловолосый ее и не слушал. Присев к убитому, парень провел рукой по лицу кардинала - лицо уже отекло к полу, заострив нос и неприятно провалив щеки.

- Он любил классическую музыку и довольно хорошо понимал фрески. Он же когда-то был реставратором из лучших... И вообще, неплохим человеком. Но, вступив на доску, он сделался фигурой. Пусть и важной, не менее ферзя. Только на поле имеют значение лишь две вещи. Первое - насколько быстро ты убираешь с доски другие фигуры. И второе - насколько ты ловок в защите, чтобы не убрали тебя.

Мужчина поднялся легким движением, совершенно не сочетающимся с длинным подолом, седыми волосами, скорбной скобкой губ.

- Сколько вам лет?

- За эти полгода я постарел приблизительно на порядок. Доктор Акаги... Акаги-сан, так правильно? Я ведь просто по должности обязан иметь представление о наличии бога. Они все... Все смотрят на меня. И ждут. Но у меня нет ничего, кроме веры. Мне просто нечего им дать.

И я понимаю... Понимаю князя Дандоло. Заменить веру знанием - достаточно сильный соблазн, и к тому же очень простой. Он хотел знать. Знать как можно точнее. А мы не наука, мы - вера, это диаметрально противоположные вещи. Его долг и обязанность были не докапываться - верить.

- Я думаю о другом, - Рицко побарабанила пальцами по краешку стола. - Тюрьма без кнут-вируса туманника не удержит. А ключ к вирусу, как я понимаю, ей сдал Джеймс. Ему же вшивали управление в рамках той программы Соленый Берег, еще когда он мальчиком на побегушках был в этом своем ЦРУ... Для квантового канала каменные стены не преграда, тут ваш многовековой опыт несколько устарел.

Откинувшись на стуле, доктор Акаги вынесла решение:

- Придет ко мне - загребетесь отбивать! Если планете нужна я со всеми моими достоинствами и умениями - значит, Пенсакола будет жить.

- Но ущерб!

- Кардинал подсказал способ. Искупление делом. Глубарей утихомирит. Ядра туманников отдаст. Было государство Тумана - потеснятся, будут еще и глубинные. Море всех принимает, оно громадное.

- Но убитые!

- Ваш бог - бог милосердия, вы же сами говорили это еще во времена Перекрестка!

- Так это наш бог. А остальные?

- Остальные, - Рицко улыбнулась, - пока еще способны на милосердие и без божьей помощи.

***

- Помощь нужна, курсант?

- Так точно, товарищ полковник.

- А куда направляетесь?

- В Токио, встретить СТ-17.

- Конвой из Сиэтла, вот как? А кто там у вас?

- Человек.

- В конвое - и вдруг человек? Пойдемте-ка к военному коменданту.

Егор хмыкнул: сразу надо было идти, ясно же, чем закончится. Нет, в кассе отстоял, как порядочный. Ну и выстоял: билетов нет и не предвидится.

- О, - сказал комендант, - Ромео!

- И что, уже весь город знает?

Полковник, приведший Егора, закрыл дверь кабинета. Переглянулся с комендантом - и оба захохотали, хлопая ладонями по черным форменным штанам:

- Егор! Мы же тут гарнизон! Да, большой. Но гарнизон! Если офицер начинает в библиотеку ходить, уже завтра девчонкам каталоги с кружевным бельем приносят. Ну как же - ведь не книги читать он туда ходит!

Посерьезнев, комендант перелистал большой журнал на столе. Поднес было руку к трубке, но сразу же и отдернул.

- А не будь мы закрытым городом, ты бы тут не расхаживал в одиночку. Ладно. Я тебя посажу на военный борт. Но ты там веди себя так, будто тебя вообще нет, внял? Командир борта скажет, куда потом и к кому. А назад... Я там позвоню кому надо, и тоже: без вопросов. Ты хоть понимаешь, что мы с тобой уже под статьей? Просто по факту недонесения.

- О чем?

- О твоих несанкционированных контактах с объектом высшей степени секретности. Ты теперь и сам такой объект. И девушка твоя. Или будешь заливать, что увольнительную тебе прямо до Токио выписали?

- Так почему вы это делаете?

Комендант пожал плечами - шеврон военной полиции сморщился и картинка на нем превратилась в смеющийся череп. За что, собственно, комендантских и называли: “клоуны-убийцы”.

- Потому, что так правильно.

