***

Утром над усадьбой поднялся легкий туман от маленького, умилительно красивого, прудика. Здесь рос бамбук, и почему-то можжевельник, и зачем-то пиния; на берегу капитан вспомнил, как водил медведя озеленять московские дворы, и как спорил с разными людьми о людях же. Интересно, как теперь выглядит их с медведем озеро? Живы те деревца, или местные все-таки затоптали посадки?

Сюда хулиганы не влезут, пинию не сломают: озерцо в сердце большой усадьбы, а усадьба ограждена высокими, крепкими на вид, стенами, даже с черепичной крышей, как на больших домах. И домов тут как бы не два десятка, а уж резьбы-позолоты-львиных морд! Людей, правда, для настолько просторного подворья маловато - но, говорят, здесь недавно завершилась большая гражданская война, да еще и засуха... Кто в Союзе при Сталине родился, тот поймет сразу.

Так что капитан сидел на выглаженной каменной скамеечке, и без мыслей наблюдал, как ручеек наполняет водой чашку. Полная чаша перевешивала коромысло, выливалась. Коромысло перевешивало в обратную сторону и звонко щелкало по пеньку неведомого дерева, распугивая местных воробьев - или трясогузок, пес их знает... Чаша снова наполнялась из ручейка, цикл повторялся. Пахло цветами от больших садов, пахло начавшими созревать яблоками - здесь тоже клонилось к осени.

- Господина ожидают в персиковом зале, - на вполне понятном русском сказал неслышно подошедший садовник. На слуг местные походили не очень: каждый второй таскал оружие открыто, а у каждого первого капитан читал наметанным глазом что-то под полой или в сапоге. Вот и у паренька штанина при поклоне обрисовала “орлиную” рукоять, как на польских саблях - точно, засапожник. Капитан поднялся:

- Ведите.

Работник еще раз поклонился, четко повернулся - нет, не слуги это никакие... Как там назывались у султана его тайные агенты? Бостанжи, вот. И тоже, что характерно, садовниками числились.

В персиковом зале капитан увидел знакомых уже девушек, мать и дочь. А еще светловолосого, представительного, несколько полноватого мужчину с огоньками в хитрющих глазах.

- Мой отец - Лоуренс из Йотсу.

- Теперь из Йотсу, - легко согласился мужчина:

- У меня гостинный двор с купальнями на горячих источниках, лучшая в мире жена, - Лоуренс кивнул направо, русоволосая даже слегка покраснела, - и замечательная дочь! - тут Лоуренс кивнул налево, где точно так же довольно улыбнулась и порозовела платиновая блондинка Мия.

- А это мой друг, - Мия приглашающе помахала в дверь, из которой вошел парень. Тоже светловолосый, но куда моложе и стройнее Лоуренса. Парень одевался, как и его будущий тесть, в темные тона. Куртка, штаны, ботинки, светлые манжеты из-под куртки. Лицо симметричное, чистое, черты твердые, рукопожатие теплое, сухое, крепкое - хорошее впечатление. А вот Лоуренс руки даже не протянул. Обижен?

- Другой обычай, - пояснила русоволосая, прекрасно читавшая капитана. - Ну, а меня ты и так знаешь.

- Да уж знаю, - хмыкнул капитан, встряхивая цепочку с медальоном-переводчиком:

- Вот у меня транслятор заработал, и я прочитал ту фразу... Хоро, мне именно так и надо представляться? “Я из Вакуо. Мы там все отбитые!” -  с чувством продекламировал капитан. Лоуренс улыбнулся, Мия засмеялась, ее парень хмыкнул. Одна Хоро нисколько не смутилась:

- В тебе росту почти семь футов, да ты еще будешь обвешан этой своей зброей... Сбруей... Короче, крутому парню не к лицу мямлить и сюсюкать. “Извините-простите, сами мы не местные” - не для твоего типажа. Ты вот каждый день бреешься?

- Да.

- Перед выходом отпусти щетину.

Капитан поглядел на Лоуренса - тот кивнул:

- Она всегда советует в яблочко. Я, по крайней мере, ни разу не жалел.

- Еще бы ты осмелился, - буркнула Хоро, и тут уже вся ее семья откровенно засмеялась.

- Но что мы стоим? Чай стынет!

Разместились за полированным столиком, выложенным как бы паркетом из разноцветных плашек, искусно врезанных в столешницу. Налили чая... До сей минуты капитан представить не мог, что у чая может быть вкус! Не просто вкус чая, как вот вкус хлеба или там земли на губах. А именно конкретного сорта!

Сам не заметил, как выхлебал чашечку; Мия тут же налила ее доверху:

- Улун. Здешняя знаменитость.

Капитан молча кивнул. Вторую он уже пил неторопливо, с удовольствием, оглядывая комнату. Резные панели, небольшое окошко, ставни настежь, а стекол и вовсе нет. За окном почти недвижимые облака, цветные в лучах восходящего солнца. Между окнами в простенке камин - холодный, лето. На противоположной стене зеленые огоньки, прибор примерно на высоте груди...

- Скажите, капитан - Лоуренс отставил свою чашку, - Мия рассказывала, она гостила у вас в стране...

- У бабушки Карины, с Ларисой, - пояснила Мия, - в Тверской области.

Здесь, у себя дома, оборотни хвосты не прятали. Обе женщины носили брючные костюмы - мать рыжий, дочка темно-серый - и туфли без каблука. Так что Мие ничто не мешало расчесывать хвост гребнем. Хоро, судя по дрожанию хвоста, наслаждалась ароматом чая.

- Да, - Лоуренс щелкнул чашечку по ручке, и та завертелась на блюдечке волчком, - мне, торговцу, совершенно не понятно, как это может существовать целая огромная страна, где нет... Как вы это называете... Использования одного человека другим.

- Эксплуатация мы это называем, - капитан тоже допил чай. - Но вот здесь я мало что могу объяснить. Вам бы с нашими учеными поговорить.

- Но ведь любой труд не бесплатен, иначе это попросту рабство. А если у человека нет ничего личного, как ему планировать хоть на завтра? Если ему неизвестно, какие будут ресурсы, какие цели?

Капитан закряхтел. “Бить нельзя их! А не вникнут - разъяснять!” Да, потомки, видать, немало потанцевали на граблях, раз даже в песни попало. Но ведь я не агитатор - я спецназовский боец. Мне бы в руки две гранаты - тут бы гадам и...

- Я не могу ответить на ваш вопрос. Если хотите, я запрошу хорошие книги. Не ту муть, что раньше писали, а сегодняшние, из Ефремовского института. Там все четко, понятно.

Лоуренс налил еще чашку. Враждебности капитан в нем не чувствовал. И вообще, ощущение от собравшихся за столом было как от завтрака в семье горного мастера на рудниках Бельгийского Конго. Или от знакомства с резидентурой, которая в Аргентинах-Гватемалах обычно и маскировалась именно вот под семейный бизнес. Важный солидный глава семейства относится к неугомонной жене то ли самую малость неодобрительно, то ли, напротив, со сдержанной завистью, но в целом с несомненной любовью и восхищением. Ну, а парень Мии, разумеется, во всем свою девушку поддерживает.

И даже занимались волки-оборотни обычнейшей торговлей; по крайней мере, никаких злодейских планов относительно посещаемых миров они не обсуждали - ну, не при постороннем же, в самом-то деле.

Мия допила свою чашку, разлила всем по последней - чайник и закончился. Собрала чашки на лакированный черный поднос, отдала поднос одному из якобы садовников, поднялась:

- Капитан, пойдемте. Небольшая формальность.

Надавила завиток резьбы на косяке - с тихим шорохом отъехала толстенная сдвижная панель, за которой медленно провернулась круглая дверь синего сплава. Перешагнув толстенный порог, землянин оказался внутри семигранной бетонной гайки поперечником двенадцать-пятнадцать шагов. По центру каждой стены размещались пронумерованные двери - шесть на шести сторонах; из люка в седьмой стене только что вошли собеседники. Пахло как в мощной электрической подстанции: мокрым бетоном и самую чуточку гарью, маслом, как в трансформаторе под полной нагрузкой. Только не гудели сердечники, ничто не нарушало вневременной тишины. Холодный пол, такие же серые стены, хмурый военный потолок, и даже лампы знакомые, в шахтерских взрывозащитных решетках, в толстенных колпаках армированного стекла. Лампами зал и освещался: окна отсутствовали, как понятие.

- Светочи у вас же покупали, - Мия вышла на вытоптанную середину комнаты. - Полезный мир.

Капитанская тележка с набитым рюкзаком и горой коробок так и стояла у могучего дверного косяка возле цифры “четыре” - с Земли капитан перешел именно сюда. Только сейчас капитан разглядел, что дверные косяки тут все цельнокованные, и даже не стальные -  судя по зеленовато-бронзовому отливу, хитрый сплав.

- Дорого встало, - Мия тоже умела отвечать на незаданные вопросы. - Капитан, это и есть установки перехода. В новые миры мы открываем порталы лично, а затем для поддержания канала назначаются свободные ворота. Сюда может выйти любой, не обязательно я или мама. И, если с вашими отношения сложатся, вы сможете самостоятельно... Понятно?

Землянин сглотнул. Девушка улыбнулась недобро, показав клыки:

- Теперь вы знаете одно из уязвимых мест нашего торгового дома. Если между людьми все хорошо, то ничего не надо говорить. Но предупредить я обязана. Понятно, что вы попытаетесь узнать секрет перехода. Не вздрагивайте! Я не первый мир посещаю и не десятый даже. Рано или поздно гениальная идея осеняет всех, и вашему начальству этого не избежать. Неминуемо!

Жестом девушка отстранила возражения и продолжила:

- Так вот, капитан, судьба вашего мира зависит от простой мысли. Договариваться выгоднее, чем отнимать силой. В долгосрочной, так сказать, перспективе. А за любой вред моим близким... Комнатка у нас такая не одна, где прочие - я не знаю. Нарочно так устроено, чтобы подвешивать меня на дыбу было бесполезно... Понятно?

Чего тут было не понять! Раскроет милая девочка любую из шести дверей хоть в Белый Дом, хоть в красный Кремль, хоть в желтый Запретный Город, хоть в черный Рейхстаг - а то и во все места разом. И даже никаких ядерных зарядов не надо, или там холерно-чумных микробов. Обычнейшего ножа в печень более, чем хватит. Лидера с доски - драка ферзей за власть - пешки врассыпную - ладьи-слоны-кони суверенитета гребут, кто сколько унесет - и вот оно, вместо великой державы лоскутное одеяло германских княжеств, запуганных соседями, опутанных кредитами, которых не грабит разве что ленивый.

И хотел капитан обидеться: да за кого ты меня держишь, блондинка? Да знаешь ли ты, что я видел на войне?

Только ведь был он капитан двадцатого главного управления, и потому допущен к документам потомков из две тысячи двенадцатого. А из тех документов знал на примерах, безо всяких умствований, достоверно: власть всегда найдет, чем обосновать подлость, если в той подлости окажется достаточно большая выгода. Что выгода на сегодня, а уже послезавтра похмелье унесет все прибыли, то никому не важно. Мы-то послезавтра уже не будем у руля. Кто нынче нас подпирает снизу, кто на места наши сегодня с фурией рвется - рано или поздно дорвется. И выиграет непередаваемое удовольствие разгребать-расхлебывать за предшественниками. Чтобы жизнь малиной не казалась.

В том, первом, варианте истории так вышло погано, что потомки узлом завязывались, лишь бы только сделать бывшее - не бывшим. Наконец, Веденееву Саше удалось весточку на полвека назад отослать - и все завертелось...

Снова промолчал капитан - и снова угадал. Мия заговорила уже обычным голосом:

- Гримм хоть убивать можно. Вот если Свидетеля Канона встретим, беда будет.

- А что за нахррр... - капитан прокашлялся, и только через добрых полторы минуты избавился от хрипа в пересохшем горле:

- Сектанты?

- Не знаю. Может статься, тоже спецслужба. Как говорят на Таларе, “у всякого заклинания есть хозяин”. Свидетель недоволен, что мы соединяем разные миры. Говорит, мы развитие в этих мирах комкаем. Не даем им собственными силами чего-то достичь...

Капитан вздрогнул от бритой макушки до пяток в крепких прыжковых ботинках. Точь-в-точь слова генерала Серова! И логика в них очень даже имеется. Выходит, Серов по мере развития сюжета вполне может перейти на сторону Свидетеля Канона. Мия его не грохнет? Впрочем, все это так умозрительно и ненадежно, что капитан даже не задумался: сам-то на чьей стороне окажется?

Мия сложила руки под грудью, натянув белую рубашку. Капитан машинально заметил - высокая грудь - и услышал:

- Еще одно запомни. При выходе группу может раскидать. Не сильно далеко, в пределах дня пути. Лишь бы только не угодить по разные стороны высоких гор или неширокого моря. Для сыгранной группы риск меньше, для новичков больше. Ты с нами первый раз идешь, тебя наверняка отбросит...

- День пути... Километров сорок?

- Ну да, восемь лиг или два караванных перехода.

- И по сто ходил. Удовольствие так себе, но страшного тоже ничего.

- Правило на этот случай: собираться у самого высокого пика в пределах видимости, у самого яркого, заметного и неповторимого элемента рельефа. Святое озеро, красивая вершина, колодец с легендой, и так далее.

Капитан постучал ногтями по сверкающему косяку.

- Понял.

Мия посмотрела на тележку со здоровенным рюкзаком, вздохнула:

- Если на пик влезть нельзя, то искать перевал. Если перевалов больше одного, то проверяется сначала восточный, во вторую очередь южный, в третью западный.

- По движению солнца?

- Именно.

- А в тундре, в пустыне, на плоскогорье?

- А там, скорее всего, ваши ракеты будут видны. - Мия похлопала узкой белой ладошкой по углу картонной коробки:

- Время для связи - полдень. Как полдень вычислить, знаешь?

- Когда тень от веточки самая короткая.

Мия показала на выход, и капитан с удовольствием покинул суровые внутренности бетонной гайки. В персиковом зале уже исходил паром чайник, и свежий чай собеседники выпили с удовольствием, наблюдая, как механизм запирает массивный люк синего металла. Дождавшись характерного щелчка ригелей, Мия довольно кивнула и продолжила:

- Если через воду раскидает, собираемся опять на солнечном берегу. На восточном или на южном. И тоже, как придем хотя бы в примерный район встречи, то сигнальных ракет не жалеть. У вас же набрали много!

Капитан вздохнул. Одних патронов двадцать килограммов, сама винтовка, личное оружие... Правда, все снаряжение состоит из мыльницы, завернутой в две пары чистых шерстяных носков, зубной щетки с отрезанной для облегчения ручкой, и аптечки, обмотанной полотенцем - но все равно, вместе с железками выходит суммарно два пуда. И тут еще ракеты волочь...

Допивая вкуснейший чай, капитан представить себе не мог, что в районе встречи вместо блеклого ежика сигнальной ракеты небо вспорет золотой факел метеорита.

***

Метеорит шел с полуночного, холодного небокрая. Ухнул то ли в соседней долинке, то ли в следующей, то ли через одну - капитан оказался южнее падающей звезды, и порадовался, что ему проще добираться до маяка. Горами тут никого не удивишь, выбрать из них самый высокий пик - задача непростая. А метеориты, по рассказам той же Хоро, не каждый год случаются. Даже и не каждое десятилетие. За неповторимый элемент рельефа вполне сойдет.

Падение метеорита словно закрыло день: солнце окончательно потонуло в зубах западной горной цепи. Жители Кленовой Осени называли ее просто “горы”. Кстати, эти самые жители, встревоженные грохотом и вспышкой болида, сейчас бегали по улицам. Капитану с гребня крепостной стены было прекрасно видно: тревога есть, а суеты нет. Мужчины с оружием: кто с местным огнестрелом на Прахе, кто с хорошими зверобойными копьями, привычно строятся по десяткам на центральной площади. Женщины с мелкими семенят к большому каменному кубу на той же площади - к убежищу. Ни дурных криков, ни суматохи... Капитан помотал головой, отгоняя нехорошие воспоминания, и сказал:

- Весело живете.

Дед Арвер, стоявший на стене справа, возразил:

- Да чего там! В столичных округах все распахано и заселено. Куда нам было деваться! А зато у нас тут земли завались. И хорошо живем! Вот послушай: десять кур у нас - только бабки, которые уже чуть ходят. Вон Сагарова вдова только и может, что кукурузу. А чего ей: никакого ухода. Початки - обломать. Стебли и кочаны - в печку. И весь огород закидала топотамбуром. Тот вообще сам растет. В земле не мерзнет, вот бабка его и копает круглый год...

Село помещалось в кольце внушительных каменных стен с колючей проволокой по гребню, с несколькими укрепленными башнями, где капитан и пулемет бы поставить не постыдился.

За стеной мощеный кольцевой проезд, а за ним глухие фасады двухэтажных домов: первый этаж строго каменный, второй - где кирпич, где сруб, где фахверк. Но ни единого проема, только узкие бойницы, сейчас ощетинившиеся стволами прахобоев. И у всех крыши острые, крытые серой сланцевой плиткой. Вход в каждый двор через ворота не хуже шлюзовых - по крайней мере, на вид почти такие же массивные.

За кольцом настороженных домов-крепостей дома уже более привычного вида. Бревенчатые и досчатые заборы, срубы и беленые стены, окна и ставни, тростниковые и тесовые крыши. Насколько можно было видеть, некоторые из таких домиков хозяева понемногу обкладывали снаружи камнем, чтобы затем надстроить второй этаж и тоже превратить в местное воплощение знаменитой фразы: “мой дом - моя крепость”.

Девять коротких улочек сходились на центральной площади, возле игрушечно-красивой церквушки, потертого и словно бы прищуренного здания управы - и нависающей над всем этим каменной глыбы убежища. Капитан хотел спросить: часто ли гримм прорывают оборону на стенах, и часто ли приходится отсиживаться в том бункере, и кто приходит на помощь, и есть ли рация, или, может, какие патрули?

Хрен там плавал: старик дорвался до свежих ушей, и теперь грузил капитана всеми абсолютно тонкостями и подробностями ведения сельского хозяйства в условиях враждебной фауны:

- У нас кто птицей занимается, о! Не меньше десятка несушек, отдельно полста молодых петушков, чтобы заколбасить их осенью и всю зиму кушать. А чего тратить зерно и кормить мясо ползимы?

Дед прищурился мечтательно, борода встала клином над клетчатой рубашкой:

- Гуси! Если есть пруд. Едят мало дорогого зерна и много дешевой травы. Свиней невыгодно: выгнать на выпас не можем, а в стенах тесно. Много зерна на прокорм. Держим так, только для себя. Весной взяли - на первый снег забили.

Капитан и не хотел, а заинтересовался:

- Коровы сколько дают?

- Ведра два. А когда “большое молоко”, то и четыре.

Ведра здешние капитан видел, от земных они почти не отличались. Что и понятно: люди такие же, анатомия никуда не делась.

- Кормите чем?

Дед огорченно хлопнул жесткими ладонями по широким черным штанам, почесал носком правой туфли под левым коленом, спугнув наглого закатного комара:

- Травы не накосишься, сам видел. Только зерно дробленое, да овощи.