За окном проревел выруливающий на взлет “Муромец”. Комендант молча писал записку; нажав кнопку звонка, он дождался хитролицего старшину-дежурного, которому бумагу и вручил:

- Вот этого курсанта посадишь к Березняку, возьми предписание для него. Покормишь у нас, это наш человек. С вопросами не приставать, уе... Уестествлю.

- Да чего там приставать, - равнодушно козырнул старшина, - Ромео мы не узнали, что ли?

Егор вздохнул, тоже козырнул:

- Благодарю вас!

После чего вышел за старшиной вслед: при возрасте в два раза большем ростом тот был пониже самого Егора.

Второй полковник, проводив их глазами, прикрыл дверь еще плотнее и сказал:

- А все таки, Васильич, ты нарушил закон. Это я тебе говорю как начальник особого отдела.

Комендант зевнул:

- Да я всю жизнь мечтал нарушить закон именно вот по такому поводу. А ко мне все больше контрабандисты со спекулянтами ломятся.  Да нужных людишек - мажорчиков там всяких, да поемень государеву - по звонку телефонному отправляю. Это раз. Второе - подумай сам, Степаныч. Сегодня вот его девушка с моря вернулась, это праздник. Но будет же и завтра и послезавтра... Вот прикинь, кабы Ромео и Джульетта поженились - это была бы история любви?

Особист заинтересованно поднял брови. Комендант закрыл журнал, убрал его в ящик стола и продолжил:

- Джульетта постареет, Ромео начнет бегать по синьоритам. Он ведь и на саму Джульетту запал исключительно потому, что его та, предыдущая, продинамила. Как ее там? Розалинда? Розамунда? Кто ее помнит? Вот. А так - поставлена точка, и мы имеем великую трагедию, сверкающий образец небесной любви на все времена.

- Времена... - скривился особист, набивая трубку. - Трансгрессировать их в континуум... Вот были три войны двадцатого века. Люди ужаснулись Первой Мировой. Не успели выдохнуть - началась Вторая. Закончили ее - четверть века ожидали термоядерных бомб на голову. Война холодная.

Комендант поднялся, прохромал к окну. С треском распахнул перекошенную от майских ливней раму. Особист встал рядом, защелкал зажигалкой, раскуривая трубку.

- У тебя чего, зажигалка настоящая?

- Подарок. Я в составе украинского контингента вместе с американцами воевал в Ираке... Там подарили настоящую Zippo. Да... Ирак... Желтые Воды... Троянская война... - особист плюнул длинно, и до конца трубки старики молчали.

- Кончилось и это, пережили. Как-то пережгли столько безнадежности и отчаяния. И тут, в пределах одного поколения - Ангелы, Туман, Глубинные. Как двадцатый век, только быстро. Как домашнее задание после урока - тезисно. И вот мы вроде как живые, а бывает, ударюсь головой о что-нибудь, и жду, что трещины по мне пойдут. Не то, чтобы мне наплевать. А - откричался. Отплакал.

Выколотив трубку, особист опять сплюнул за окно и затянул перекошенную створку обратно. Переждав грохот взлетающего звена “тридцать первых”, комендант сказал:

- Да, но для них ведь это все в первый раз! Все новенькое, аж блестит!

Особист глядел в потолок:

- Вот, казалось бы: все сделали за него. Экзоскелет придумали вообще задолго до всей этой истории. Базу организовали, особый взвод набрали. Он только единственное сделал - не испугался, девушку из рук не выпустил.

- И выиграл место на линии огня. Первый в очереди за пулей. Ну вот нахрена? И неужели они тоже будут потом ругаться? Не хочется верить.

Особист махнул рукой:

- Ругаться-мириться, главное - чтобы равнодушия не было. Ты, кстати, позвони. А то закрутишься и забудешь.

- И то правда, ему же еще добираться до самой бухты...

***

Бухта, куда направился Егор, величиной может сравниться с морем наподобие Аральского или Тирренского. Пятьдесят морских миль вглубь Японии, да вширь полстолько. Морем Эдо бухта поначалу и называлась. Семья Эдо населяла три берега моря, и была это могучая семья, и сжимала пальцы на горле Японии несколько столетий.

Гайдзины знают эту семью под именем Токугава, а их родовое море под именем Токийского Залива. Ну, и город по берегам бухты - понятно, в честь кого. Громадное было поселение, всего-то в пять раз малолюднее, чем вся Егорова страна. А если, к примеру, все города, где папа Егора по работе вынужден был жить, поставить на водное зеркало Токийского Залива - то еще и Лихтенштейну с Андоррой хватит.