- Свиньям зерно, коровам зерно, птицам зерно, людям зерно... Сколько же тут земли?

- Ну, общее поле семью семь тысяч шагов, - гордо сказал Арвер, глядя на четкий рисунок уличных светильников. С тревогой сельчане разобрались, назначили в ночь удвоенный дозор (капитан отметил, что приказы старосты никто не оспаривал) - и так же в добром порядке возвращались по домам.

- ...Только поле не одним куском, сам видишь - горы. Где мы встретились, то верхняя делянка, там всегда суше и жарче. Ну и под кукурузу часть, коням-коровам на корм. В дождливое лето капусту сажаем, но с ней возни много.

- А что значит: общее поле? Единоличников нет?

Дед звонко шлепнул обеими ладонями по холодному парапету боевого хода:

- Хрен вас там знает, в том Вакуо. Но тут, у нас, как ты себе представляешь единоличника? Одна семья не в силах построить стену, чтобы ее урса не снес или беовульф не перескочил. Тебе просто часовых менять людей не хватит. Это же не волки! Волков-то перебил и с концами, а гримм, сколько ни бей, возрождаются. За грехи наши, не иначе.

Капитан приставил к уху ладонь:

- А что за подземный стук... Вот, сейчас!

Дед вслушался, и его лицо довольно разгладилось:

- Мой внук и зять бочки готовят. Месяц назад купил дешево, списывали бочки от масла. Ну, от машинного.

Тут капитану стало интересно:

- Из-под машинного масла?

Дед важно разгладил вышитое полотенце, которым подпоясывался по здешнему обычаю:

- В мешках мыши сожрут. Никакие кошки не спасение. Только сталь! Военные бочки, от антифриза или от масла. От масла лучше.

- Зерно в смазке хранить?

Дед улыбнулся с видом полного превосходства над городским пентюхом:

- Дно вырубается, это понятно. Потом бочка тщательно моется теплой водой, мылом. Тщательно! Главное, закраину выдраить, под ней всегда остается...

Капитан посмотрел теперь на долину. Кленовая Осень замыкала восточный перевал. Почему, интересно, село не поставит укрепление у западного перевала? Долина станет безопаснее, это же какая экономия на стене и домах-крепостях! Неширокая долинка, посреди речушка, уходящая сквозь село и горы дальше к востоку. Склоны круты для человека, но не для зверя. Наверное, поэтому и бессмысленно тратиться на затыкание перевалов - укрепление придется снабжать, чистить проезд к нему, менять в нем людей. А гримм придут напрямик через лесистые склоны: ограждающие горы не поднимаются до снеговой полосы, на округлых верхушках тоже густая щетка деревьев... Камчатку напоминает, вот. Сопки, между сопками долины, на дне долин речки, в речках дорогая красная рыба - законная добыча черных, мелких и злющих камчатских медведей.

Уж лучше бы и правда медведи, чем эти, визгливые... Бобро-доски. Борбатоски... Даже камень-переводчик не смог подобрать слово, так и передал, по звукам.

- ... Вытираешь отрубями насухо. Самый главный секрет! После отрубей запахов нет, насыпай чего хошь. А, ну и не забудь закраину молотком загнуть, чтобы сам руки не порвал. Вот! А вырубленное дно крышкой будет. Накрыл - и никаких мышей. Даже недосушенное зерно, сразу с поля, у меня в таких бочках ни разу не пропадало. Видать, малая бочка. Порция высохнуть успевает.

- Что, и недостатков нет?

Дед зевнул:

- Как не быть. Бочки от масла, внутри не крашено. На улице ржавеют мигом. День, два - роса внутри осела - и привет... Пошли уже, поужинаем, да и спать определю тебя.

- А купил бочки в городе?

- Все шутишь? Отсюда до города тебе всего патронташа не хватит.

Капитан машинально вспомнил остаток патронов: сто девяносто два - и прослушал кусок объяснения. Но дед не заметил, увлеченно повествуя свежему собеседнику:

- Кто ездил в столицу, говорят, вблизи нее жить куда проще. Гримм тоже ходят, они, паскуды, только во снах не ходят... Но там рядом знаменитая Академия Бикон, великий ректор Озпин, знаменитая Глинда Гудвич, вот кино тебе покажем, сам узнаешь. Курсанты-охотнички, правда, опытным не чета! - дед Арвер подмигнул спутнику. Тот вежливо придержал старика за локоть: лестница со стены крутая.

- ...Зато их много, дешево берут, а главное - всегда рядом. Чуть в лесах урса завелся или в небе невермор проплыл - по телефону позвонил, еще солнце не село, уже команда и прилетела. Но я же говорил: столица не резиновая, там рядом все распахано. Дешевая там еда, дети тортами бьются. Не взять хорошей цены ни за мясо, ни за пшеницу.

Мужчины пересекли кольцевой проезд, миновали цепь домов-крепостей, подошли к обычному фахверковому дому на три окна, с малюсеньким палисадничком, с тремя закрывшимися на ночь “золотыми шарами” совершенно полтавско-миргородского вида.

- Если не в столицу, то кому продаете?

- Шахта рядом, за тем самым перевалом, где мы встретились. Двести фавнов, не считая охраны. Работа тяжелая, жрать всегда охота. Наша-то еда не их консервы, а за вкус и цена. Охранники не торгуются. Платят им хорошо, но нагружают и того больше. Огненная хреновина примерно в той стороне упала, только сильно левее. Шахта к северо-востоку будет.

Дверь открыл рослый мужик, с внушительным топором в правой руке, в свободных темных штанах и распахнутой на груди куртке, босой, подпоясанный лиловым кушаком. Поклонился:

- Отец, ужин готов. Уважаемый гость, прошу за мной, я покажу, где можно умыться и переодеться.

Уважаемый гость ответил коротким кивком. По-хорошему, ему бы как раз надо в ту долину, где метеорит. И запустить сигнальную ракету, и соединиться с Хоро и ее семьей-шайкой.

Но “жать что родить - нельзя погодить”. Да и молва сразу полетит, всю конспирацию похерит: “А, тот мудак, что Кленовой Осени на жатве не помог?”

И вообще, окажешься козлом - а местные, блин, про американцев плохо подумают. Репутацию Вакуо, пожалуй, уже и не спасти. А вот Кеннеди с де Голлем еще пока и не знают, что их межпланетное реноме сейчас зависит от простого капитана госбезопасности. Ну, и еще от надежности “аристократической” винтовки Драгунова.

После умывания, пока накрывали во дворе большой стол для всей семьи, капитан тщательно вычистил винтовку, осмотрел патроны - но те все были один к одному. Винтовка особая и патроны к ней мелкосерийные, чуть ли не ручной работы: ни тебе болтающихся пуль, ни перекошенных капсюлей, ни пятнышка коррозии. Правда, для испытаний навтыкали в патронташ чуть не каждый третий трассер или бронебойно-зажигательный, а у них баллистика отличается. Зато и поражающее действие тоже... поражает. Вот прямо до глубины души. Хорошее оружие, не подведет. И праздновать чудесное дедово спасение отправился капитан с легким сердцем.

А пока он чистил винтовку, дед Арвер призвал к себе всех баб и девок, сказал:

- Гостя видели?

Женщины перемигнулись, заволновались. Не обратив на шепот и смешки внимания, патриарх продолжил:

- Хоть на еже давайте, хоть на улице раздевайте, а чтобы он в селе остался. Не знаю, какой работник, и знать не хочу. Но как стреляет, на себе испытал. В доме Турима завтра же пыль стереть, полы вымыть, окна. Постель свежую. Туда его поселю.

- Очередь установишь, батюшка, или так, без номерков на руке?

- Цыц! Вам в поле стрелок лишний, или в селе мужиков избыток? Да не лезть к нему ночью, если не хотите завтра по нему плакать! Выспаться ему дайте, жатва утром!

***

Утром на вышке холодно, влага оседает прямо на ошкуренных жердях, ничто не предвещает горячего дня. Солнце не вылезло еще из-за восточного хребта, серый камень стен еще сплошная масса, не высвечено ни швов, ни неровностей. Капитан смотрит на отведенный ему сектор леса. Дед Арвер незаменимой тенью маячит рядом. У него свой сектор, только ружье сильно попроще: одноствольная переломка на Прахе.

- В первый день редко бывает, - бормочет старик, опустив бинокль. - Разве что по твоему следу придут, из Горелой Глотки.

Капитан уже знает, что так называется западный перевал и молча кивает в ответ: услышал, понял.

Под вышкой молчаливой серой рекой течет половина Кленовой Осени. Капитан отвлекается от своего сектора на единый миг, опускает глаза - вздрагивает. Колонна один в один как под Секешфехерваром, словно их танковый корпус входит в прорыв. Первыми - десять огромных комбайнов, вокруг каждого по десятку прикрытия, точь-в-точь танковый десант, и вертят стволами на близкий лес, высматривают фаустников...

Тут не пацаны с фауст-патронами, тут звери гримм. Обычные звери человека боятся, запах масла и топлива их пугает, рев дизелей и звон траков гонит прочь, в заповедные леса... Вчера на ужине рассказывали: у гримм тоже имеются заповедные леса. Там никто и ничто выжить не может, ибо на любое сопротивление черные твари сбегаются миллионами. Капитан хотел спросить - что же они жрут в обычное время, когда люди к ним не заходят? Божью росу и жареных акридов? Но принимали его за Охотника, и думали, что уж он-то получше всякого разбирается, и не стал капитан рушить легенду детскими вопросами.

Следом за комбайнами (шестьсот гектар к вечеру снимут, считает в уме капитан) - три десятка тракторных жаток, а с ними грузовички-полуторки, от новых до ржавых-перекошенных. (Еще девятьсот, если грунт ровный.) За механизмами - конные прицепные жатки, сноповязалки. (Хоть бы все они полтысячи сделали, и то добро!)

А замыкает колонну корявая неубиваемая лобогрейка, от вида которой капитан содрогается так, что скрипит и раскачивается вышка.

- В точно такую мы четырех баб запрягали.

- А?

- Мать, обе тетки, бабка. Но бабки хватало на один проход, потом падала. А я вон там стоял, стебли скидывал. Здоровые мужики упаривались, куда мне-то, пацану! Пол-прохода, и лоб мокрый. Оттого и звали - лобогрейка...

Старик вздохнул, снова поднимая бинокль к глазам:

- На комбайн всем селом год собираем. Не дай бог что - пока механика дождешься, хлеб и вытек. А жатку прямо на стерне починить можно. Вырубил орешину, веревкой привязал, делов!

Лес на склонах молчит - сегодня тишина кажется угрожающей. Сегодня все село в поле, вне прочного кольца стен. Комбайны-то снимут и обмолотят; а что снимут жатки, тоже не оставят сушить в поле, сразу отвезут в село, на зерновой ток. Капитан читал где-то, что стационарная молотилка выигрывает у комбайна в скорости, да ты еще накорми молотилку эту!

Сегодня тот самый день, который год кормит. Если даже взять шаг чуть меньше метра, то все равно поле здешнего колхоза под четыре тысячи гектар. Примерно, ведь не ровный же прямоугольник. Да и говорил дед, под кукурузой часть немалая, с ней отдельно. Так что зерновой клин за сутки-полторы убрать можно.

Если, конечно, хитровывернутый осколок не заклинит камнеловилку комбайна (минус шестьдесят), если не запалят коней в жатке (минус тридцать), если не сползет под мотовило дурной от жары работник на сиденьице лобогрейки (минус восемь, но и то - хлеб).

На стене деревни человек сто. Поровну крепких стариков, боевитых теток и достаточно сильных для стрельбы подростков. Прочие кто за рулем, кто на сноповязалке, кто идет вдоль сырой опушки, дергаясь на каждый шорох, угрюмо наставив на заросли тяжелое короткое охотничье копье, с перекладиной - чтобы пробитый зверь не съехал по древку на человека.

А двадцать лучших стрелков на двадцати вышках. И капитан в том числе. Деда он взял в напарники, чем тот немало гордится - Арвера, по старости, даже на стену давно уже не звали. Вышка состоит из длиннющих ясеневых стволиков, составленных треногой и перевязанных обычной веревкой. Над самой перевязкой небольшая площадка, ограниченная такими же привязанными перилами. На площадке бочка воды, ковшик, мешок сухарей и медная сковородка - вызывать помощь. “Отлить захочешь,” - говорил дед, - “вали прям сверху. Если будешь стрелять, как там, на дороге - наши не такое стерпят.” От солнца выдали капитану здоровенный соломенный брыль с полями в обхват, ну а патронов у него еще сто девяносто два... Целиться все-таки надо лучше. По четыре штуки на голову - точно никакого патронташа не хватит...

Вот комбайны выкосили полосу от опушки - не совсем по правильному порядку, но тут безопасность важнее. Вот выстроились и поперли трактора, правее них конские морды - капитан считал жатки по столбам пыли, как еще в учебке считал на полигоне танки. Мир другой, война все та же...

Из разговоров за ужином капитан сообразил, какие разновидности тварей существуют, и теперь худо-бедно представлял, чего ждать от каждой. Камень-переводчик исправно глотал слова чужого языка, умнел на глазах. Под конец ужина капитан уже мог объясняться без той единственной фразы, что Хоро заставила выучить по бумажке, но было поздно. Деревенские успели прозвать его Эль Вакеро, то бишь: “из Вакуо”. Выяснять, “Охотник из Вакуо” или “придурок из Вакуо”, ужасно не хотелось. А для рапорта стоило бы точно... И еще бы для ученых черную тварь препарировать. Но те рассыпаются в пыль сразу по смерти...

Капитан обшаривал сектор как учили: галсами от ориентира к ориентиру. Жаль, дальномера нет, пристрелять заранее. Сетка в бинокле только тогда хороша, когда между рисками попадается что-то известной высоты. Придется на глаз...

Слева и сзади бухнули сразу два выстрела!

- Началось! - дед вцепился одной рукой в жердину, отчего вышка снова заскрипела и качнулась.

- Прицел не сбивай, - буркнул капитан. Поворачиваться на выстрелы не стал: у него свой сектор. И точно - шевелятся кусты, вот уже и здоровая черная спина... Хорошо, что прежде всего выкосили полосу отчуждения. Ну да местные не первый день замужем, кое-где успели даже рогатки поставить, сетку натянуть. Здесь вот не успели, как раз колья забивают, на рабочих он и навелся. Беовульф, гримм-волк, черный уголек на золотой щетке свежей стерни... Разроняв палки и сетки, люди кинулись кто за жатку, кто к составленным копьям. Тварь подняла волчью голову, завыть не успела. Для патрона и винтовки Драгунова дистанция кинжальная, все равно, что пальцем ткнуть. Арвер чуть не выронил бинокль от грохота - но увидел, как беовульфа прошило зеленой иглой трассера. Гримм-волк поперхнулся воем, оплыл, расселся - и через миг уже исчез, словно привиделся!

- С почином, - дед картинно поковырял мизинцем в ухе. - Теперь держись, попрут... Эх, жисть мая жистянка, глухой вернусь я с поля...

Капитан промолчал. Солнце поднималось все выше, и по спине ползла граница между прохладной тенью и горячим днем. Трактора ревели по-прежнему. Вроде бы на противоположной стороне поля тоже бухнули ружья - за шумом жаток звук дошел как сквозь подушку. А вот ветер - плохо! Поди пойми, где по лесу идет зверь, а где ветер... Местные ничего народ, упорный. Бригада вернулась к недостроенному заграждению, только теперь один из работников так и бегал с натопыренным на лес копьем, как пресвитер со здоровенным крестом в кино про тевтонцев. Лезет в голову всякое, да и пес бы с ним, лишь бы не мешало...

Следующая тварь прыгнула с протянутой ветки кряжистого дерева, комком грязи кувыркнулась над сеткой, плюхнулась на полосу отчуждения. В этого зверя капитан стрелял дважды, для надежности. Ветер нес пыль дальше над полем, и капитан подумал: на том краю как дымзавеса, очень плохо. Можно полк накопить в лесу. Если разом прыгнут, снесут и спички-колышки, снесут и вышки. Особенно, если тут взаправду есть обещанные Хоро слоны с зубами.

...А нет, часы тикают. Просто времени прошло всего ничего, вот и кажется, что стрелки стоят.

Капитан оперся спиной на жердь, расслабил плечи. Как там стрелки, а ему еще стоять и стоять! Смена будет, если не случится ничего страшного. Надеяться на смену можно, а вот рассчитывать не стоит.

Ветер улегся. Сжали приличный кусок поля, грузовички успели обернуться несколько раз. На чем они тут ездят? На этом их Прахе, или есть движки попроще? И что в селе молотилку вертит? Неужели прах-мотор, если вот лес рядом, дрова...

Балбес ты, капитан. Лес, дрова... Тут за дровами от несчастной любви ходят, или когда мужа заловят на чужой бабе. Топиться не ходят: проточная вода редкость, чистая вода ценность. А в лес от горя пойти самое оно.

Потому как звери-гримм наводятся на плохие чувства. На обиду, злобу, ненависть, боль, ужас. Хоро, видать, и сама не знала - про такое бы молчать не стала.

Бухнул выстрел поодаль справа. Ни криков, ни звона. Машины уверенно стригли поле. Где-то хлеб еще сырой, где-то уже осыпается. По-хорошему, надо косить участками. Где раздельно, где сразу, где оставить подсохнуть. Сеют они так же?

В секторе ничего не двигалось, но капитан методично водил биноклем. Задача несложная, надо искать не отличия от вчерашнего, не высчитывать, где “он” мог за ночь посадить снайпера, где раскопал еще пулеметную точку, где появился новый блиндаж - всего только заметить шевеление верхушек, движение.

Движение! Левее куста, и еще правее коряги, а еще за горелым деревом... Стая! Бухнуть в сковороду? Черта с два: “мы там все отбитые”.

Винтовка пошла вправо над бугристой поперечиной. Выстрел не предельный, но и не в упор. Сейчас наши поросята покажутся... Почему решил, что поросята? Неважно, вот сейчас, вот отодвинулась ветка...

- Уши закрой!

Из подлеска выбегали темные пятна; винтовка била размеренно, как громадные ходики, живо напомнив старику вчерашний ужас на дороге. Зеленые молнии, видимые даже в полуденном солнце, расплескивали гримм-кабанов - точно, поросята! А шустрые, их же мать... О, хоть сетка помогла, один запутался, на тебе! Рядом был еще - бежит вдоль рогаток направо, ствол до стойки - дальше чужой сектор... Бац! Его достали соседи - отлично, где остальные?

Все. Этих перещелкали. Сетку вешают обратно. Капитан выдохнул, расслабил плечи. Полдень! Считай, четверть жатвы...

Сзади-слева бухнул выстрел и бешено зазвенела сковородка. Оборачиваясь, капитан с ужасом увидел, как валится соседняя вышка.

- Мать его... Мать его самка собаки!!

Черный слон с белой костяной мордой пер на острие клина тварей помельче - если бы капитан знал, что такую атаку даже сыгранная команда Охотников пропускает мимо, заходит с боков и вырезает с хвоста - пожалуй, не устыдился бы бегства. Но и то: куда бежать с вышки? Дед уже высадил свой единственный заряд, уронил ружье и колотил в сковороду; воздух сделался тягучим, липким, жаром загорелись шея и грудь, и пальцы так медленно вынимали патрон из гнезда!

Щелк - фонтанчик попадания чуть выше черных пятнышек на фарфорово-белой морде. Капитан видел слона в цирке. Тот, цирковой, был добрее. А в московском зоопарке...

Щелк - левее, ближе ко лбу; есть ли у этих тварей мозг? Сто метров, прямой выстрел, еще патрон, на этот раз бронебойно-зажигательный... Вот кто додумался их вообще в патронташ вкладывать? Он что, собирался из СВД стрелять по танкам? Боже, дай этому парню умницу жену и красавицу любовницу, получилось удачно!

Щелк! Пуля с красным ободком вошла точно над хоботом. Бивни не хуже африканских, жаль, что рассыпется в пыль...

...В московском зоопарке капитан видел, как слоненок подкрадывается - именно подкрадывается! - к голубям. Поиграть. Кто не видел, тот жизни не видел, считал капитан.

Щелк! Пятьдесят шагов. Уже дрожит и раскачивается вышка. Гул от ударов толстенных подошв. Круглые коричневые дырки в золотистой стерне - следы. Антрацитовая пыль, черные дымки над пробоинами, но голиаф танком прет, даже не пошатнулся. А если по гусеницам - то есть, по ногам? Есть у них суставы вообще?

Щелк! Щелк! Щелк! Черные брызги, черные фонтанчики, дым уже клубами - а издырявленная тварь все не падает, но хотя бы уже не бежит. Может, и устоит вышка...

Патрон с красной головкой - щелк!

- Да сдохни ты уже! Сдохни!

- Ты хоть не ори!

- Ты Охотник! А мне страшно!

Двадцать шагов, еще один красноголовый, и еще один - все равно куда, хотя бы джоулями его закидать!

Угольно-черная масса, уже ничем не напоминающая смертельно красивого зверя, расплывается почти под самой вышкой; живой слон так бы и влепился головой в стойки. Но живого слона капитан пожалел бы. Наверное. Уж всяко ему бы одной пули хватило!

Кстати, сколько пуль осталось? Лента вышла! Выбил четверть патронов! А черные прут, как эсэс. Ну, тогда - за родину, м-м-а-ать! За Вакуо!

Винтовка маятником ходит над поперечиной: его сектор от стойки до стойки. Выстрел - комок сажи складывается сам в себя, рассыпается. Поровну, что это было: медведь, волк, хоть волчий полк! Выстрел - а местные железные люди, прямо по тающему трупу идет конная жатка, даже кони не понесли! Что там накосить можно, вытоптано же все? Выстрел! Шляпа незаметно соскочила за спину, висит на веревке, натирает шею - потом, потом, выстрел!

Выстрелы и рев по всему полю. Черное говно топчет хлеб! Хлеб!!! Местные ревут и хрипят как бы не громче зверей, бросаются с рогатинами, лупят в упор кувалдами, суют в кривые лапы длинные жерди, кто-то вон извернулся сетку на урсу набросить; в жатке застрял беовульф, колотится, разносит ценную технику, треск и мат хозяина жатки - громче зверя! От села тоже дым несет, ружейное бухание: то ли поддержка, то ли на стену полезли...

Капли пота стучат по предплечью чужими пальцами: вкрадчиво и противно. Кислый дым из открытого затвора; патроны скользят в мокрой ладони, даже бугристые поперечины вышки на ощупь горячие, а уж как до сих пор ствол не повело... Пристрелочный - зеленая спица послушно пришивает к золотой щетине очередную тварь. Ну да, пулеметный же ствол, стенки толстые, с оребрением, пока еще нагреется...

А вот парень играет в догонялки с беовульфом вокруг пикапчика - как прицелиться, чтобы не задеть? И-и, пять-шесть, семь-три-два... Вот он, ритм: прицел на две фигуры вперед - щелк! Гримм-волк на всем скаку переворачивается через голову, но человек этого не видит, бежит вокруг фургона и скоро набегает на тающий труп со стороны хвоста, и тогда только соображает, что погони нет...

Огромное поле как будто выдыхает на все стороны горячим ветром, пыльным облаком; грязно-рыжий столб и вопли поднимаются высоко над лесом. Да уж, на такой-то маяк не то, чтобы гримм - как бы Хоро с компанией не явилась. Она в пшенице хорошо понимает!

Херня какая-то, непочтительно думает капитан. Каждая жатва не может стоять на героической истерике. Раз в пять или десять лет - еще поверить можно. А каждый раз так? Да их бы в первый год смяли, а они вон уже второй ряд мазанок обкладывают камнем. Каменное строительство дорогое...

И вдруг тишина - все кончилось! Черные звери кончились. Никто не лупит в сковородки, не визжит от ярости. Только прежний звук тракторов, только прежнее щелканье сноповязалок - жатва.

Как будто ничего и не было!

Дед размазывает пот и пыль по трясущемуся лицу.

Остаток?

Две ленты и пять. Сто пять патронов. Не мешало бы винтовку почистить.

Арвер пьет, проливая на бороду - руки трясутся. Капитан осторожно забирает ковшик, зачерпывает и сам подносит старику. Тот хлебает жадно, потом успокаивается.

- Только не говори, что у вас каждый раз такое.

- Ты же Охотник, - дед пожимает плечами. - Ставлю хрен против мухи, они на твою Ауру идут.

Внизу поднимают на колеса опрокинутый трактор, пробуют завести. Несколько безнадежных сноповязалок оттаскивают в заграждение. Помнится, у Ефремова было: “отголоски той борьбы, что бушевала между человеком и зверем в палеолите.”

Но здесь не палеолит. Здесь комбайны, телефоны, команда Охотников, которая может прилететь! И такое вот?

С точки зрения деда все ясно. У Охотников есть Аура. Черт знает, что такое - но черных приманивает. А только сам-то капитан про себя точно знает, что не Охотник. Стало быть, причина совсем другая, и в спокойной обстановке надо подумать...

Ах да - жнецы:

- Потеряли кого?

Дед шарит взглядом по запыленному полю:

- Коней с десяток, а людей не вижу. И бабы не голосят. Обошлось... Эй, малый! Подбрось ружье!

Пока дед ловит одностволку, капитан вытирает лоб:

- Твою мать, вот же херня. Давно так не пугался.

Капитан выпивает ковшик, а еще один выливает на макушку, и сразу прикрывает шляпой-колесом, чтобы прохлада держалась подольше.

- Жарко.

- Ети его, - соглашается Арвер, поднимая бинокль. - Отбились. Теперь передышка будет.

- А потом?

Старик пожимает плечами под все той же клетчатой рубашкой. Сейчас цвет ее густой, насыщенный, потому что рубашка мокрая дурным потом, пережитым ужасом:

- Хрен знает. Молись, чтобы голиаф у них был один.

- Дед... Почему вы отсюда не уйдете?

Арвер замирает, потом выдыхает:

- Потому, что Кленовой Осени двести лет. Потому, что на любом новом поле нам придется начинать сначала. Стену вокруг села два года доканчивали, спали все это время с ружьем под ладонью. Из пятиста поселенцев до хорошей стены дожило сто девять. А война! А пока на комбайны денег собрали! И что - все сначала? Гримм-то водятся везде. Уходить некуда!

Старик отворачивается и преувеличенно-внимательно смотрит на лес.

Капитан тоже бросает взгляд на сектор: как будто никто не ломится - опускает винтовку на доски, к опоре не прислоняет, чтобы не упала. Потягивается, делает несколько дыхательных упражнений. Осматривается: все равно тихо. И тогда быстро расстегивает пояс, оправляет одежду, разгоняет складки на пояснице.

Солнце чуть к закату, но еще стоять и стоять!

- А тебе не горячо в куртке-то?

- Припекает. Но если патронташ на тонкую майку, так уже к вечеру ссадины будут, а только кровавых мозолей мне сейчас и не хватает.

- А полегчал патронташ твой, как бы не вполовину...

- А не каркал бы ты, дед - и я бы тебя на хер не посылал.

Застегнувшись и подобрав оружие, капитан замечает в небе движение. Летающие гримм тоже бывают. Более того, неверморы и грифоны из черных самые опасные, а драконы, говорила Хоро, вообще полное говно. Поэтому капитан живо наводит на темную кляксу бинокль, крутит фокусировку - и пятно превращается в настоящий летучий корабль.

- Скажи лучше, что за хреновина летит над западными горами?

Дед смотрит в свой бинокль - местной выделки, но ничуть не хуже капитанского “карл-цейсс-йена”. Сплевывает злобно:

- Атласский корабль. Нам они не помогут, мы не их подданные. И вообще, непонятно, чего им тут надо.

Капитан хмыкает:

- Вчерашний метеорит, ясно же. Атлас к северу. Вот, пролетело над ними - ну, надо кого-нибудь заслать глянуть.

***

- Спаслись двое… Лаик не допрыгнула!… Подъёмник!

- Дверь не смогли закрыть, только вторую!

- Механик!! Сах! К двигателям: ударим планетарными!

Через аварийный люк выставили сопло и камеру из ремонтного комплекта; Ктон с нечеловеческой скоростью привинтил волновод, и командир “Паруса”, заставляя руки не дрожать, подал энергию. Белый клинок пламени смел добрый десяток нападавших - под ними открылась совершенно невредимая Лаик. Скафандр звездолетчика оказался не по зубам планетной жизни. Биолог показала ей руками: лежать! И прямо над ней прокатилось белое пламя планетарного мотора, развеивая черных зверей буквально в пыль. Не оставалось ни костей, ни тел, ни шкур - ни даже пепла!

- Они, кроме ярости и ужаса, - ничто!

Медик соскочил на грунт, помог Лаик встать; оба звездолетчика ухватились на спущенную из люка петлю. Лебедка мигом вознесла их в прочный корпус. Еще один белый факел - а потом, внезапно, вокруг звездолета загремело, полетели комья, ветки, куски стволов. Кольцо взрывов оградило место схватки от набегающих со всех стороны черных.

***

Черных больше всего лезло из перевала. Командир крейсера все понял правильно и сразу отсек их от места драки главным калибром; стена разрывов поднялась чуть ли не выше гор, а осколки совсем чуть-чуть не долетели до палубы.

Винтер осматривала выстроенную полуроту. Героизм одиночек - это для Вейла и Мистраля. Атлас побеждает грамотным наращиванием сил и массированием огня.

Задачка отработанная: освободить и поднять упавший транспорт. Главный калибр - изоляция поля боя от подхода резервов, средний калибр - страховка, уничтожение крупных единиц. Ну, а десант - ближний бой, фигурная резьба по гримм... Винтер отжала защелку полусабли, подождала, пока крейсер повернется бортом. Щелчком пальцев проложила в воздухе лесенку глифов. Сорвиголовам-абордажникам никакие дополнительные команды не требовались - полурота резво запрыгала по прозрачным плиткам, прямо над бездной, и зашла со спины лезущим на чужака гримм. Заработали винтовки, от черных тварей полетели клочья.

Винтер с адъютантом спустились уже к шапочному разбору; растерянный командир полуроты обернулся к ним с нехорошей радостью бойца, нашедшего, на кого спихнуть:

- Госпожа! Это не наш корабль! Мы не понимаем, где тут дверь! Или окно! Или как он взлетает. Мы не можем войти!

- Они только что знатно врезали по гримм из огнемета, - адъютант огляделся. - Сверхтяжелый огнемет, у нас ничего подобного нет и в проектах. А что закрылись, так я их не виню. Не при вас, госпожа, будь сказано, я бы и штаны переодел. Гримм непривычно много.

- Хорошо, - Винтер огляделась тоже, - не выходят - и не надо. Не придется воевать за метеорит еще и с ними. Пусть сидят за прочными стенами. Заберем болид, а гримм после этого сами уйдут. И тогда корабль полетит по своим делам. Чей он?

- Маркировок нет, - доложил полуротный, - ни наших, ни каких-либо еще... Да, я. Что за...?

Выслушал доклад одного из десантников, обернулся к Винтер:

- Госпожа, давление на внешний периметр чрезвычайное. Прошу поддержки ботами.

Винтер извлекла свиток, вызвала командира крейсера:

- ...Да неужели в самом деле миллионы? Завалите перевал, потом расчистим. Отрезайте, иначе мы тут ничего не поймем. Совершенно невозможно работать в такой обстановке... Лейтенант, где метеорит? Это же от него лес раскидало бабочкой. Где кратер? Где обгорелый камень? Где выброс земли из воронки? Где остеклованная земля? Где это все?

И осеклась, глядя на обгоревшую броню чужого корабля.

Чужого!!

Корабля!!!

- Это не болид, - прохрипел полуротный. - Это мы видели, как он садился!

Адъютант выхватил свиток, настроил в нем камеру и забегал вокруг чужака:

- Хоть что-то заснять... А если он сейчас даст ход? Нас из этих жерл не распылит, как гримм?

- Получается, они кусок движка выкатили, а не огнемет!

- Откуда они?

Винтер молчала. Потом снова подняла свиток. Верный приборчик успокоил ее привычным видом и знакомой тяжестью.

- Коммандер. Мы нашли чужой корабль. Немедленно связь с Атласом.

- Что значит: “Чужой”?

- Из космоса. Из внешнего пространства. Метеорит - это была его посадка. Корабль не с Ремнанта. Немедленно связь с Атласом. Изолируйте эту долину как хотите, можете заткнуть ущелье крейсером, наша находка все равно ценнее одним фактом существования.

- Крейсер нам еще понадобится, госпожа, - коммандер, вполне предсказуемо, не обрадовался. - Наверняка, здесь вот-вот появится группа из Вейла. Готов спорить, Озпин пришлет своих курсантов.

- Не собираюсь учить вас делать вашу работу. Но делайте быстро!

Десантники уже окопались по периметру: деревья верхушками от центра здорово мешали гримм, да и крейсер заметно проредил орду.

- Гримм знали, что корабль особенный? - Винтер убрала свиток. - Лейтенант, свяжитесь с боевой рубкой, пусть сделают поиск по известным данным. Сколько гримм обычно сбегается на упавший транспорт?

- В землях гримм бывает и побольше сегодняшнего, - адъютант уже обснял чужака по периметру. - Но здесь, кажется, еще земли людей?

- После Великой Войны королевства обезлюдели. Сюда не дотягиваются толком, - Винтер огляделась. Долина как долина, ничем не отличается от сотен таких же. Смятое одеяло северо-западного мелкосопочника.

- Госпожа, тут по карте через пару долин шахта Концерна.

Винтер поморщилась:

- Шахтой больше... А заатмосферный корабль на весь Ремнант один. Изолировать и укрепить входы в долину. Вызвать подкрепление. Все боты на землю. Быстрее!

Адъютант оторвался от экранчика своего свитка, но Винтер и так знала, что напарник скажет:

- Столько гримм на упавшие транспорта не сбегается никогда, верно?

Лейтенант кивнул.

- Ну и как вы это можете объяснить?

Офицер пожал было плечами, но желтые броневые наплечники лязгнули по шлему, пришлось опустить руки:

- В училище нам рассказывали, что были опыты с заатмосферными кораблями. Но на некотором засекреченном расстоянии от поверхности планеты Прах теряет свойства. Не работают вычислительные блоки на праховых кристаллах. Не горит огненный Прах, не тянет гравитационный, теряет мощность электрический.

Крейсер высадил все имеющиеся боты - десантники живо растащили боевые шагоходы по укреплениям. Боцманская команда расчищала вываленный лес вокруг чужого корабля, оттаскивая бревна на оборонительный периметр, где уже целая рота десанта укладывала их в стену. Разгрузившись, корабль фыркнул двигателями, подобрал высадочную палубу и двинулся к ущелью, молотя черных под собой всеми калибрами.

Винтер ласково взяла лейтенанта за броневой воротник, подтащила почти к лицу, чтобы перекричать шум, и спросила в самое ухо:

- Лейтенант... Это ведь не личный вопрос?

- Никак нет.

- Ну так не держите меня за дуру. Меня учили там же, и все сказанное об опытах мне известно.

Винтер оттолкнула офицера и поглядела на него прямо:

- А вот как вы объясните, что гримм раньше нас поняли, откуда корабль? Среди нас имеется шпион гримм? Но гримм же неразумны - или мы чего-то не знаем? И потом, пускай даже шпион! Мы-то искали всего лишь метеорит. Конечно, небесный металл редкость и ценность, но совсем не исключение!

В грохоте и шорохе поднятого взрывами песка по уцелевшим листьям прорезался новый звук: ровный механический рокот.

Обернувшись на звук, Винтер с адъютантом увидели, как из-под брюха чужака, из открытых вниз створок, спускается вполне обыкновенная на вид клеть подъемника.

- Ну вот, - отряхнула руки Винтер, - сейчас мы узнаем, откуда он взялся.

Адъютант вскинул свиток и перевел камеру в нем на широкоугольный режим:

- Разрешите уточнить. Разве у них и у нас одинаковый язык?

***

- Язык на этой планете совершенно точно имеет земное происхождение. Сказал бы я, что таких совпадений не бывает, но...

- Но? - поднял бровь командир экспедиции. Астрофизик несколько смутился:

- В самом деле, я же сам удивлялся, что тут даже сутки сходны с земными.

Биолог развела руками:

- С моей точки зрения, ни о какой случайности речь не идет. Биосферы совпадают идеально. Захоти кто-нибудь из нас тут остаться, неприятностей от биологической совместимости у него не возникнет.

- Зато возникнет куча других неприятностей, - вошел механик Сах Ктон и ответил на все взгляды сразу:

- У Лаик только ушибы. Но врач оставляет ее пока в ложементе. Падение с такой высоты опасно даже в наших скафандрах... А кто собрался тут оставаться, и почему?

Звездолетчики переглянулись. За десятки лет совместного путешествия они узнали друг друга достаточно: даже обсуждение шло словно бы одним голосом; не было разницы, кому подавать реплику. Командир ответил:

- Никто не собирается оставаться. Гарма, почему ты вообще заговорила об этом?

Биолог опустила глаза на собственные ладони:

- Сама не знаю. Вдруг подумалось. Сах, а ты про какие неприятности?

Механик шагнул к своему месту, сделав кают-компанию вдвое теснее. На фоне буйной черной гривы механика гладко подстриженные золотистые волосы биолога какое-то мгновение казались планетоидом, проходящим по диску планеты-гиганта... Командир подумал, что, пожалуй, двадцать лет без твердой земли меняют психику даже человека эры Кольца. Он обвел взглядом всю небольшую экспедицию - а ведь очень, очень давно не обращал командир внимания на внешность экипажа. Перед внутренним взором командира товарищи так и оставались юными - хотя стартовал “Парус” скоро тридцать лет как.