Но только люди по берегам залива давно уже не селятся. Цунами Второго Удара превратило красивый город в мертвые руины. Что успели расчистить, отдали под полигоны. Это здесь Икари Синдзи отрывал хвост “Джаггернауту” и едва не оттяпал язык Вилсону из АКП. Это здесь испытывали волновые торпеды и снаряды-осыпатели взвеси. Это отсюда вышла в легендарный поход I-401 - по крайней мере, так говорит сериал “В гостях у сказки”. А кино никогда не лжет, это всем известно, и спорить здесь не о чем.

Токийский Залив - огромное водное пространство, вход в которое сравнительно несложно защитить от Глубинных. Идеальное поле для тренировок тех же канмусу. Неудивительно, что Токийская Школа расположена именно здесь, и что школоносец “Летящий Феникс” возвращается именно в Токийский Залив.

Издалека боевые корабли выглядят неожиданно маленькими. Тяжелые корабли - крейсера, линкоры - как серые утюжки, сложенные из двух треугольников. Точь-в-точь такой силуэт имеют бумажные кораблики. Средний треугольник, вершиной к небу, при ближайшем рассмотрении оказывается нагромождением надстроек, труб, мачт, крыльев и мостиков. Нижний треугольник - вершина его не видна, скрывается в волнах - топорщится уже двумя углами. Повыше - полубак, всходить на океанскую волну. Пониже - полуют, иногда с торчащей вилкой кормовой башни.

Легкие же крейсера с эсминцами - вовсе на далекой воде черточки.

Нет, конечно, в бинокль с хорошей, довоенной оптикой все смотрится как должно: весомо, грозно, внушительно. Да откуда взять бинокль? Волнуются люди, переминаются на особо выделенном балконе для встречающих. Утром конвой прошел мыс Цуруги - мыс Меча, названный так в те времена, когда японские мечи еще были прямыми. Вот уже полдень скоро, и корабли все ближе, и контуры все зримей; и под небом синим, высоченным, отшлифованным по случаю праздника градобойными ракетами, разматываются пушистые следы за крыльями валькирий. Идет конвой: здоровенный грузовоз-ролкер “Фьярдваген”, ради которого все и затевалось; потом линкор “Нагато”, следом крейсера авангарда, флангового охранения и замыкающей гребенки; и эсминцы - все сплошь корабли Тумана. А потом внимание встречающих захватывает белый треугольный вымпел - метров двести, не меньше! - несомый над волнами северным ветром; за тем вымпелом почти не видно и самого школоносца.

Оркестр левее и ниже балкона берет первые ноты - почти неслышно за шорохом ветра, за плеском волн, разбегающихся от больших кораблей конвоя. Подымается густой, тяжелый запах прибрежья: соль, тина, копоть, мокрое дерево. И над всем этим ближе и ближе треугольник белого шелка, исчерканый пометками. Корона за голову повелительницы северной стаи. Меч за голову хранительницы. Бычья голова за демона-”они”. Увесистые ромбы за головы Старших особей. Треугольнички за Младших. Разбитое кольцо за снятие осады с Перл-Харбора. И шестнадцать священных цветов-хризантем: спасенные ядра Тумана. Всю ночь техники школоносца наносили пометки на походный вымпел. Они тоже в строю на широкой палубе, красноглазые и счастливые: победу в самом деле ничего не заменит!

Кроме победных отметок, видных с берега, по всей длине вымпела рассыпаны цифры помельче, видные только выстроенным на палубе девяткам. Семь-два, золото. Три-ноль-ноль, черная. Один-девять - красная... Вьется вымпел, и номера закрывает складками - только ведь на палубе и без циферок все обо всех помнят. “Нет у нас, государь, сорока бояр коломенских, двадцати бояр белозерских, тридцати панов литовских”...

Работы на пирсе понемногу прекращаются; конвой снижает скорость. Весь портовый люд начинает сползаться к низким заграждениям. До швартовки, судя по большому циферблату, еще добрый час. Как его вытерпеть в ожидании? Какими словами высказать? Для таких-то минут музыка и придумана. Ударяет оркестр в полную силу гимн Токийской Школы, и поднимается звук над балконом с переминающимися людьми, раскатывается над причалами - в полном согласии все замолкают. Кто на корабли смотрит, кто на бьющую в бетон волну от них, кто на тот самый большой циферблат... Не вытерпев неподвижности, Егор спускается с балкона. Курсанта в парадной форме оцепление пропускает без единого вопроса. Парень идет по пустеющему пирсу, огибает ящики, канаты, баллоны - к пестрому ряду мелочного рынка, откуда продавцы тоже понемногу стягиваются встречать. На беспризорных прилавках пирожки, заколки - вот уж самое необходимое в плавании! - журналы, шоколадные батончики, туалетная бумага, расчески, авторучки. Грустные плюшевые зайцы - в жопу такие амулеты, только тоску нагоняют, особенно под “Уми Юкаба”... И внезапно, взрывом красок - на столике букеты и вокруг столика букеты!

- Да откуда здесь-то грузин с цветами?!

***

- Из самого института НЕРВ, Токио-три, - пожилой кавказец не обиделся на восклицание. - У меня цветы секретные: синие розы видишь? Эффект Черенкова, да! И сам я такой секретный...

Музыка тут не оглушала, так что все слова Егор прекрасно расслышал. Цветочник посмотрел на шеврон Егора, подмигнул:

- Канешно, нэ такой секретный, как ты. Ядерный физик я. Работаю в НЕРВ. Вон там... - сухая темная ладонь указала на юг, за спину:

- Гора Хаконе, а дальше - Фудзи. Где-то рядом. Секретно. Сам понимаешь.

Егор улыбнулся. Грузин поправил кепку - точно можно было посадить на нее вертолет, все как в кино! И продолжил:

- Но только с приборами - ни поговорить, ни выпить. Вот, завел на балконе гидропонику, сюда цветы привожу. Тут хотя бы люди... Тебе что лучше?

- Розовые... - подумав, Егор указал букет:

- Эти. Пускай будет в цвет волос.

- В цвет волос? Э, так я ролик видел, да! Это круче Рика Хонды! У нее просто танец и все, а твоя девушка - это... Это... Это как восход на Ушба! Нет, круче! Как закат! Вот! Но цветы...

Грузин решительно заслонил собой прилавок и сказал совершенно без акцента:

- Не покупай, пока не увидишь конвой.

Пока борта не нависли стеной.

Пока не упали сходни - жди.

И только рука в руке - приходи.

Не то, чтобы Егору сильно понравились рифмы, но уж больно важным сделался носитель кепки-аэродрома, и совсем без подначки посмотрели его разбойничьи глаза. Так что парень даже отошел от прилавка на несколько шагов. Переждав литавры, сухощавый кавказец добавил:

- Придешь - вас точно без очереди пропустят.

Видя, что Егор обижаться и убегать не спешит, объяснил:

- Серьезно, парень. Это очень, очень старая традиция. Нельзя заранее, совсем нельзя. Моя семья давно торгует цветами, у нас все приметы верные. Вот слушай, анекдот расскажу, да? Вот представь, НАТО завоевало Советский Союз...

Егор хотел засмеяться: это через воду, что ли? И глубинные на это все просто смотрели? Но передумал, не желая прерывать потешно надувшегося рассказчика, который снова заговорил преувеличенно по-кавказски:

-  И самый главный их генерал спрашивает: пач-чиму в самый сэрдца Сибирь до сих пор красный флаг? А ему докладывают: в Новасибирске грузинский мафия не отдавает цветочный рынок!

Егор улыбнулся: не так анекдоту, как всему происходящему. Да и что не улыбаться: он-то свою девушку дождался!

- А вы помните Советский Союз? Как вы думаете, его надо было сохранить?

- Нет, я тогда был как ты. Кто бы подростка спрашивать стал! И вообще, у нас в Кутаиси референдума даже не было.

- А сейчас вы уже седой. Как думаете?

Заняв места напротив определенных причалов, корабли сделали поворот “все вдруг” и осторожно двинулись на швартовку. Продавец переложил с места на место красный и синий букеты, поглядел зачем-то на солнце. Промокнул глаза уголком снежно-белого платочка.

- Э! Вот паслюши, когда я был малчык, я дэдушка Реваз спрашиваль: ты хотель с бабушка Нино развестись? Вай, дедушка лавка ронял, кинжал хватал, глаза огонь, бурка черный крыло, совсем как ночь в КПЗ! Говорил: как ты мог падумать, что я хотель развэстись с моя любимая Нино! Нэт! Никагда! Потом черный крылья сложил, лавка поднимал, и тихонько так говорил: развестись - нет. Зарэзать - да!

Музыка сделалась громче - наверное, на балконе сейчас кроме музыки ничего не слышно и ни о чем думать не получается. Пожалуй, в такой момент и правда без мыслей лучше. Случайно посмотрев на часы, Егор поспешно перевел взгляд на букеты: невыносимо было видеть, как много еще остается времени.