Вот механик Сах Ктон. Громадный, сильный даже по меркам железного здоровья эры Великого Кольца. Буйные черные волосы до пояса - они росли восемь лет на пути к Веге, а потом еще двадцать лет обратного пути; механик научился управляться с гривой, чтобы та не мешала ему при любых работах. А вот разговорчивость и смешливость Ктона остались там, во внешнем ледяном поясе Веги, когда почти незаметная льдинка пропорола бок звездолета и разнесла в пыль автомат настройки защитного поля. Вырвавшийся из-под контроля факел аннигиляции сжег половину отсека. Чинить в автоматике сделалось нечего. Автомат из ремонтного запаса собрали новый, а вот откалибровать его можно было только в заводских условиях. Двигатели работали в треть мощности, часто выбрасывая паразитные факелы, угрожая сжечь и сам корабль. За годы полета Сах Ктон с напарником перепробовали сотни устройств и приспособлений, но в итоге анамезонные моторы главной тяги все же пришлось остановить... Капитан так ни разу и не потребовал у Ктона привести прическу к уставной длине - при полном понимании остальной команды. Произошло словно бы молчаливое всеобщее соглашение: неуставной избыток волос Ктона сгорит в пламени основных моторов - когда те заработают, разумеется... Смуглая кожа, серые глаза, кошачья походка механика - все терялось на фоне длиннющего хвоста. Ктон словно бы носил символ их общей неудачи.

А вот Чань Вихрь почти не изменился. Астрофизик-навигатор остался тонколицым, и все выражения изящных губ, предмета зависти многих девушек, оставались такими же точными, как и в юности. Уголком губ астрофизик мог похвалить, отрицать, укорять - без единого звука; хотя и чистого тенора своего Чань мог не стыдиться. Пел он здорово, играл, кажется, на всем, что имело клавиши - от реплик старинных клавесинов, до пульта большой расчетной машины “Паруса”. В маленьком экипаже Чань имел вторую специальность - социолога.

Золотоволосая Гарма - биолог - и ее брат Имир, врач экспедиции, выглядели с понятным сходством. Разве что Имир за годы полета стал по-мужски массивен, уступая в том одному механику. Гарма, напротив, так любила спортзал, что переросла обоих на голову. Должности врача и биолога часто совмещались, но “Парус” направлялся к Веге, где надеялся отыскать внеземную жизнь и впервые потрогать ее руками, а не только посмотреть в передачах Великого Кольца, и потому знатоков живой материи оставили двоих.

Вахту с подругой делила второй геолог - маленькая темнокожая Лаик Санада. В паре с рослой северянкой Гармой она выиграла состязание танцев Праздника Пламенных Чаш, в самый год отправления экспедиции - видимо, на контрасте. Внешне чернокудрая Лаик переменилась не сильно, а вот взгляд заметно погрустнел. Кто-то ждал ее возвращения? Или она просто больше всех тосковала по Земле?

Командир вздохнул и подумал, что группу исследователей, спящую сейчас в анабиозе, в самом защищенном отсеке корабля, придется поднимать. Стоило бы сделать это перед посадкой, но до нападения черных тварей дело казалось несложным. А пробуждение - лишняя встряска здоровья товарищей и заодно удар по ресурсу анабиозных камер.

Исследователей пятеро, командир превосходно помнил их тоже.

Специалист по атмосфере, Тан Линь - рослый, широкоплечий, от силы добрый, и за то всеми любимый. Хотя размерами до Имира ученый не дотягивал, но был сильнее. Он единственный мог состязаться в атлетике с механиком Ктоном, но не стремился выиграть. Куда больше Линя привлекали сложные вычислительные модели атмосферных ячеек, а ради хорошего снимка молнии Тан вполне мог неделю-две проболтаться в стратостате, над грозой, стоически перенося болтанку и скуку.

Специалист по гидросфере, Хема Зана - округлая, плавная, словно бы отпечаток изучаемой стихии, всегда причесанная, всегда спокойная, фантастически аккуратная, с памятью, приводившей в восхищение астрофизика - тот несколько раз полушутя-полусерьезно говорил, что его вычислители помнят меньше. Немного работы нашлось ей у перекаленных синим солнцем планет Веги, не оказалось там влажных джунглей, а буйство энергии было таково, что не только вода, но даже легкие металлы испарялись под бешеным натиском жесткого излучения. Хема только вздохнула и за двадцать лет обратного пути написала большую научную работу о поведении песчаных океанов - коль скоро не сыскалось жидких.

Специалист по литосфере, начальник маленькой Лаик, внушительный бронзовокожий Ант Ранг, собрал на горячих планетах Веги достойный урожай - хотя “Парус” не совершал посадки, пробы добывали чиркающими ракетами. Какие-то минералы оказались в новинку, что и неудивительно для способов образования - в Солнечной системе нет столь мощного излучения, практически электрической индукционной печи планетарного размера - но попадались и вполне обычные, например, диабазы, которые может извергнуть во всякое время первый попавшийся земной вулкан.

Специалист по биосфере Анта Кай на Веге оставалась не у дел - зато сейчас ей предстояло работы больше, чем кому бы то ни было в экипаже. Звери гримм, по впечатлениям первого дня, признаны были наибольшей загадкой Ремнанта.

Наконец, оператор вычислительных машин, Торген Кам - все, собранное учеными, нужно будет записать, упаковать и уложить в далеко небесконечном запасе лент - уложить, чтобы потом легко было найти нужные данные. А еще профилактические работы по автоматам двигателей “Паруса”, да и самим вычислителям - их удобнее делать, когда звездолет стоит на опорах, камеры сгорания холодные, а энерговоды пусты и безопасны.

Оставалась еще вторая вахта собственно звездолетчиков, но их командир будить почему-то не хотел. Ар Амор пока что не разобрался, что его больше пугает: необъяснимое желание беречь их, как драгоценный запас - или то, что интуиция окажется права? Он даже про себя не спешил называть имена дублеров - словно бы опасался, что мысли могут подслушать!

Сам командир “Паруса”, кроме основной специальности пилота-навигатора, получил еще подготовку историка - все в той же смутной надежде обнаружить разумную жизнь на планетах Веги.

Да, от успеха тридцать четвертой звездной Земля ожидала многого. Впервые за всю историю решили отправить ступенчатую экспедицию. Два корабля несли только запас анамезона, который поочередно передавали “Парусу” и возвращались. “Парус” же, с урезанным сколько возможно экипажем исследователей, достигал Веги. Для настолько долгой вылазки требовались молодые астронавты.

Впервые экспедиция не передала в Совет Звездоплавания обязательный фильм об экипаже. Впервые командир имел право предпочесть уставу собственное мнение. Впервые экипаж уменьшили до минимального набора: пилот-навигатор-механик. За счет чего впервые протянули руку Земли на максимально возможное расстояние... Такое смешное, такое мизерное в масштабах Галактики!

Команда тактично подождала, пока командир выплывет из раздумий: все понимали, что предметов размышления у него сверх меры. Наконец, Ар Амор поднял голову, извинился слабой улыбкой - спаянный годами полета экипаж все понял без слов. И тогда механик Сах Ктон ответил на вопрос биолога, золотоволосой Гармы Лето:

- Какие могут быть небиологические проблемы? Отвечаю. Вот их фильмы.

- Только языка мы пока не понимаем.

Здоровяк отмахнулся:

- Разберемся. Корни общие. Например, главное училище их следопытов - Академия - прямо так и звучит, без перевода ясно. Названия: Атлас, Мистраль. Имена: Рейвен, Айронвуд - в школе четвертого цикла я увлекался древними языками, это Ворон и Железный Лес. Наиболее вероятно, что их корабли покидали Землю в самое темное время: Эра Разобщенного Мира, век Расщепления. До наших времен с тех пор не сохранилось почти никаких данных. Но техника, пожалуй, позволяла.

- Если предположить, что эта блуждающая звезда, - смуглое лицо астрофизика словно вспыхнуло изнутри, - совершает циклическое движение, а курс наших предков...

- Их предков, - поправил командир. - Наши, как раз, оставались на Земле.

- Не важно! - астрофизик бросился к расчетной машине, выдвинул клавиатуру, высветил на экране курс “Паруса” и ближашие звезды в окрестностях:

- Вот их курс. Допустим, летят они тоже к Веге. И вот наша звезда движется по своей внутригалактической орбите. Их корабли входят в гравитационное поле звезды. Находят эту планету, восхищаются ее землеподобием, решают не искать ничего больше, высаживаются...

- А черные твари? Остатки прежнего животного мира? Но почему тогда они похожи на земных волков, медведей, кабанов? Никакой живой организм не может распадаться в сухую пыль, это же не кристалл.

- Про кристаллы надо спрашивать Ранга и Лаик, но Ант в анабиозе, а Лаик в медблоке.

- И не выпущу еще несколько дней, - вошедший врач Имир опустился на ближайшее свободное место, вытянул ноги. Его стерильный белый комбинезон резко выделялся среди рабочих серых и глянцевого скафандра биолога - та всего лишь сняла шлем.

- Надо разобраться, с чем имеем дело.

- Новая форма жизни, - сказал командир звездолета, - разве мы не за этим летели на Вегу?

- Она противоречит всему... Закону сохранения, принципу причинности, второй теореме, правилам накопления энергии в живой материи, - врач махнул рукой. - Когда задача настолько сложна, решать ее наскоком - обманываться. Данных нужно на два-три порядка больше... Но я перебил Вихря - прошу его продолжить.

Астрофизик склонил голову:

- О, благодарю! Я продолжу, а затем, по правилу рекурсии, верну слово Ктону - его уже перебил я. Итак, вот наша звезда, и вот ее планетная система, и вот на этой планете сейчас мы...

Световая указка обвела третью от звезды точку.

- Планета в зоне обитаемости: кислород, жидкая вода. Земные растения, животных и микроорганизмы, скорее всего, колонисты привезли с собой.

- Они могли выбрать планету не своей волей, а тоже попасть на нее от безвыходности, от невозможности продолжать полет. Поневоле им пришлось терраформировать планету. В таком случае, черные - остатки прежней биосферы, построенной на иных принципах. Только не спрашивайте, на каких. Тут нам не хватает данных уже на десять-двенадцать порядков.

- Да, Гарма, вполне вероятный сценарий. Но звезда продолжает полет и уходит с курса... Скорее всего, уходит из плоскости галактического диска, потому-то мы ее и не учитывали при построении курса. Мощность вычислителей не беспредельна, поневоле приходится что-то выводить за скобки. Проходят века и тысячелетия, и вот орбита звезды снова в плоскости Галактического диска, и пересекается уже с курсом нашего “Паруса”, идущего домой от Веги.

- А на планете за прошедшее время построена цивилизация. Можно только порадоваться за потомков тех беглецов. Они не просто выжили: автоматика у них великолепна, роботы уступают нашим разве что самую малость. И с черными зверями научились управляться.

- Медицина... - врач покачал головой:

- Как вам, к примеру, инструменты из жидкого металла, принимающие любую необходимую форму на время работы, затем превращающиеся в металл же? Их не надо стерилизовать: ни кипятком, ни токами высокой частоты, как у нас. Плазма крови, понятно - но микроскопические роботы в этой самой крови? У половины экипажа крейсера протезы - а ни малейших следов отторжения! И люди с протезами несут вахты наравне со здоровыми. Научиться одному этому - и наша экспедиция окупится стократно!

- Поневоле начинаешь думать, что их фильмы про сверх-людей не так уж сильно выдуманы, - сказал механик. - А неприятностей ожидаю, потому что их социальное устройство лично мне кажется ожившей книгой или гениально точным фильмом по Эре Разобщенного Мира.

- Вот, кстати, про фильмы, - командир оперся подбородком на сцепленные пальцы. - Отлично снято, чистейшие краски, ракурсы, свет. Очень грамотно пользуются светом. Помните, мы снимали наши подвиги Геркулеса?

Экипаж заулыбался и на некоторое время оказался вне реальности. Ар Амор смотрел на команду с грустной улыбкой, точно как недавно команда смотрела на него самого. Наконец, вынырнув из воспоминаний, звездолетчики разом подняли взгляды на блестящий металл стен. И еще раз перечитали название собственного корабля, кодом Великого Кольца и символами всеобщего языка.

“Парус”.

Прочь уныние! Чем труднее экспедиция, тем больше по возвращению радости, славы и счастья! Тем ценнее вклад “Паруса” в общее знание человечества!

- Так вот, - продолжил командир, - технически фильмы выше всяких похвал. Но содержание... Не то, что пожилые - даже зрелые люди почти не являются героями. Обсасывают проблемы только молодых, как будто за возрастом в четверть века жизни нет. Насколько я изучал историю - так не должно быть. Искусство не ограничивается ни возрастом, ни кругом общения. Даже в Эру Разобщенного Мира были фильмы, общие для всей Земли, понятные всем возрастам и расам. Сами они не сохранились, но в любом письменном источнике хватает упоминаний, отсылок, цитат.

Астрофизик выключил курсовую схему и сказал:

- Может быть, все у них есть, а нам для начала показали фильмы попроще? Согласитесь, мы для них загадка не меньшая, чем они для нас. У нас хотя бы гипотезы о происхождении, единых корнях. Они же о нас не знают совсем ничего.

- Не гипотезы, - буркнула Гарма. - Происхождение здешних людей абсолютно точно земное. Вот что потом происходило с генотипом - я, пожалуй, не объясню. Подозреваю, что и мой учитель не ответит сходу.

- Пока мы не изучим их культуру, я запрещаю раскрывать им, что “Парус” поврежден, и что мы здесь ожидаем помощи, - подвел черту командир. - Имир, Гарма, завтра пробудить группу высадки.

- Только ученых?

- Да. Второй экипаж не будить.

Команда переглянулась. Оставить второй экипаж без возможности отдохнуть на земле? Обидеть их исключением из исследований новой планеты - и какой! Цивилизация, люди, богатейшая биосфера, плюс невероятная загадка созданий гримм... Для такого нужны основания.

Ар Амор подождал окончания удивленной переглядки, кивнул утвердительно:

- Как начальник экспедиции, я приказываю. Первое, дубль-экипаж не беспокоить. Второе. Все мысли, ощущения, любые неясности, непонятности - записывать ежедневно. Причину я еще разъясню, но на свежую голову. Сегодня беспокойства достаточно. Дежурство в рубке по графику, всем свободным - спать.

***

Спал капитан долго и никто не будил его. Праздновать окончание жатвы и заодно шумно поминать Арвера будут позже, когда все отоспятся, и когда зерно хоть начерно подсохнет, чтобы можно было рассыпать его по бочкам и не бояться возгорания.

Сон капитану снился плохой. Не впервые капитан видел этот сон, всякий раз предвещавший беду настоящую. Во сне шел капитан по лесной тропинке, а его девять бойцов шли следом и впереди. Увидели в просветах село, зашумели: пошли, лейтенант, молока кислого бабы нальют, по жаркому дню этак-то хорошо выйдет! “Может, - подмигивали усатые дядьки, прошедшие Харьков и Будапешт, Севастополь и Кенигсберг, - и еще чего перехватим”. “Разведать надо, - возражал им капитан, - понаблюдать, обождать. Вдруг засада в селе?”

Только был он во сне всего лишь младший лейтенант, “ночной майор” с единственной малюсенькой звездочкой на погонах. Ни опыта, ни ордена, одно название, что фронтовик - вот и не слушали его бывалые. Какая там засада, мы войну выиграли! Еще года не прошло, как падали к Мавзолею мокрые фашистские знамена со свастиками...

Вышли на прогалину, и с чердака крайней хаты застриг все отделение пулемет, и повалились дядьки, уцелевшие на Сталинградском тракторном, пережившие Невскую Дубровку, нетронутые осколком на Зееловских высотах - все, все повалились, как валенки с печки!

И снова капитан отпрыгивал спиной вперед в кусты, в подлесок. Снова и снова полз, хватая ртом вонючий запах свиного хлева, проваливаясь локтями в навоз - полз по задворкам вокруг проклятого дома, подкрадывался с непросматриваемой стороны. И снова, стервенея от злости, слышал писклявую перебранку над головой: “Скильки було их? А скильки ляжить? Один утек, пидем, пошукаем!” И снова очередь из ППШ - разведчики не сильно-то любили его за диск, ползать с ним небольшое удовольствие, а еще у капитана он дважды осекался - но тонкие досочки чердака взял на раз, и страшно завизжали наверху. Опять задыхался во сне капитан, соколом взлетал по чердачной лесенке, тоже не сколоченной гвоздями, а связанной каким-то охвостьем... Выкидывал из вражьего пулемета затвор... А тут сон двоился. То казалось капитану, что добил он обоих мельниковцев, сунув каждому нож за ухо - а то казалось, что ушел, оставив раненого в живот помирать страшно, мучительно, долго. Ушел, еще и насмеялся: не столько бы мне своих сейчас хоронить, и тебе бы помог. Жди, как девять могил откопаю, зайду за тобой... И когда потом достигло капитана известие о судьбе младшего брата - наверное, за ту жесткость нелюдскую, за глупое то бахвальство жизнь покарала; в бога же капитан и тогда не верил.

Знал капитан свое проклятие, не знал из него выхода. Не мог по желанию проснуться. Говорили товарищи: скрипел зубами, выл собакой, не отзывался ни на тряску, ни на холодную воду в лицо - пока не отпускал его сон.

А когда отпустило, сделал капитан, что и всегда. Одним движением скатился с лежанки - хотя бы одеял тут не стелили, не в чем было путаться! - и, как был, голый, схватился прежде всего за винтовку, лежащую на том самом широком столе перед окном. Вцепился в затвор, холодный приклад упер в живот, и еще плитка холодная ударила в пятки, заставила поджать пальцы - тогда только задышал капитан ровно, тогда огляделся.

Небо в окне уже светлое - день. За окном посреди двора на козлах белая домовина. В гробу дед Арвер - причесанный, одетый в городской костюм, ничуть на себя не похожий. Полдень уже, пора бы собираться гостям, пора бы вон тому внуку, закусивши от усердия губу, наливать каждому гостю у калитки поминальную...

Только почему-то нет гостей. Только нехорошая тишина над Кленовой Осенью - ни лая собачьего, ни женской перебранки, ни визга детского. Подумал бы: отсыпаются. Если бы не проклятый сон!

На освободившейся лежанке сидел Акам, и лицо его было чернее тучи.

- Голиафы вернулись? Все стадо?

Акам явно удивился. Потом сообразил:

- Ну да, ты же не здешний. Мы хорошо поработали. Машины сломаны - ерунда, починим. Людей никого не порвали, не затоптали, урожай хорошо завесил. Все довольны сейчас. А от радостных сердец гримм бегут, как снег от кипятка. Еще недели две в долину даже мелочь бы не сунулась. Но...

Капитан оделся, снова из холодного камина вытащил носки - там запах уходил сразу в трубу - ноги в ботинки вбил, зашнуровался.

- Но?

- Белый Клык, - рявкнул Акам. - Суки зверожопые! Слушай, ты про фавнов-то хотя бы знаешь, загадочный наш?

Капитан осмотрел винтовку. Полная разборка и чистка опять откладываются. Нехорошо, но что делать.

- Фавны - люди со звериными чертами. С ушками там, хвостами.

Акам чуть не сплюнул прямо на вытертую рыжую плитку:

- Именно. Со звериными паразитами, всякими там блохами-чумкой. Со звериными чертами характера: бычьей упертостью, волчьим рвачеством, кроличьей злое... Ну, ты понял. А “Белый Клык” - это ихние партизаны.

Капитан подбросил на ладони медальон-переводчик. Хоро сказала: он подбирает ближайшее по значению слово из твоего словарного запаса.