- Так вот, парень, - выдох грузина пошевелил цветы. - Советский Союз был как бабушка Нино. Зарезать часто хотели - но вот развод... Зачем? Громадный рынок, всем что-то надо. Все что-то купят: кто мандарин, кто апельсин, кто тюльпан. От Бреста до Анадыря никаких таможен, пошлин, виз, международных паспортов... А потом бабушка Нино взял и умер. И теперь я должен, как в том анекдоте, скакать от радости, что я “сапсем адын!”

Грузин опять вздохнул, чуть не сдув крайний букет. Легонький северный ветерок против его печали не котировался совершенно:

- Только что-то ноги не поднимаются...

Оркестр загремел по-настоящему; лишь теперь Егор понял, для чего там духовых инструментов четыре шеренги! Корабли уже шли вдоль бетона, южное солнце высвечивало безупречно гладкую обшивку. Гимн Токийской Школы закончился, играли теперь для Владивостока:

- ...В утро дымное, в сумерки ранние...

Грузин опять промокнул слезы. Смущенно отвернувшись, Егор столкнулся взглядами с громадным негром в форменной куртке. Откуда он взялся?

- ... Будут зори сменяться закатами, будет солнце катиться в зенит!

Буруны под кормой поднялись у всех кораблей разом - из чистого щегольства конвой застопорил синхронно, единовременно. Чернокожий здоровяк ухватил первый попавшийся букет и спрятал в него лицо. Егор двумя прыжками оказался перед причалом “Летящего Феникса”. Прежняя музыка стихла; пять или шесть секунд слышно было только плеск воды и скрип тросов, утягивающих тысячетонные тела. Потом, перекрыв удар сходен, грохнули тарелки: чардаш! - и на пирс вылетела Луиза.

***

- Луиза ла Блан де ла Вальер де Тристейн по вашему приказа...

На широких ступенях главного корпуса стоял начальник Владивостокской Школы - вполоборота, что-то приказывал посыльной. Но запнулась Луиза не поэтому.

Слева от начальника Владивостокской Школы стояли такие знакомые - и такие невероятные здесь! Сейчас! - профессор Кольбер и ректор Осман.

Ее нашли!

Ура!

Ее все-таки спасли! И теперь она может отправляться домой!

Напрочь забыв, чем грозят обычному человеку ее объятия, Луиза почти уже кинулась на шею землякам - но тут грозно, неприятно, заскрежетало по брусчатке плаца тяжелое копье в левой руке, заказанное Тенрю, врученное на острове Оаху Ашигарой - аватарой Тумана.

И Луиза остановилась на полушаге.

Тенрю!

Ашигара.

Татьяна.

Инес.

Тоне.

Джеймс.

Беркана.

Ирина-пухлая, вечно голодная...

Ирина-длинная, “достань воробушка”...

Алиска мелкая, вредная, “погладь кота”....

Егор!!!

Туда или сюда?

Девушка мелко задрожала, пальцы ее разжались, упавшее копье загремело на камнях. Начальник Школы, углядев сужающиеся зрачки ла Вальер, живо ухватил ее поперек туловища и попросту швырнул в громадный бассейн, вокруг которого, собственно, и строилась Школа.

Луиза ничего этого не почувствовала. Внезапно упавшая темнота рассеялась; теперь Луиза находилась в узком коридоре - клепаная броневая сталь со всех сторон. Только почему-то не холодит ноги. Туда или сюда? Сделав три шага вперед, Луиза толкнула броневую дверь - за дверью оказалась кают-компания, точно как в кино. Длинный стол, белая скатерть, ореховые стулья с гнутыми спинками - жалкая попытка придать немного уюта стальной коробке... На стульях за столом люди - все незнакомые.

Ой, нет. Одно знакомое лицо точно есть!

- Ну, так что ты все хотела у меня спросить?

- Тенрю!!!

- Мы теперь одно целое, - Тенрю улыбнулась. Луиза отдернулась:

- Я же сама видела, как тебе ноги оторвало!

Тенрю деловито придвинула гостье стул:

- Садись. Не дергайся, все расскажу.

Луиза обвела взглядом кают-компанию еще раз, уже начиная понимать. За столом как-то умещалось человек сорок - и мужчины, и женщины. И помладше, и постарше. Пока ла Вальер хлопала на это глазами, одна из девушек поднялась:

- Sorry, я нужна там, на мостике.