Но Акам относится к гостям плохо. В понимании капитана, партизаны всегда свои. А когда в селе собак попрятали в будки, детей в хаты - пришли лесные братья, зеленые, аковцы, мельниковцы, махновцы - только не партизаны совсем.

Капитан раскатал патронташ:

- У меня сорок шесть патронов.

Акам угрюмо кивнул:

- Их больше. Полста где-то. И там, самое малое, трое мастеров с уникальным оружием. Аура, Проявление... Прах к траху, я же тебе и кино показать не успел. Ну, чтобы ты понял: главнюку ихнему тот, позавчерашний, голиаф на два-три удара будет. Наслышаны мы про вышитую на жопе розу, опознали скотину рогатую.

- А чего хотят? Еды там, ночлег? Что надо им?

Акам вздохнул:

- Сдается мне, им шахта нужна.

- Та, что дед говорил, у вас еду покупает?

- Именно. А мы так, на пути подвернулись.

- Обыскивать будут?

- Думаешь спрятаться?

- Думаю смыться, пока меня не сосчитали. Патронов добрать я могу только у своих.

Что единственная тактика одиночного снайпера против отряда - стрельба издали - капитан уточнять не стал. Не говорят своим, чего чужим не следует знать.

- Так что выводи меня за стену, пока по хатам с обыском не пошли. Ни за что не поверю, что нет у вас дорожки на такой случай.

***

- Случай! Это и обидно, - командир “Паруса” смотрел на звездную карту ближайших окрестностей:

- Совсем рядом с Землей такая роскошная биосфера. Найди кто раньше - сюда бы отправили не одну экспедицию!

- И цивилизация, - кивнула Гарма. - Людей! Не удаленных в неизмеримые бездны пространства негуманоидных коллег по Великому Кольцу, даже вести от которых доходят лишь через много лет после смерти. А наших же, потомков землян. Рядом, всего восемь светолет!

- И случай привел сюда нас... Надо собрать ракету и отослать новое сообщение на Землю. И повторить, сколько сумеем. Чтобы траекторию нашей бешеной системы можно было вычислить хотя бы по трем точкам. - Астрофизик тоже изучал карту.

- Что ученые?

Гарма поднялась:

- Все хорошо. Как раз пора освежить их. Имир уже там, иду помогать. Еще пять-шесть часов, и они восстановят равновесие здоровых организмов. Мы уже не так молоды, как при отлете, и выход из анабиоза дается нам с каждым разом все тяжелее.

- А ведь местная цивилизация боится не смерти, - вставил гигант-механик, привычно расчесывая черную гриву. - Насколько мы с Вихрем поняли по показанным фильмам, боятся они старости и связанной с этим дряхлости. В их культуре, например, нас - астролетчиков - показывали бы вечно молодыми. Вне зависимости от срока полета.

- Но это же недостоверно! Интересно ли смотреть на такое?

- Нам не интересно. А им, вполне может быть, и да. В том и разница культур. Чань, когда Торген Кам сделает нам словарь?

- Еще две-три вахты. Как и у нас, их язык мутировал из всех языков Земли, собрав понемногу от каждого. Множество знакомых корней - но совершенно иные правила их сборки.

- А что Лаик сказала о Прахе? О той субстанции, на которой тут у них все держится?

Гарма вышла. Чань, проводив ее взглядом, хихикнул:

- Междометия и восклицания убрать? Тогда ничего.

Командир поднял брови:

- В самом деле, мы же летели на Вегу за разумной цивилизацией - вот мы ее и нашли. Правда, не там, где искали.

- Это меня и пугает, - механик завершил чесание волос, разделил на четыре косы и теперь аккуратно перевязывал их так, чтобы не мешали при наклонах. - Меня вообще все настораживает, что не по плану и без расчета. Увы, я не романтик.

Астрофизик помахал своим неразлучным томиком, единственной вещью, взятой с Земли:

- Константин Паустовский хорошо сказал, что романтика — судьба людей «вежественных». Мы все тут романтики уже потому, что необученный человек не совладает с орудием приключений, будь это наш “Парус”, или парус корабля земной эпохи Великих Открытий. А предусмотреть все невозможно, и потому внерасчетные ситуации будут всегда.

Механик хмыкнул, но не возразил, и Чань Вихрь продолжил:

- Прах, конечно, не анамезон. Однако, из него можно сделать анамезон, если я правильно понял эти самые восклицания и междометия нашего печального геолога.

- При нашей последней встрече она вовсе не показалась мне печальной, - командир задумался и сказал уверенно:

- Да. У нее в глазах те самые искорки, что были перед праздником.

- Когда они с Гармой выиграли танец?

- Именно. Что и понятно: цели своей мы все-таки достигли, полет наш не пропал впустую.

- У нас вновь появилось будущее.

- Точно, - Ар Амор не брал с Земли томики любимых книжек, потому что помнил их наизусть. Сейчас он поднялся и торжественно произнес:

- Будем же собираться в будущее! Сборы всегда одна из наиболее интересных сторон каждого путешествия. Только те, кому приходилось стоять перед глухой стеной, равнодушно и безразлично закрывающей весь горизонт и резко разграничивающей настоящее и будущее, - только те всей душой, всем сердцем поймут счастье открытой дороги.

- Хотя дорога эта открылась по непонятному принципу, и куда она ведет, нам все-таки непонятно, - не уступил механик. Ар Амор улыбнулся ему широко и ясно:

- Друг и коллега! Причина ли это нам не делать свое дело?

***

- Мы свое дело сделаем и уйдем. Если никто из вас не будет чушь пороть, мы тоже никого не тронем!

Рослый командир Белого Клыка не нуждался в трибуне. Он поднялся всего лишь на крылечко сельской управы, но большая часть людей Кленовой Осени прекрасно его слышала.

Капитан смотрел на маленькую площадь из окна дома Турима, где покойный Арвер планировал его поселить. Сам Турим тоже был покойный: ранней весной собирал валежник и не уследил: зашел к нему кто-то со спины. По кускам тела нельзя было знать, урса или беовольф, а следы к дню нахождения трупа, естественно, смыло.

Напротив окна высился домик сельской управы, сейчас ярко высвеченный полуденным солнцем. Густо-желтые балки фахверка, чистые белые стены, простенькие ставни.

Слева от управы - изящная церквушка, сланцем крытый шпиль-игла. Но на шпиле, как будто, не крест - капитан видел только яркий золотой блик, смазывающий детали украшения. Справа - бункер-убежище, нависающий над Кленовой Осенью молчаливой угрозой. Могучая каменная кладка, прочный раствор, шипы, бойницы - тоже немногим хуже стеновых башен. Здесь капитан увидел единственную зенитку от летающих тварей: она была полуутоплена в орудийный дворик на крыше бункера, ход к ней был только изнутри. Возле двустволки постоянно дежурили трое-четверо деревенских. Наверное, попроси капитан - его бы тоже допустили, авансом признав за своего. Но задерживаться в селе капитан вовсе не собирался.

На стене бункера висели яркие разноцветные афиши: фильмы смотрели здесь же, на растянутой простыне, выставляя проектор в окно соседнего дома, притащив лавку себе и зазнобе. Сейчас капитан видел поверх голов одни красные верхушки плакатов. Медальон-переводчик помогал только со слышимой речью, а письменность здешнюю капитан пока не постиг, и ничего в заголовках не понял.

Ближе к управе темным полумесяцем сгрудились мужчины. Все они были босы - на ровной брусчатке площади это не доставляло проблем. Одевались, невзирая на жару, в черное, коричневое, синее - ни клочка зеленого, а яркие только пояса, намотанные вокруг тела в пять-шесть оборотов. Покрой одежды тоже не поражал сложностью: куртка с широким воротом, широкие штаны до щиколоток - легко двигаться. Вечером запахнулся и не холодно, а днем воротник пошире и не жарко. Греки Архипелага, где капитан однажды спасал взаправдашних принцесс, одевались очень похоже. Да и внешностью местные от греков почти не отличались: темные прямые волосы, загорелая сухая кожа, ни единого толстяка или здоровяка - все сухопарые, жилистые, роста среднего или чуть ниже. И даже запах чеснока с перегаром после кислого домашнего вина... Кофе им надо продавать, сказать Хоро - пусть возит, приучает. Пусть они кофием благоухают, на такой жаре все лучше чеснока... Капитан покосился направо - Акам тоже внимательно слушал.

Оратор с крыльца управы отвечал на выкрики ближайших к нему сельчан:

- Сильно помогли тебе Охотники? Лично тебе?

Что сказали в толпе, капитан разобрать не смог, зато понял ответ с крыльца:

- Гримм придут - эта твоя девка будет им песни петь?

За темным полумесяцем из мужчин площадь наполняло пестрое море женщин: тетки, бабки, ни ребенка, ни подростка, ни девушки. Темные длинные юбки до земли, белые рубашки, заляпанные непарадные фартуки, закрученные баранком темные волосы - чтобы не лезли в руки, когда наклоняешься кормить свиней или подметать за дитенком... Высокие и пониже, стройные и неохватные, хмурые и спокойные; вот разве что волосы у всех одинаково темные - капитан, со своими светло-русыми, в этом селе фонарем бы светился. Пожалуй, хорошо, что Акам спрятал его в заколоченном доме покойного Турима... От женщин пахло кашей, сухой глиной нагретых печей, едким щелоком и распаренным деревом, мокрой тканью. Стояли женщины необыкновенно дисциплинированно и тихо, что капитан сперва отнес на общую сдержанность сельчан. Вон, третьего дня, по тревоге от падения метеорита, они все быстро, без глупого гвалта, забежали в бункер. А по сигналу отбоя так же быстро и тихо разбежались по хатам.

И теперь в этой дисциплинированной тишине раскатилось:

- Она просто будет умирать. За тебя. Вместо тебя.

- А? - оратор на крыльце даже сделал в изумлении полшага назад. - Шни? За меня?

- Пока ты херню несешь!

Тут капитан осознал последнюю деталь, замыкающую пасьянс и понял причину необычного упорядоченности схода. Вокруг массы деревенских неровной цепочкой, через пять-шесть шагов, стояли люди с оружием наперевес. Лица они прятали за уродливыми красно-белыми масками; они не носили ни пятнистых балахонов ягд-команд, ни жутких кителей айнзатц-команд, одевались кто во что, не слишком грозно - а все равно прошла по капитану дрожь волной, и проснулся он разом, и включился окончательно.

Видел он уже оцепление на сельской площади. Как же он тогда о винтовке мечтал!

Оратор поправил полумаску, выдавил из-под нее даже улыбку, пытаясь перевести в обычную ругань между сельскими-городскими:

- Ну вы дикие аж вообще! Оленей стадо давно пробегало?

- Чего, дяденька, отстал? - звонко крикнул невидимый пацан с крыши над головой. В самом деле, у каждого в оцеплении было что-то звериное. У кого прямо торчал хвост, у кого перья из предплечий, у кого можно было разглядеть на шее жабры. У оратора надо лбом начинались вполне настоящие рога, разве что не оленьи - бычьи. Тянулись над головой к затылку, где уже загибались чуть наверх. Пожалуй, не будь Хоро язва и ехидина, капитан бы звероморфов до сих пор дичился - а поругался несколько раз, и уже воспринимал человеком. Вот и зверолюдей в масках он тоже не воспринимал изначально плохо.

То есть - не хуже, чем пацан из сожженной “Нахтигалем” деревни может воспринимать оцепление вокруг сельской площади.

- Делай свою революцию! А нас-то за что! - крикнули тетки в глубине толпы. 

На щегольском кафтанчике оратора полыхнули ярко-алые розы; голос его изменился до глухого рычания:

- Вы, суки! В прошлом году не впустили переночевать семью фавнов! Их под вашими стенами сожрали гримм! Уцелел один пацаненок!

Оцепление тоже всколыхнулось. Капитан внезапно почувствовал, что полдень и в самом деле пройден, и вот именно теперь самое жаркое время. Над площадью крепко запахло потом, перебив чеснок и перегар - а потом пылью с давно не метеной брусчатки: вся толпа разом переступила с ноги на ногу.

- Таурус, падла рогатая, - тихо сказал Акам. - Ну, на крыльце. Самый долбанутый из всех зверожопых.

Рослый парень Таурус, пожалуй, даже симпатичный. Длинные крепкие руки, четкие движения хорошо тренированного рукопашника. Туфли, брюки, длиннополый старорежимный фрак, в раскрытом вороте красная майка. Белая полумаска закрывает самое главное: выражение глаз, мимику вокруг них. Щетка багровых, слабо вьющихся, волос. Ну и рога, да...

- Дайте мне только повод!

Комиссара на тебя нет, подумал капитан. Комиссар бы тебе мозги отрихтовал. Развелось вас - детей революции - хоть стреляй. А жалко стрелять, неплохой ведь материал пропадает!

Теперь уже никто не обманывался: площадь молчит от страха. Таурус перегнулся в поясе, навис над первыми рядами, протянул руки поверх голов:

- Ну! Гавкните что-нибудь! Повод, суки! Только повод! За мной не заржавеет!

Повод стоял рядом, и сорок шесть патронов к нему имелось. Дистанция смешная, капитан бы не промахнулся даже навскидку. Но Таурус тут не один - его фавны наверняка отыграются на селе. Да и сами деревенские, оказывается... Капитан прикрылся ладонью, приглушил голос:

- Про пацана - это что, правда?

- А хули было делать! - Акам отвернулся. - Эти зверомудаки на себе носят и блох, и вшей! И чуму, и холеру, и туберкулез! У них семья - у нас двести семей!

Опустил глаза в скобленые доски, буркнул:

- И вообще. Зверь не может быть чистым!

***

- И как он это сказал, мне за моего московского медведя номер четыре так обидно стало!

Хоро сочувственно кивнула, не переставая оглядываться.

- ...Заявил я, что у меня патроны кончились. Да и что делать одиночке против толпы ухарей-рогатиков?

Капитан тоже оглядывался. В его секторе пока что все выглядело мирно. Село Кленовая Осень осталось уже далеко позади. Хоро вела к временному лагерю - за перевалом, как она сказала. Уши оборотня постоянно шевелились; сдвинутые ими темно-русые волосы охотно подхватывал ветерок - здесь, на склонах, он тянул куда сильнее, чем в долине. Убранное поле справа щетинилось веселым золотом. Шагать редколесьем по твердому грунту склона труда не составляло. Вот разве только гримм...

Говорил же Акам: еще неделю все будут ходить счастливые от удачной жатвы, деньги считать, планы строить, мечтой ужинать. А потом... Потом, как всегда, Тарвай и Однокамень подерутся. Тарвай хочет с общей выручки еще комбайн, а Однокамень - три трактора. У каждого своя теория процветания родной деревни, так что дерутся они не первый год. С их-то драки в селе Кленовая Осень отсчитывают начало самой осени. Другой распорядок дня, другие обязательные дела, другие развлечения.

Капитан себя сельским человеком не считал. Мало ли, что в деревне вырос - при одной мысли о возвращении губы сами складывались горько и криво. Не от брезгливости: другая была причина, даже вспоминать лишний раз неохота... Но понимать местных не затруднялся.

А сейчас приперся Белый Клык - и налаженная жизнь пошла под откос. По всему видать, беломордым нужна та самая шахта с Прахом, что разведана Мией. Как будто в округе других нет!

Про метеорит Хоро ничего не знала:

- Некогда было. Я сразу тебя побежала искать. Тут в одиночку лучше не ходить!

Особенно сейчас. Деревенские огорчены, злы, беспокоятся за себя и добро. Белый Клык вообще на операцию вышел - нервы струнами. На это черные и набегут. Весь выигрыш от удачной жатвы как тот голиаф: здоровый, ужасный, а иголочкой ткнули - дымом вышел, нечего на стену повесить.

Кстати, о голиафах: вот они, места боевой славы. Вот он перевал Горелая Глотка, вот расширяется долинка, вот серебрится на ветру подлесок.

- ...В общем, ушел я, пока они по хатам обыскивать не стали. Тележка моя цела?

- Обижаешь, - Хоро сосредоточенно внюхивалась, недовольно дергала ушами, - придем на базу, там все в сохранности. Капитан, прикрывай. Стадо черных ломится из перевала. Мне раздеться надо.

Капитан без лишних слов присел на колено, натянув локтем ремень винтовки, направив ее в указанную Хоро сторону.

- Место сбора - вон тот выступ скалы, видишь? Одежду мою сложи себе в рюкзак, обувь не забудь.

Сзади рыкнуло и грохнуло, дохнуло горячим звериным духом; невысокие деревца хрупнули, сыпанули щепками. Капитан, как и просили, не поворачивался. Волчица рыже-бурой шерсти легко переступила стоящего на колене человека, недовольно мотнула громадной башкой - повалив сразу две лесины на обе стороны прогалины. Сейчас тут вместо тропинки будет просека, понял капитан. Волчица двинулась вниз, к полю, на оперативный простор; капитан поднялся, уложил в рюкзак ее брючный костюмчик с туфлями. Побежал за волчицей, огибая возникающие выворотни. Патронов оставалось не то, чтобы очень уж много - но куда денешься. Черные тела, белые костяные морды - чисто тебе эсэс...

А давно уже капитану не вспоминалась война. В Конго все было совершенно иначе. Не всерьез - там капитан даже ни разу не задумался, что можно и шальную пулю выхватить. В Конго боялись больше гнилой воды, паразитов да микробов. После шумного спасения Чомбе наемники советских особо не задевали, а негры стреляли куда попало, только не в цель...

Может, все это - сон? Может, лежит сейчас капитан в белой палате Центра Военной Медицины на Лосиноостровской, кружит ему голову висцеральный лейшманиоз - по-простому, лихорадка “дум-дум” - а из капельницы струится волшебный раствор, от которого не то, что девка с тремя сиськами - тринадцатая зарплата привидеться может?

Знал капитан, что без толку щипать себя за ухо. Когда бы не сегодняшний сон, откосить бы по дурке, убедить себя: все понарошку.

Но...

Но!

Вот из горловины перевала выплеснулись гримм. Опять впереди угольно-блестящий шахтерский слоняра, подземный зверь Индрик - и свита его, черное облако, многолапое. Болезненно-белый фарфор костяных морд, алые гвозди зубов... Хоро повернулась, лапищей стукнула по земле: тут сиди. Капитан поднял винтовку - Хоро повертела мордой отрицательно, лапой ударила в грудь: дескать, сама управлюсь!

Развернулась и неимоверно-длинным прыжком обрушилась прямо на стаю гримм, еще не успевших разбежаться по ширине долины.

***

***

Подъемник за несколько приемов доставил на-гора ночную смену; оранжевые каски с угрюмым ворчанием строились к поверке. Охрана, как всегда в такие моменты, смотрела больше на толпу, чем наружу - и потому первого упавшего заметили только через несколько секунд, по смачно лопнувшему на камнях синему шлему.

Нескольких секунд Белому Клыку хватило, чтобы из леса придвинуться вплотную к стене шахты. Адам забежал по склону на крайнюю правую вышку, двумя движениями клинка развалил пулеметчиков, а сам пулемет ударом ноги сбросил наружу. Принял нестройный залп - Аура полыхнула багрянцем, Адам почувствовал как бы легкий зуд в пальцах. Его Проявление - накапливать силу вражеских ударов, чтобы потом выплеснуть в одном сверхмощном движении. Но сейчас держать сосредоточение времени не было, и Таурус просто ухмыльнулся: стреляйте, дурни, запас Ауры мне пригодится. Рывком добежал до зенитки над воротами - тут на него насели сразу два охранника, каждый с открытой Аурой. Левый занес громадный цеп, правый выстрелил из дробовика в протезе правой руки. Снова вспышка багрянца: сноп дроби Адам принял Аурой; от цепа отпрыгнул - и тут же длинным выпадом пробил правому горло. Левый попытался сломать протянутую на выпаде руку - но по стене уже взбежал Амон и мощным пинком сбросил охранника в шахтный двор.

Левая вышка окуталась дымом - по ней врезали ручным гранатометом; в отделении он был единственным, и Таурус приказал его не беречь. Пулеметчики выпрыгнуть не успели... А это вам Белый Клык, суки! Это вам не шахтеров давить штрафами!

Адам спрыгнул внутрь, приземлившись на пытающегося встать охранника - тот содрогнулся и затих уже окончательно. Таурус обернулся к воротам и мощным выбросом Ауры проломил створки, по которым во двор побежала штурмовая группа.

Из бойниц казармы застучали пулеметы - больше двух. Таурус опять прикрылся Аурой; правое отделение штурмовиков застригло на месте.

Ошеломленные фавны в оранжевых касках так и хлопали глазами посреди двора. В их сторону пока не стреляли, но такое счастье не могло длиться вечно, и Амон заорал со стены, перекрыв даже рокот собственной цепной пилы:

- Всем лежать! Белый Клык! Всем лечь! Прячьтесь в камнях!

Над казармой взлетела тревожная ракета; высунувшегося сигнальщика снял кто-то из отделения слева - те с самого начала показались Адаму потолковее. Шахтеры, наконец-то сообразившие ситуацию, повалились и поползли к жилым блокам.

Из ангара с ревом выскочил грузовик - сперва проехал по упавшим воротам, потом по ползущим шахтерам, те истошно заорали. Среднее отделение штурмовиков брызнуло врассыпную, грузовик проскочил под аркой - тут на него свалился Амон и своей длиннющей пилой развалил крышу кабины вместе с водителем. Грузовик вильнул, свернул на вырубленную полосу, несколько раз прыгнул на пнях, пока не влепился карданом в самый прочный и не заглох от удара.

Амон, успевший соскочить на грунтовку, не стал отряхиваться. Его командир уже бежал по крыше казармы, взмахами клинка расшвыривая отчаянно трусящую охрану. Бойцу с открытой Аурой может противостоять либо такой же боец, либо тяжелое оружие, простому человеку только сдаваться или убегать. Амон перехватил пилу поудобнее и присоединился к уцелевшим из правых:

- Чего встали? Это война! Ты, ты - раненых подобрать, безнадежным нож милосердия! Остальные за мной! Нашу цель никто не отменял!

Таурус вломился в надстройку для управляющих - судя по заячьему визгу, перекрывшему даже вопли раздавленных шахтеров, код к сейфу скоро будет. Амон повел штурмовиков к рыжему четырехгранному стакану копра, останавливаясь на мгновение, чтобы прекратить мучения задавленных. Левое отделение уже потрошило склад Праха - ну точно, самые толковые, кто там десятник? Малявка с жабрами? Сказать Адаму, пусть займется девкой, потенциал есть, боец с Аурой лишним не будет...

Амон замер, почувствовав чужой взгляд... Слева, с юга. Из казармы целятся? Ушел в перекат и поднялся уже под самой булыжной стеной; ощущение исчезло. Из куба казармы больше не стреляли - среднее отделение по плану забралось на крышу, Таурус по тому же плану выбил для них люк.

В люк запрыгнул первый штурмовик, бухнул каблуками в пол - на него только начали оборачиваться, он же сходу разрядил дробовик в спину пулеметному расчету. Второго штурмовика приняли в четыре ствола; на доски повалился уже труп. Охранник замер на мгновение, поняв, что на линии огня свой - за эту секунду первый штурмовик вбил ему нож под шлем, в подбородок. Тут же самого его дернули за ноги, а упавшему сломали шею футбольным ударом ноги. Но в люк успели протиснуться сразу несколько фавнов, каждый из которых взял одного противника. Их дробовики грохнули залпом - средний штурмовик повалился; угодившая рикошетом точно в переносицу картечина разнесла дешевенькие строительные очки. Ни стрелять, ни зарядить было никак - трое фавнов тыкали длинными ножами, два уцелевших охранника пытались отмахиваться скамейками. Третий с пола дал очередь под большим углом, чтобы пули шли в деревянную крышу, а не рикошетили от каменных стен - фавн, заглянувший было в люк, повалился трупом на голову товарищу; и пока товарищ спихивал тело, защитник шахты убил его богатырским размахом скамьи, прямо в висок, получив тотчас же и сам нож под кирасу.

Оставшийся одиночка ловко защищался скамьей, подставляя ее под выпады ножей; но фавнов было двое против одного. Второй неспешно перезарядил прахобой и в упор положил последнего. Выдохнул, утер лоб - тут распахнулась маленькая дверца радиорубки в торце казармы, высунувшийся оттуда радист врезал очередью, с перепугу на всю железку. Фавны прыгнули кто куда; радист, по неопытности, задрал ствол слишком кверху и потому же высадил весь магазин сразу. В ужасе и злобе фавны даже забыли, что вообще-то радиста приказывали брать живым.

Никто в отряде так и не узнал, что яростное сопротивление охраны не пропало даром, что за минуту до гибели радист успел вызвать на помощь болтающийся где-то рядом крейсер Атласа.

***

Крейсер Атласа разворачивался над “Парусом”, над громадной рыбиной в сверкающей радиационной броне. Офицеры стеснились на высадочной палубе, глядя вниз через решетки.

- Металл! Их корабль - тысячи видов металла. Их корабельная архитектура - свет и сталь. Но какая сталь! Как вам, например, титан, вспененный в аргоновой среде? Прочностью не слишком уступит сплошному, зато вес на девяносто процентов меньше, а теплопроводность чуть ли не как у древесины. Вместо стекла в окнах аморфный прозрачный аллюминий, пуля не берет...

- Где у нас вытертая пальцами кнопка, у них рубильник либо клавиша, которую ударом ноги сломать невозможно! Кнопки вычислителей с серебряным покрытием, для дезинфекции. Краны в умывальниках - бериллиевая бронза, ножи фосфатированная бронза, дверные ручки гримм-знает-какая-еще бронза! Контактные группы - золото и платина, причем по их отношению видно, что буквально в цену грязи. Пластиков нет! Натуральная кожа, натуральная морская губка, все остальное - металлы.

- Сопла маршевых двигателей понятно, самое лучшее. Но даже их внешняя обшивка - шедевр. Прочность само собой, а теплоизолирующие свойства, достаточные, чтобы не сгореть об атмосферу! А защита от излучений - чем они поглощают поток частиц, как рассеивают, куда отводят потом, чтобы не фонило? И все это при меньшей толщине, чем нижняя лобовая деталь нашего тяжелого бота!

- Вывод?

- Если мы предположим, что праховая пушка пробила их внешнюю обшивку... Допустим, что главный калибр, совокупным залпом в одну точку. Верится с трудом, но даже пусть пробила... Командир, их корабль не горит внутри. Там просто нечему гореть. Одеяла в каютах, все! Книжка у тонколицего навигатора - полупрозрачные листы бериллиевой бронзы. Картины на стенах - и те нарисованы расплавленным камнем. А про их электронику вам сейчас доложит сержант.

- Сержант боевой части три, артиллерийская разведка. Господин капитан-коммандер...

- Без чинов, без жевания соплей.

- Есть! Вот мы стоим где-то в коридоре, в недрах их вычислителя. Он громадный, там внутри ходить можно! Спрашиваю: какая мощность? Называет цифру настолько маленькую, что я переспрашиваю трижды. Любой наш свиток уделает весь их корабль с огромным таким отрывом. Смотрю на него с жалостью. Он смотрит с недоумением. Потом вынимает пластинку, говорит: память. Размером так... Ладонь. Емкость - чуть больше полуста тысяч знаков.

- Что-о-о?

- Вот и я не поверил. Говорю: что же так убого? А собеседник, не меняясь в лице, роняет эту пластинку на палубу с металлическим звоном, наступает каблуком - пластинка даже не гнется. Поднимает, отряхивает, втыкает в ножевой разъем, даже не переключая питание - мигает зеленый! Он это на горячем вычислителе делал, представляете? На работающем! Только тут до меня дошло, насколько их агрегат неубиваем. Чтобы его вырубить, его мало прострелить насквозь. Они просто заменят все такие пластинки по траектории снаряда, и полетят себе дальше. А их операционка даже не перезагрузится! Потому что у них нет операционки!

- Это как вообще?

- А вот как. Если нужно что-то вычислять, программа загружается с внешнего носителя, данные оттуда же. По завершении работ результат сохраняется на внешнем носителе. У них операционная система внешняя, как у опарыша желудок. Человек-оператор называется. Так что взломать их можно только плоскогубцами!

- Пожалуй, их гипотеза верна.

- Какая?

- О нашем происхождении с Земли. Слова языка, некоторые понятия, наименования вещей. И вот - у них, как и у нас, цвет нормальной работы зеленый, цвет неисправности - красный... Но что по главному?

- Люди?

- Да, разумеется.

- Про внешность говорить?

- Обязательно, сравним впечатления.

- Очень спортивные. Как по мне, чересчур. Словно сжатые пружины: на всякое дело готовы. Черты лица четкие, а вот выражения лиц постоянно какие-то расслабленные, что ли, такие, знаете...

- Безмятежные.

- Точно! Как будто им никогда не приходилось кривиться от боли, ужаса или ненависти, сутками ходить хмурыми, ожидая вердикта начальника или приговора суда, или решения доктора.

- Они вообще очень спокойны. Глубоко, глубоко внутри. Они давно все решили, выбрали путь, уверены в его правильности, важности, в том, что их выбор всеми признан достойным, что их место в стае никем не будет оспорено. Что все их усилия осмыслены, все жертвы оправданы. Рядом с их спокойствием наш десант выглядит просто дрессированным. Понимаете, мы как бы умело терпим боль, скрываем ее. А у них нет самого источника боли.

Вот как бы объяснить... Понятно, что у них нет никаких проблем с едой, одеждой, жильем - ну, какие там у них есть еще материальные блага. Флот всегда элита, тем более, звездный. Наш экипаж тоже ведь не обижен жалованьем и льготами. Но гости уверены, что свои никогда их не обидят, не оскорбят, не бросят и не разменяют во имя высших политических интересов.

Например, их штурман спокойно докладывает капитану: я ошибся. Он уверен, что командир поможет ему и направит, а не будет орать, объясняя, какой тот дурак. В свою очередь, капитан спокойно может повернуться к подчиненному спиной, не опасаясь подсиживания или подставы.

- Специфика службы на конкретном корабле. Хороший капитан, хороший адмирал... Или кто там у них этим заведует. У нас тоже имеются экипажи, в которых отношения примерно такие же крепкие.

- О нет! Мы же общались через машину-переводчик... Тоже, кстати, вопрос: как они, с такой мизерной памятью и вычислительной немощью, создали вполне приемлемый словарь, и так быстро? Что у них там, экипаж переодетых профессоров?

- Не отклоняйтесь. Вы говорили об отношениях в экипаже.

- Дело именно в том, что у них отношения хорошего корабельного экипажа распространены на всю планету. Там каждый - член экипажа планеты Земля.

- Это абсурд!

- Секта Свидетелей Волшебника в планетарных масштабах?

- Выдумка!

- Фантастика! Есть всего два способа мотивации: гримм и Прах! Страх и личная заинтересованность в чем-либо!

- Думайте как угодно. Когда мы составляли словарь, я видел, каких понятий нашего языка у них нет, а каких понятий их языка нет у нас. Все обстоит именно так.

- Но как обеспечивается контроль?

- Как происходит распределение ресурсов, кто сидит на этих потоках?

- Кто делает неприятные, грязные работы?

- Как обеспечено равенство? От каждого - норма, каждому - пайка? Так у нас этот “kommunism” в любой тюрьме!

- Господа офицеры, я-то, в отличие от них, не переодетый в астронавта профессор. Могу лишь предположить, что наши гости не отказывались от вечных истин, а нашли какой-то способ запрячь гримм и Прах в одни оглобли. Визитеры и в самом деле чего-то боятся, а чего-то страстно желают. Но все то, чего желаем и боимся мы, гостям просто неинтересно. Как будто это все ими видено, испытано, измерено, взвешено - и сочтено легким.

- Признайтесь честно, это самое обидное?

- Признаюсь честно: да.

Заревела сирена боевой тревоги. Крейсер ускорился. Офицеры разбежались по заведованиям. На высадочной палубе, откуда был хороший обзор вниз, остался только адъютант Винтер Шни вместе с ней самой.

- Мы опоздали, - Винтер опустила свиток с очередным сообщением. - Белый Клык все-таки напал на шахту. Пойдемте к артиллеристам.

- Мы не будем высаживаться на шахте?

- Там уже делать нечего. Пока мы дойдем - полчаса минимум - Белый Клык уже свернется.

- Но как же шахтеры? Тут полно гримм!

- А Белый Клык это не интересует. Скорее всего, шахтерам оставят оружие убитой охраны, ну и укрепления шахты Клык вряд ли уничтожит. Белый Клык возьмет Прах со склада, подорвет насосы - без постоянной откачки шахту через несколько суток затопит, и все оборудование в штреках придет в негодность. Еще хуже, когда вода серьезно пропитает грунты. Заново раскопать обрушенные выработки можно только вручную, а это сразу крест на всей затее.

- Допустим, шахтеры отбились?

- Отбились, не отбились - Белый Клык все равно пойдет на промежуточную базу. На то самое село. Не будь сообщения от разведки, мы могли бы сутками прочесывать лес, а Таурус бы ржал над нами со стены деревни, жрал колбасу из погребов, запивал сидром и спал на чистых простынях. Идемте, наблюдать лучше с мостика.

- Наблюдать... Не высаживаться?

- Лейтенант, - Винтер положила руку на эфес:

- Подумайте головой!

Развернулась и пропала в люке.

Лейтенант глянул на пустую десантную палубу. Десант вон, внизу. Сторожит “Парус”. Боты там же. Не то, что прочесывать - оцепить село не хватит людей.

Офицер тоже подошел к люку и влез на палубу универсальных орудий. Калибр не ахти, настильность приличная. Зато скорострельность выше всяческих похвал. Вон как суетятся, по восемь человек в расчетах, из них только на заряжании целых двое. Лейтенант пробежал ходовой галереей - никто не обратил на него внимания. Звенели сигнальные звонки, урчали конвейеры с полузарядами. Белое форменное пальто Винтер уже исчезало в следующем переходе.

А ведь в этом селе наверняка хорошая крепкая стена - иначе бы они тут не выжили. Сильно уж далеко. Пока они строили стену - а это несколько лет при любом раскладе - где прятались от гримм?

Лейтенанту сделалось жарко и тесно в горле. Следующий переход, бронедверь, пять секунд ожидать открытия ригельного замка.

В убежище они прятались. И зенитка там, наверняка, имеется.

Убежище строится так, чтобы его не развалил ни голиаф, ни грифон, чтобы в него не проникла стая неверморов. Следовательно, скорострельные универсалки его только поцарапают.

Ригельный замок отошел. Броневая труба с редкими светильниками в решетках. За броней слева и справа чуть слышно скрипят конвейеры полузарядов, дальше перегрузочное отделение, где заряд соединяется. Огненный Прах, электрический Прах, гравитационный Прах смешиваются в стаканах из нейтрального пластика и передаются на следующий ярус - к зарядным каморам главного калибра.

Винтер могла бы расковырять убежище глифами - семейным Проявлением она владеет превосходно. Но Таурус не будет смотреть на это сложа руки, а одного лейтенанта, даже зверски крутого, на весь остальной отряд Белого Клыка все-таки маловато. Это же не кино, это бой на улицах, где из любого подвального окошка могут сунуть палку в ноги, из-за любого угла выстрелить в спину. Агент сообщил: полусотня. Допустим, они понесли потери на шахте. Скорее всего, нет - частная охрана отмороженным штурмовикам не соперник - но даже если!

Ботинки лейтенанта гремели по рифленому железу перехода, пахло нагретым железом, Прахом, отработанной смазкой - и еще чем-то кислым, неприятным, чему лейтенант никак не мог определить названия.

Допустим, Клыков осталось три десятка. Или даже два. Допустим, они двинулись крышей и не берут сельчан в заложники, а почему-либо выходят на честный бой. Все равно - стольких лейтенант не удержит.

Адам Таурус достаточно серьезный противник даже для Винтер Шни; причем на семейство Шни полевой командир Белого Клыка особенно зол. Корпорация Шни - монополисты на рынке Праха, их недолюбливают и опасаются даже богатые. Все прочие ненавидят Шни без изысков.

Броневая труба закончилась еще одним ригельным замком. За ним короткий вертикальный ход на крыло запасного поста управления, а оттуда уже галерея с хорошим видом на левый борт. Крейсер набрал скорость, зеленые склоны внизу сливаются в полосу.

Снять роту десанта - гримм побери потерянное время, за которое Таурус вполне может смыться - но единственного визитера из космоса захлестнет черной волной, как только что было!

Перед массивной дверью рубки лейтенант вдруг понял, что решение известно и даже несложно. Только почему-то никак не выговаривается вслух.

***

- Я читала ему вслух...

- Кому, Блейк?

- Адаму Таурусу! Я была в Белом Клыке! Вот!

Блейк сорвала бант - под ним были почти такой же величины кошачьи уши.

- Я ушла именно вот из-за этого! Адам был моим парнем. Это его тело сейчас ищут, переворачивая трупы палками...

Село Кленовая Осень, конечно, большое. Девять улиц, кольца домов, стадион, рядом с ним самый большой дом, на зиму назначаемый школой. Церковь. Здоровенный гараж для общественных комбайнов. Гаражи личные. Зерновой ток, лиловые цилиндры зернохранилища, коровники, конюшни, опять же.

А когда на центральную площадь обрушивается полный залп тяжелого крейсера, село внезапно сжимается до маленькой чаши. В чаше, отражаясь и умножаясь многократно, раскручиваются пружины Праховых зарядов - все, что лучшие умы военно-инженерной Академии насовали в боеголовки. Что там осколки-ударные волны - на волю вырываются сами стихии!

Все, что имеет массу, гравитационный Прах скручивает и выжимает, как белье после стирки. Все, что может гореть, огненный Прах превращает в белое пламя. Все металлы электрический Прах использует как иглы разрядника или как нить накаливания громадной лампы - а что эти металлы на телах или в зубах... Ну, не повезло.

Вайсс не хотела знать, сколько было залпов.

Блейк, оказывается, не просто фавн, о чем все давно догадывались, но помалкивали. Тихоня Блейк, оказывается, бывшая террористка и убийца из Белого Клыка.

Но тут убитых больше, чем весь Белый Клык может напластать за год!

- ...И вот я не знаю, чего мне хотеть! Чтобы тело нашлось - или чтобы не нашлось?