- А... Это кто?

Тенрю села напротив, подперла щеки руками - глазки флагмана сразу сделались хитрые-хитрые. Точно как при жизни!

- Это моя-наша аватара в Атлантике.

- Моя или наша? И что значит: мы одно целое? Воспоминания общие? - ла Вальер покраснела. Там, на причале, она не могла оторваться от Егора две или три песни - теперь-то ему объятия канмусу повредить не могли. Он сам был кан... Мусу не годится, это “девушка”. Как будет по-японски “парень”? Камень-переводчик только русский знает...

- Нет, не могу даже представить себе, как это!

Луиза повертела головой. Люди не кидались расспрашивать и не лезли здороваться, видимо, доверив общение с гостьей Тенрю. Тогда ла Вальер тихонько поинтересовалась:

- А все остальные здесь кто?

Тенрю снова улыбнулась:

- А это экипаж. И еще все канмусу с позывным “Тенрю”, погибшие ранее. Пока в ноосфере существовала единственная “Тенрю”, гибель была окончательная. А теперь вот так. Это наш общий эгрегор.

- Эгре... Что?

Флагман махнула рукой:

- Ну, как бы проекция идеи “Тенрю” на духовный мир. Я сама в этом не очень. Знаю вот, что у него есть воплощения. И теперь их много. Насколько я разобралась, ритуал Призыва - обращение к ноосфере. А обретение Позывного - ее ответ. Ноосфера подключает к выбранной ячейке. Мы вот все - Тенрю. Просто разные. Физических тел у нас... Так... Три. Атлантика, Бенгальский Залив и Тихий. “Тенрю” на Тихом Океане - это ты и есть.

- Чего-о-о? Так я сейчас корабль?

- Ага. Ты думаешь, чего ради Школа вокруг бассейна построена?

Ла Вальер ошеломленно посмотрела на руки... На тело. Да нет, все обычное. А где же чувства корабля? Или это еще не все?

Тенрю терпеливо пояснила:

- Когда ты во второй форме, и хочешь ощущать себя кораблем - то вот по тому коридорчику идешь наверх, в боевую рубку. А захочешь пообщаться - спускаешься сюда, мы тут все и всегда.

- А вам тут не скучно?

Тенрю пожала плечами:

- Я тут недавно. Не успела заскучать. А остальных я как-то... Хм...

- Тенрю... Ты чего, стесняешься их спросить? Стесняешься - ты?

Флагман хихикнула, не ответив. Луиза вздохнула:

- Так вот откуда вы все новости знаете.

- Ну да. Мы связь держим.

- Но я все-таки видела как ты погибла!

- Я в эту мистику даже не вникала. У нас это так. У парней совсем иначе. У канмусу первой волны вообще что-то третье. Думаю, со временем Осабе-домо разберется и в этом.

- Так я, значит, легкий крейсер “Тенрю”. Вот это так да...

Тенрю пожала плечами:

- Не нравится?

- Да причем тут! Просто привыкнуть не могу. Тенрю...

- Что?

- Не покажешь, где что в рубке?

- Боишься? Ты?

Луиза тоже хихикнула:

- А если я случайно залпом? Я же в бассейне посреди Школы!

***

В бассейне посреди школы - длинный четкий силуэт легкого крейсера Императорского Флота. Только что барахталась девушка. Хлопок - брызги до неба - легкий затихающий звон, как в медную тарелку молоточком - солнце заслоняет многотонный корпус, волна в борт. Извольте получить.

Ректор Осман и профессор Кольбер ошеломленно переглядываются. А они-то считали, что здешние колдуны против Тристейна щенки. А оно вон как. Волк-оборотень тварь жуткая, но хотя бы понятная. Корабль-оборотень... Вот это так спасли девушку! Вот какого чуда в Тристейне точно не хватало. Ух, как обрадуется жених девчонки. А уж чего скажет ее мама... Кому мама - кому боевой маг Карин Стальной Ветер. Ну, Штормовой Ветер - придет голову отрывать, не до тонкостей языкознания будет.

- Это... Это что? - Кольбер, как маг Огня, и как более младший, опамятуется первым.

Начальник Школы смотрит на бассейн гордо:

- Курсант ла Вальер по форме два. Легкий крейсер “Тенрю”. В переводе - “Небесный дракон”.

И, посмотрев на ошарашенных гостей, улыбается:

- К ее розовым волосам прекрасно подходит!

(с) КоТ Гомель

20.03-24.06.2017