Внутри кольца защитных стен топорщилась неровная смесь обломков, пепла и чего-то еще - Вайсс не хотела знать, чего!

До места падения метеорита они так и не дошли. Ближе к вечеру над головой промчался крейсер Атласа - так спешить он мог только в случае большого прорыва гримм, поэтому обе команды живо подвесили лишние вещи на дерево, чтобы не растрепали звери, развернулись и побежали...

Успели, чего уж там.

Правее на уцелевшем куске стены прижались друг к другу Нора и Рен. Руби уткнулась в живот старшей сестре, и Янг механическим движением гладила ее по темным волосам; волосы самой Янг светились ярким золотом гнева. Пирра, позабыв про все, повисла на Жане и тихо плакала, напрасно надеясь, что Руби этого не слышит; остолбеневший Жан впервые почувствовал себя хоть в чем-то сильнее напарницы.

Хоро и капитан стояли внизу, в проломе стены. Капитан матерился в нос:

- Знал бы, что тут настолько идиоты - лучше бы сам сел в Горелой Глотке. Надо было рогатого валить прямо на крыльце. Нет же, умник х-х-х... Хренов. Село пожалел. Спаситель долбанный! Пристрелил бы пару придурков, шум бы поднял - и вся бы их секретность лесом. Нет же, бл-л... блин! Чистоплюй, барчук-недоучка! Деда спас - тот на следующий день помер. Деревню спас - недели не прошло, как снесли до белого пепла! Этому их Кроу до меня, как до Китая раком!

Хоро тихонько сказала:

- Ты думал, местные сами справятся. Честно говоря, такого дерьма и я не ожидала. Могли бы с воздуха в лесу выловить. Опять же, засада в ущелье... Так-то зачем?

- Кто командовал? Кто додумался?

- Винтер Шни.

- Винтер?

- Вон там она.

Капитан повернул голову и увидел Шни-старшую; по-видимому, что-то в лице мужчины переменилось. Едва пальцы его коснулись винтовки, как между ним и Винтер со звоном возникла непроницаемая снежинка глифа. В следующий миг капитан обнаружил себя лежащим на спине. Янг прижимала оба его запястья коленями, жесткими и неожиданно горячими, а на горле капитана сошлись ее знаменитые рукавицы, усиливающие хватку в ответ на любое шевеление.

В поле зрения слева от золотых волос Янг медленно вступила Вайсс, поглядела на капитана... Не презрительно, нет! Эта мелочь смотрела на него с понимающей жалостью!

- Я могла бы сказать, что вы судите нас по себе. Что вы не знаете Белого Клыка, не знаете всех обстоятельств дела... - Вайсс чуть шевельнула левым запястьем, и клинок ее рапиры послушно выписал дугу в золе.

- Но с вас довольно будет и того, что Винтер моя сестра. И я не позволю причинить ей вред.

Снежинка отступила назад, исчезла из поля зрения - словно в туман откатился обстреляный передовым дозором танк.

- Вот же клубок! Хуже, чем на Волыни было, - капитан выругался, посчитал про себя до ста и прохрипел:

- Янг, или ты с меня слезешь... Или не слезешь. Но тогда мне хотелось бы разуться.

Янг фыркнула и отошла. Капитан поднялся медленно, по-стариковски, отряхиваясь, вышел через пролом, лицом на солнце, уже висящее совсем низко над зубчатым горизонтом. От речушки навстречу глубоким теням западных гор выполз холодный скользкий туман.

У самой далекой опушки, на пределе видимости, запрыгали черные комки - к накрытому столу собирались истинные хозяева Ремнанта. Капитан облегченно схватил оружие и принялся высаживать остаток драгоценных патронов, испытывая физическое удовольствие от удобно лежащей в руках винтовки, от сочного звука безукоризненно двигающегося затвора, от холодной четкости мозга, исправно подающего на каждый выстрел поправку, от приятного напряжения в спине и руках, дружеского толчка отдачи...

Тут он знал, что делать, никакие сомнения его не мучили. Пули улетали далеко-далеко, сперва на полкилометра, затем на четыреста метров, на триста, на двести - переносить огонь по дальности куда сложнее, чем по направлению. Но видеть снисхождение на лице мелкой шмакодявки!

Никогда прежде капитан так хорошо не стрелял. Над полем катился ритмичный грохот, ставший уже визитной карточкой Стрелка - словно поезд равномерно стучал по стыкам. Ветер и удача сегодня были в паре: каждая, буквально каждая, зеленая игла попадала в цель, выбивая из гриммосвиней черное облачко, пришивая их к месту на полном скаку, протыкая их, как воздушные шарики. Стая закончилась прежде, чем патроны в последней ленте; капитан опустил оружие - Хоро подошла и молча стояла рядом.

- Вот сейчас я бы Серова убил.

Хоро подняла брови.

- Он тащил меня вверх, он сделал меня всем. И все же! Он сказал: я не поверю в чудо. Вот если кровь, превозмогание - тогда поверю. Хоро, ты у нас Мудрая. Вот почему - если без крови, то недостоверно? Почему цена всякой веры - не то, что в бога, даже в бульварный романчик, высосанный из пальца, - непременно кровь? Без убитых почему нельзя?

Хоро покривилась:

- А что еще из пальца можно высосать? Мясо с ногтями?

Капитан осекся. Убрал винтовку на ремень за спину:

- Я ведь с АКовцами Вильнюс брал - а потом их же разоружал и пинками гнал в “столыпина”. Был приказ! И я такой был, как эта... Винтер. Несгибаемый, неподкупный, что ты! Я верил: всех плохих убьем, и будет всем хорошо.

Хоро передвинулась, аккуратно взяла мужчину за левое запястье:

- Ты когда последний раз плакал?

- Плакал? Я пережил в селе две военные зимы. Хочешь, суп из крапивы прямо сейчас заделаю? А вон болотина под скалами, отсюда вижу. Полчаса - и борщ из корней осота. А если сосну ошкурить, у нее под корой такой белый слой, мягкий. Только... после него, не при женщинах и детях будь сказано, запор намертво... Впрочем, когда на самом деле голодный, то и вообще, бывает, по неделе об этом беспокоиться не надо.

Понял, что так и сдохну. Сбежал в соседний район, попросился в маршевую роту, сказал: мне уже восемнадцать есть, возьмите! И там на привале дали банку спама. Впервые увидел мясо. Я эту консерву до последней вмятинки, до ненашей буковки помню, мне кажется, вот сейчас вытяну руки, она и материализуется в пальцах, возникнет из ничего. Сейчас у нас американцы вроде как первый враг, вероятный противник, а вспомню банку ту, и не могу ненавидеть. Сижу, давлюсь консервированой солониной - а вокруг давится слезами целый взвод. Только я тогда не плакал, я жрал так, что за ушами лязгало!

Плыл через Днепр в ноябре, верхом на снятых воротах. Наш понтон первым же залпом накрыло, волной перевернуло. Тут удача - ворота плывут. Спаслись три человека и я, “ротное недоразумение”. Двое суток сушил одежку на себе, на ноябрьском ветру. По сырой земле ползал, ночевал под колодой, накрывшись танковым брезентом. Тоже думал: все, конец, от испанки сгорю. Даже не чихнул!

Капитан и сейчас был на ощупь горячий - но по-хорошему горячий, не от простуды - от злости, Хоро видела разницу по пульсу.

- ...Через год под Бахчисараем прижали нас. Радист при высадке батареи утопил, помощи не дозваться, и патроны вышли. Жить хочется - пополз на нейтралку, трупы немецкие обыскивать наощупь. Весь в мясе перемазался, блевать нечем. Три большие пачки патронов нашел, тоже перед глазами стоят, умирать буду - вспомню. Два часа мы на них продержались. Два часа - а у всех, у всей роты ощущение было, что день прошел. Нам казалось, танкисты к нам прорвались на закате, а по часам всего только середина утра, даже до полудня далеко...

Весной под Балатоном зарезал эсэсовца его собственным кинжалом. Совсем чуть-чуть не задушил меня, здоровенный попался лось. Уже и в глазах почернело...

Капитан выпрямился, осторожно высвободил запястье:

- Да что я скулю! Счет потерял, сколько раз убить могли. А заплакал один раз. Ехал домой через Минск, а там ни дома целого, в камень все, в крошево, точно как село это... И слышу, малыши в войну играются. Пиф-паф, падай, ты убит! И стало мне кисло, и на сердце тяжело, и говорю я: “Э, пацаны, хватит уже войны, играйте лучше в мир!”

И стою я такой весь фронтовик, и целых двадцать лет мне уже, и погоны у меня, и форма чистая, хоть и не новая, и такой гордый, что моим старанием хотя бы этим пацанам не воевать! А они так полукольцом сбились, босыми пальцами землю колупают, и самый смелый говорит: а как играть в мир? Дяденька, мы не знаем!

Вот когда я плакал.

***

Плакала Гарма без единой слезинки; просто выражение лица, просто нехорошее напряжение великолепной гибкой фигуры, просто голос - механически ровный, почти не отличающийся от ворчания автомата-переводчика:

- Мы-то верили, что человек по своей природе не плох, как считают иные, а хорош. За свою историю он уже преодолел в себе многие недостатки, научился подавлять эгоистические инстинкты. И выработал в себе чувство взаимопомощи, коллективного труда. И еще — великое чувство любви!

Неправильно стоим, подумала Винтер. Это я должна быть вне света, это на мне черной печатью должны тянуться густые тени от корпуса их корабля; все наоборот.

Ветер тянул с вырубки, с горелого пятна, где пару дней назад крейсер гонял черных тварей - теми же стволами, что приговорил Кленовую Осень.

Адъютант поднял было свиток с настроенной на съемку камерой - и почему-то не стал снимать, не загорелся красный огонек над объективом. Или загорелся, просто в прямых солнечных лучах не виден?

Винтер в бело-синей форме Атласа, в серебряной вышивке, хорошо подходящей к снежным волосам, глубоким синим глазам, льдисто-гладкой коже - а напротив трое, в тени под брюхом стальной рыбы, в холодных объятиях решетки подъемника.

Гарма Лето - представили ее, как биолога, но почему-то на всех переговорах присутствует или она, или ее брат Имир. Комбинезон светло-зеленый, “ивовый лист”, под пшенично-золотые прямые волосы. Сейчас Гарма стоит и плачет молча, бесслезно - при ее-то пластике, при ее-то безукоризенной фигуре, нисколько не скрытой вроде бы рабочим однотонным комбинезоном!

Командир звездолета “Парус” - Ар Амор. Чуть наклонен вперед, напряжены плечи, пальцы сжимают поручень. В любой толпе таких обычных лиц из ста - девяносто; только вот здесь не толпа. На свету комбинезон Амора красный, в тени корабля густо-багряный, при каждом движении словно бы вскипающий всеми оттенками лавы. Амор не кричит - говорит даже несколько тише, чем Винтер ожидала:

- С древних времён честь и нравственность, в нашем понимании этих слов...

Пауза - коммунист отчеркивает сказанное горизонтальным движением ладони.

- ...Много существеннее, чем шпаги, стрелы и слоны, танки и пикирующие бомбардировщики. Все разрушения империй, государств и других политических организаций происходят через утерю нравственности. Это является единственной причиной катастроф во всей истории.

Пауза. Ладонь ребром - вниз:

- И поэтому, исследуя причины почти всех катаклизмов, мы можем сказать, что разрушение носит характер саморазрушения.

То ли монстр-переводчик слишком правильно и длинно строит фразы... То ли, что вернее, сам Ар Амор с большим трудом сдерживает себя, и потому выражается нарочно сухим, академическим слогом.

Обе ладони на поручень - речь закончена?

Винтер ждет продолжения. Нет, пожалуй, адъютант не снимает: солнце прямо против него, лучи яркие, смазывают все детали костюма - остается только силуэт, фигура... Из-за растрепанных волос выглядит мальчишкой. Волосы растрепал ветер, и ветер же несет струю несильного, непрерывного запаха гари.

Винтер чуть склоняет голову к левому плечу:

- Я не буду спрашивать, что вы бы сделали на моем посту. У вас жизнь устроена иначе... Настолько иначе, что подобного просто не происходит. А кроме того, я и без вопросов знаю, что бы вы сделали.

Третий коммунист у подъемника вскидывает голову, выстреливая глубоко посаженными глазами. Механик Сах Ктон, так его представляли. Кто есть кто на самом деле? Кто явный лидер экипажа? Кто второй? Кто мотор, генератор идей - а кто скептик-тормоз, удерживающий всю компанию от вылета с трассы на крутых поворотах? Почему сейчас разговаривают с ней именно эти трое?

Спрашивать, откуда они узнали про разрушение села и про участие в этом “Громобоя”, глупо. Уж радио-то слушали наверняка.

Механик Сах Ктон выше своих товарищей на голову, а в плечах, кажется, шире всех, вместе взятых. Комбинезон оранжевый - в сочетании с черными косами до солнечного сплетения, выглядит как взрыв: снизу пламя, сверху подброшенная земля и дым.

До взгляда-выстрела механик молчал. И сейчас не роняет ни слова.

- Вы бы просто позволили Таурусу и его шайке уйти. Весь его боевой отряд сохранился бы в целости. А кроме того, Белый Клык получил бы еще и уверенность в собственных силах. И уже завтра, на волне довольства победой... - Винтер улыбнулась настолько красиво, насколько могла. Иву плакучую в зеленом ей не обогнать - но все же!

- ... И уже завтра Таурус разнес бы еще одну шахту, еще один поезд, еще одну деревню. Трупов столько же. Просто ваши руки остались бы чисты.

Винтер легонько хлопнула в ладоши, демонстративно почистила их одна о другую:

- Вот и вся разница!

Комунисты синхронно шагнули вперед и наконец-то вышли под солнечные лучи. Костюмы их вспыхнули яркими чистыми цветами - как в мультфильмах отважные Охотники всей командой выступают против Зла. У каждого собственный цвет, собственное оружие, собственный неповторимый стиль - но все Охотники, стоят плотиной против черного прибоя, против тварей гримм...

Против нее, получается.

Винтер подумала: может быть, именно так возникали первые гримм на Ремнанте. Может быть, стоило дать отряду Белого Клыка дорожку к бегству, и ловить уже на ней. Может быть, следовало ради этого снять охранный периметр с коммунистического крейсера - посидели бы за броней. Сами же хвастались, что никакие планетарные излучения не страшны кораблю с космической защитой!

Ар Амор первым подошел к столу с переводчиком:

- И я не единожды слышал такого рода рассуждения: ну, подумаешь, пострадало несколько человек, зато выяснена такая-то проблема. Подобные разговоры бесчеловечны, аморальны с точки зрения коммунистического воспитания.

- Вы боретесь с неживой материей, ваш фронт - наука, - Винтер переступила спиной к солнцу:

- Бывают же случаи, когда исследователь во имя науки решается пожертвовать жизнью?

Ар Амор сузил глаза:

- Своей жизнью! А если кто-то позволяет себе решать вопросы жизни и смерти за других, если он считает себя правомочным на рискованный опыт или направление исследований, он, вне зависимости от чинов и званий - аморален. Его надо психологически исследовать и постараться устранить те психопатические причины, которые сделали его бесчеловечным.

Винтер опустилась в белое пластиковое кресло:

- Диагноз вы нам лихо поставили. Вы ученые, это хорошо... Но здесь уже поздно выдвигать смелые теории и ставить острые вопросы.

Гарма оглядела товарищей и осталась на ногах. Механик поставил на спинку кресла обе ручищи, но не опирался: понимал, что хрупкая мебель его не выдержит.

Ар Амор улыбнулся! Винтер чуть было не отпрыгнула вместе с креслом, до того недобрая, похоронная вышла улыбка.

Главный коммунист спрятал улыбку и сел:

- Мы теперь видим всю глубину различий между нами. Но мы - “Парус”. Мы не можем оставить вас без помощи. Спрашивайте. Сделаем, что сможем.

Винтер положила на пластик обе ладони:

- Нам не нужны люди, которые ставят вопросы. Нам нужны люди, дающие ответы.

Ар Амор подвигал тонкими пальцами, словно бы кнопки нажимал:

- Пока что у меня единственный ответ, в котором все мы уверены целиком и полностью. Вы сражаетесь против мощного чуждого разума, и первую победу он уже одержал. Он убедил вас, что не существует. Что вам противостоит неразумная стихия. А ведь аномальное количество этих ваших гримм, собравшихся к звездолету, неопровержимо доказывает: вас не только уничтожают физически, натравливая друг на друга. Вас еще и хотят оградить от знаний. Хотя бы от знания о том, что вашей планетой не исчерпывается род людской. Что иные способы организации общества возможны, успешность их существования доказана практикой: мы прилетели к вам, а не вы к нам. Как только наше послание будет принято на Земле, сюда придет следующая экспедиция, более подготовленная и лучше оснащенная. Не могу точно сказать, когда это случится, потому что межзвездные расстояния огромны даже для светового луча.

Винтер тоже попыталась улыбнуться, но вовремя спохватилась.

- Никогда не думала, что первый контакт принесет нам не технологии, не звездные карты, не рецепты сверх-лекарств или невиданное искусство. Что единственное, пригодное к немедленному использованию, окажется нематериальной надеждой.

Ар Амор вздохнул и поднялся:

- Разговор неприятен для вас и для нас - давайте сделаем паузу хотя бы до завтра. Чем больше вы подготовите конкретных вопросов и предложений - как именно мы можем помочь - тем быстрее непонимание сгладится. Ничто не сближает лучше совместного дела!

Винтер поднялась тоже:

- Благодарю. Нам бы тоже не хотелось терять контакт. Увы, мы такие, какие мы есть. История Земли содержит примеры и похуже, в прошлый раз вы же и рассказывали. Но!

Коммунисты переглянулись, их чистые комбинезоны опять полыхнули красками.

- Вашей пренебрежительной жалости мы ничем не заслужили. Помогайте без поджатых губ - или улетайте.

- Вы говорите от лица всей планеты?

- Я говорю то, что сказал бы любой из вас. Если это не так - пропасть между нами намного больше, чем я думала.

Винтер попрощалась взмахом руки. Адъютант остался разбирать переводчик, только в этот раз не приставал с вопросами. Коммунисты ушли в тень, закрылись в клетке подъемника, вознеслись в кусочек собственного мира - будто бы и рядом, руку протянуть... И ткнется рука в полированную обшивку, в непробиваемую титановую пену, в аморфный прозрачный аллюминий, от которого пули рикошетят, в чуждый совершенно взгляд на вещи. Рядом - и на расстоянии, которому даже имени нет!

Адъютант подмотал последний шнур. Десантники подхватили невесомые пластиковые креслица и столь же легонький круглый стол.

***

Стол для Винтер всегда накрывали тщательнее, чем для капитана корабля. Как всегда, приборы занимали определенные уставом и традицией места. Но вот остальное... Винтер замерла в недоумении.

Суп - в фарфоровой супнице, понятно. Но старшина... Старшина трюмных, некоронованный король нижних палуб!!! С полотенцем через локоть, с черпаком наизготовку! Винтер потрогала пальцем тарелку: подогретая!

Впрочем, что там тарелку трогать, когда прямо перед креслом бутылка пива. Обычная такая бутылка, дешевенький горлодер, кривая этикетка, ободранная потому, что пиво на борту оказалось незаконно и пряталось в гриммовом лабиринте необъятных выгородок, трюмов и цистерн “Громобоя”.

Пиво, не положенное по уставу.

- Объяснитесь!

Винтер не спешила садиться. Ее тут... Не то, чтобы ненавидели. Но своей точно не считали. И вот - бутылка темного.

Да офицеров, которым команда ставила пиво, можно по пальцам пересчитать!

- Правильно вы вломили Белому Клыку, - старшина непривычно серьезен в уставной стойке. Даже брюхо пытается втянуть - но где там! Двойной ряд начищенных пуговиц бросает отблески, когда старшина выдыхает конец фразы:

- Политики уже за... Надоели! С ними цацкаться. Остановить бандита можно, только крепко побив его. Мэм! Я не учился в Академии, но я скажу. Середины нет. О середине мечтают попусту барчата, интеллигентики, господчики, плохо учившиеся по плохим книжкам. Нигде в мире середины нет! Мы или они.

- Даже так?

Винтер села и подняла вопросительный взгляд. Старшина ответил:

- Суп хороший, не отказывайтесь. Еще медальоны из телятины, чуть позже принесу горячие. Вы Специалист, вам за фигуру беспокоиться не нужно, - сказал трюмный с насмешливой заботой, - так что еще можно втащить голубики со сливками, десантура в местном лесу насобирала фунтов триста, пока мы летали.

- Откройте бутылку.

Старшина хмыкнул уже не таясь и содрал пробку безо всяких приспособлений - пальцы у него выглядели железными; по контрасту Винтер вспомнила чистые ровные пальцы командира “Паруса” - пожалуй, не слабее, но другие.

Дико, наверное, выглядит со стороны старшая дочь Якоба Шни, наследница крупнейшей на планете корпорации, пьющая пиво из горлышка бутылки... Мир сошел с ума - какая досада!

Подошел командир крейсера, жестом отослал подчиненных, сел напротив и сказал прямо:

- Если бы вы вступили с ними в переговоры...

Не стала бы убийцей, подумала Винтер. Сейчас он это и выдаст. После чего только стреляться...

Командир “Громобоя” сказал:

- Вы бы окончательно погибли в моих глазах.

Козырнул и поднялся:

- Хотя, конечно, мои лейтенанты не согласятся.

И ушел, оставив старшую Шни хлопать синими глазами.

Не согласятся? Лейтенанты?

Ее лейтенант явился аккурат к медальонам. Экипаж крейсера воспринимал его нормально, так что подавали адъютанту без лишних шуток и подначек; обед завершился в покое.

Затем адъютант выложил на стол собственный свиток, включил:

- Я обдумал тот разговор. Прошу вашей подписи.

Винтер взяла свиток и прочла типовую форму. Рапорт о переводе, вот как... Долгие три секунды давила в себе желание поинтересоваться причиной - победила. Подписала рапорт - и тут уже нашла в себе силы улыбнуться:

- Благодарю за службу.

Она не опустится до разъяснений.

- Старшина, приготовьте мне транспортник до Горелой Глотки. Сообщите капитану - меня не будет до вечера. Причину пусть запишут: контроль поведения и успеваемости первых курсов Академии Бикон.

Теперь старшина был свой, и ему-то Винтер могла пояснить:

- Надо проверить, как там сестра.

***

- Сестре твоей плохо сейчас, - Хоро поджала губы, наблюдая, как Винтер выходит из бухнувшегося прямо на стерню флотского транспортника - пилот его словом “аккуратно”, видимо, ругался.

Вайсс прищурилась:

- Твой Стрелок ненавидит ее, а ты жалеешь? Что за игра в доброго-злого, что за манипуляции?

- И я не жалею, - Хоро вздохнула, - и Стрелок не испытывает ненависти. Не думай о ерунде. Иди к сестре, раз уж ты взялась ее защищать.

Вайсс еще раз внимательно провела взглядом по нахальной рыжей девушке-фавну. Посмотрела на прилетевшую сестру - и пошла к ней по опушке.

Палатки все три команды поставили у самой Горелой Глотки, подальше от мертвого восточного входа в долину. Соваться к разгромленной шахте смысла не было: с гримм там неплохо справлялись взбунтовавшиеся фавны, которым достался арсенал и запасы охраны. А вот Охотников - и любых иных официальных лиц - они совсем не горели желанием видеть.

Разыскивать упавший болид не стали уже по просьбе-приказу той самой Винтер. Дескать, нашли мы его на свою голову - сами Айронвуду доложим, а тот и Озпина известит.

Честно говоря, всем было ни до чего. Руби почти не спала из-за кошмаров - Янг так и просидела до рассвета, баюкая сестренку; только золотое свечение волос выдавало гнев Сяо Лун. Блейк изображала, будто читает - Янг здорово разозлилась, волосы сияли прожектором, света хватало. Но Вайсс-то видела, что зрачки Блейк не движутся по странице. Может быть, и ее стоило как-то поддержать? Лезть с групповыми объятиями Вайсс не привыкла и не умела. Сама она попыталась учить географию - ничего не вышло, перед глазами стояла карта на экране академического транспортника, в ушах звучал услужливый голос пилота:

“Село Клен Осенний”...

Жители, оказывается, называли деревню Кленовая Осень.

Да теперь-то какая разница!

Если бы Винтер не была моей сестрой? Возмущалась бы я? Ненавидела бы такого командира? Старалась бы убить?

Вайсс обогнула группку деревьев и замерла: Жан. Вот еще заноза. Ну нравится она Жану - а он ей нет. И что с этим теперь делать? Особенно на фоне черного пятна вместо деревни?

Парень, однако, предмета воздыханий не заметил. Олень! Лопух! И это лидер команды? Руби лучше! Сказать Пирре: пусть погоняет по контролю поля боя. Этак со спины беовольф подкрадется - и привет, Арком звали... Вайсс обогнула поклонника большим кругом и поторопилась навстречу Винтер - та медленно шагала свежесрезанной стерней... Еще убранное поле не потемнело, а уже нет в живых никого, кто его убирал. Вайсс помотала головой: как теперь жить с мыслями, лезущими без спроса в любое время? Вздохнула и уже откровенно побежала навстречу сестре.

За ее спиной Рен вернулся на полянку, к лагерю команды JNPR. Посмотрел на женскую палатку, хмыкнул:

- Сопят, вроде бы. Проверять не полезу. Дальше что снилось?

- Дальше... - Жан повертел большими пальцами сцепленных рук, - снилась тетка в красном. В красном, коротком платье, золотая вышивка по краю, золотые глаза. Открытые плечи, спортивные ноги, прекрасно движется, контроль огня... Полный контроль! На что Пирра хороша, но эта... Она ее просто снесла. Как грузовик пустую коробку!

- А потом? - выдохнул Рен.

- А потом посмотрела на меня. Когда снился бой, у нее глаза были золотые. А на меня уже смотрела - черные колодцы, провалы в никуда. Бездна...

Жан сдавил кулак - палочка в нем хрустнула.

- ... И говорит мне этак наставительно: это из-за того, что ты глубоко-глубоко внутри ее не любил. Что согласился на нее из жалости. Только потому, что Вайсс не дала. Надо было добиваться Вайсс до победного конца! Но я же не тот синеволосый красавчик из SSSN, за которым след из плачущих баб!

- Такие сны... - тоже вздохнул Рен. - Мне легче. Я видел свою смерть.

- Ничего себе - легче!

Рен захихикал:

- Жан, это сны. Просто сны. Повод... - он махнул рукой в сторону пятна гари, - всем понятен. И нам паршиво, но надо жить... Знаешь, как мы с Норой познакомились?

- А?

- На руинах деревни, где гримм всех... В общем, разница с Кленовой Осенью только та, что у нас дома уцелели. А сколько нам тогда лет было, я и не скажу - все равно не поверишь.

- Ты в моей команде - кому еще мне верить?

- Кому ни рассказывал, никто не верит. Забей.

- Поэтому она такая... Безбашенная?

Рен опять улыбнулся тоненько-тоненько:

- Тебе тоже чуть-чуть отмороженности не повредит. Поверь, это легче и приятнее, чем тебе кажется.

Жан оттолкнулся плечами от дерева, под которым сидел. Отряхнул красную футболку с капюшоном, джинсы. Подхватил дедовское легендарное оружие левой рукой, решительно подошел к женской палатке, нагнулся - и выволок Пирру вместе со спальником наружу.

- Жан? Что слу...

- Одно условие, - Жан опустился на колено - Пирра как раз поднималась, и чуть не ударилась в парня лбом. Покраснела и замерла в неудобной позе.

- Мне нужна девушка, - Жан подхватил ее за плечи, - а не бабушка-наседка.

- Но ты же... Это же... Вайсс!

- Сейчас тебе плохо, мне плохо, Вайсс плохо. А станет Вайсс хорошо, тебе... Хорошо?

- А тебе? Хорошо?

- А что я, когда - мы? Я не знаю, как это сказать. Короче - забирай, весь я твой!

Жан широко развел руки. Лишившись поддержки, Пирра откинулась обратно в спальник. Рен - как было удержаться! - толкнул Жана сапогом промеж лопаток, и тот повалился на радостную девушку сверху, покраснев при этом даже затылком.

- Наконец-то! - высунулась и зевнула Нора. - Загоним их в желтую палатку, и я смогу поплакать на твоей могучей груди!

Ли Рен, продолжая демонически хихикать, постучал себя в грудь кулаками:

- Я быстр, хитер и коварен!

- А чего вы тут говорили про Вайсс?

Рен показал рукой за опушку:

- Там сел транспорт, прилетела Шни-старшая. Вайсс пробежала ее встречать мимо нас.

Нора тоже посмотрела на белую и голубую фигурки в золотом поле, покосилась влево на шум свалки:

- Вы бы хоть ночи подождали, что ли!

- У нас тренировка, - фыркнула Пирра, - борьба в партере.

- Зато гримм теперь валят отсюда, как тараканы от кипятка, - добавил Жан, оказавшийся уже снизу и наполовину обмотанный спальником.

Приняв решение, Жан почувствовал себя легким и звонким - как дерево с отвалившейся, наконец, сухой веткой. Оказывается, сделать Пирру счастливой так просто!

И, впервые за неизвестно сколько времени, пропало болезненное желание постоянно знать, что там делает Вайсс.

***

Вайсс подбежала к сестре чуть ли не вприпрыжку; Винтер уставилась на девочку неодобрительно:

- Сестра! Пусть ваши друзья несдержаны - не у всех была возможность получить настоящее воспитание. Но вы-то почему перенимаете их привычки?

Вайсс присмотрелась к чуточку дрожащим векам, к самую малость расширенным зрачкам... Пожалуй, Хоро не ошиблась - но вот как она определила это со ста шагов?

- Винтер, перестань! Теперь и я вижу, что тебе плохо!

- Мне плохо? - Винтер прищурилась, машинально положив руку на эфес фамильной полусабли. - Вайсс, мне плохо? Да мне п-п...

Огляделась: как будто никто не слышал недостойной вспышки эмоций.

- Пойдем-ка поговорим, сестра.

Зашагали в поле, ломая золотую щетину - Винтер форменными сапогами, Вайсс обычными туфлями. Старшая сестра, запрокинув голову к облакам, спросила:

- Вайсс, помнишь экзамен в Академию?

- Когда Озпин всех сбрасывал с утеса в кишащий тварями лес? Ну... Да.

- Страшно было?

Вайсс перехватила рапиру, прикоснулась к шраму над левой бровью:

- С чего бы?

- А знаешь, как открывалась Аура у меня?

- Ты никогда не рассказывала.

- Еще бы. Дело было в военном училище. Я шла по коридору, и мне на голову накинули пальто - чтобы не кусалась, и чтобы не было слышно крика. Втолкнули куда-то, сильно ударили в живот - я согнулась, и мою голову тут же зажали между коленей... Дальше понятно: двое держат за руки, третий... Вот тут-то у меня открылась Аура, и всех четверых ровным слоем размазало по стенам кладовки. Физически все кончилось хорошо. А психически... Меня до сих пор тошнит при воспоминаниях, а тогда я три дня блевала одной желчью.

- И что потом? - очень, очень спокойно спросила замершая на полушаге Вайсс.

- Потом была куча отставок, генералитет оправдывался: дескать, ледяные пустоши Атласа могут прокормить мало населения. Только что закончилась Великая Война, демографический провал, низкий престиж воинской службы... Словом, в армию гребли всех, на ком протезы конечностей приживаются без больших язв. Так вот и наплодили... Защитничков.

- А...

Винтер покачала полусаблю:

- В итоге Айронвуд получил деньги на разработку боевых андроидов, а в самой армии мехботов стало больше, чем людей. Но это все было потом. А тогда - о, тогда мне действительно было плохо.

- А сейчас?

Вайсс повела рукой в сторону черного пятна: отсюда, с верхнего поля, пролом в стене выделялся особенно четко.

- Сейчас - нет?

- Вайсс... Должна ли я! Тебе! Объяснять, что такое Белый Клык, и насколько важно выбить его лидера? Особенно радикального фанатика, бескомпромиссного боевика, весьма и весьма популярного среди врагов? На совести Белого Клыка таких деревень десятки. Они вырезают охрану и оставляют людей на милость гримм - вон, в соседней долине разнесли шахту, перебили охрану. По ним кто-нибудь плакал? Их вообще кто-нибудь считал?

- Сестра, но это же не шахматы: ферзя на десять пешек!

- Конечно, это не шахматы, - лязгнула зубами Винтер. - Это война! Не такая, как в планах, победных реляциях и фильмах. А такая, как есть! Разведка ошибается, и твой десяток вдруг натыкается на сотню. Подвозчик боеприпасов сбивается с курса и не приходит. Последнюю пушку разрывает - не спавший двое суток расчет черпанул банником песка! В настоящей свалке невозможно планировать - этого я возьму так, а другого этак. Все что можно - действовать по обстановке, а когда обнаруживаешь, что на земле противник, а не ты - думать, что повезло!

Винтер осеклась. Древний полковник-топограф, заставший еще Великую Войну, все пытался отговорить ее от службы и однажды проскрипел: “Утром ты гонишь остатки разбитой роты - а вечером попадаешь в огневой мешок, лежишь контуженный по ноздри в грязи, а над головой кто-то гнусит: этот крепкий, отдадим докторам на органы. Та девка еще не сдохла, ее в пятый взвод, человек пятнадцать она еще выдержит. А вон тот задохлик не жилец, добей. И второй голос отвечает: еще чего! Мой дом жгли - моих никто не пожалел. Пускай говном захлебнется, самка собаки!”

Такое младшей сестре говорить - зачем? Себе авторитету прибавить? Но Винтер там не была. Хвалиться заемным ужасом, козырять краденым? Достойнее пропить полковую кассу!

Винтер сильнее прищурилась, плотнее сжала губы:

- Вот потому-то, Вайсс, я крайне рада, что ты в Академии, а не в армии. Можешь быть уверена, я прикрою тебя перед отцом - любой ценой... Ну, ты еще думаешь, что мне плохо?

- Я не думаю, - Вайсс погладила эфес рапиры, - я вижу... О, сестра. А покатай нас на своем крейсере!

Вайсс потупилась:

- Я маленькая, мне плохо, я испугалась, хочу побыть вдвоем с сестрой. Ну, а друзья со мной. Заодно и повторишь для них про войну. Мне кажется, там кое-кому пора избавиться от розовых очков.

- Ты мелкая нахальная задница, - Винтер щелкнула сестру в лоб, - но я тебя люблю...

Выдернула клинок и развернулась в сторону резкого движения всем корпусом:

- Что?!

Вайсс улыбнулась:

- Жатва. Зерна осыпалось много. На зерно сбежались мыши. На мышей упал сокол.

***

- Попало в угловую муфту, - пилот сокрушенно цокал языком. - Он точно знал, куда стрелять. Панель управления разбита - не беда, основные функции можно переключить на мой же свиток, у меня последняя модель с хорошим портом. Но муфту заменить можно только на заводе... Девятка сгорела, понятно. Сорок шестой вообще проломило сверху, ящиком Праха - к счастью, Прах инертный, не сдетонировал. Просто сломал шпангоут силового набора, и теперь сорок шестой может разорвать на две половины, если турбины дать враздрай...

- Госпожа Синдер! Госпожа!

Сержант волок за уши двух фавнов - парня с рыбьми жабрами на шее и девушку с кроличьими ушками.

- Вот. Лопухи. Докладывайте!

- Мы были в секрете на запасном пути отхода, - зачастил парень. - Мы услышали мотоцикл после взрыва, и сразу поняли, кто это. И мы убрали мостик.

- Там расщелина, ровно семнадцать футов, - пояснил сержант. - Но вы же, глисты, не взяли оружие наизготовку. Вы думали, он остановится, и будет прыгать с воплями: “Где же моя досочка через пропасть, а-я-яй!” Вы уже свитки приготовили, снимать кино! РеволюционЭры, мать ваша мышь!

Синдер кивнула:

- Перескочил?

- Не только. Госпожа, - отбросив и забыв мигом сбежавшую пару, сержант поправил собственный слоновий хобот, и нарисовал на земле схему:

- Семнадцать футов трещина, здесь подъем - въезд на мостик. Хотя бы мостик они убрали, ума хватило... Зачем нам столько детей?

Синдер не ответила. Сержант посопел в хобот и нарисовал за расщелиной букву “Г”:

- Дорога делает крутой поворот. Он ведь не просто перескочил трещину - он перескочил ее с минимальным запасом. Успел погасить скорость и повернул направо, за скалу, прежде, чем эти лопухи опамятовались!

- Зато ролик сняли хороший, я надеюсь?

Сержант зафыркал:

- Темно уже было, а со вспышкой отдельные кадры только можно делать, видеоряд не выйдет. Лицо не разобрать. Опять же, шлем. Но... - тут он посерьезнел, - прыжок и поворот именно такой, как они сказали. Госпожа... Это профессионал. Не могу представить, где нужно такое умение - в цирке, в полиции, на трюковых съемках. Но этот парень умело рассчитал прыжок, причем у него на это было полсекунды. Выехал, увидел, что нет моста, газанул - в меру газанул, чтобы хватило перелететь, но чтобы потом не влепиться в стену. Это самое сложное...

Синдер выдохнула в сжатые зубы:

- У нас имеется профессиональный стрелок, способный на громадной дистанции попадать каждой пулей, в темпе чуть ли не пулемета. Теперь выясняется, что у нас еще имеется профессиональный мотогонщик. И, наконец, две профессиональные агентессы, повязавшие малолетнего дурня, пустившего слюну на первую же юбку в пределах вытянутой руки... Таурус дурак. Не удивлюсь, если его уже нет в живых. Он увидел единственного стрелка - но против нас не житель глухой деревни, против нас команда. Кто? Все Охотники знают или что-то слышали друг о друге. И про такую винтовку хоть кто-то хоть что-то должен был слышать. Начните опрос! Мой шатер восстановлен? Мне нужна срочная связь.

***

Связь Фолл установила быстро; абонентка столь же быстро вникла в суть:

- Прах ты потеряла, Тауруса ты потеряла, летающие машины не сберегла. Что еще ты просишь у меня, чтобы столь же бездарно потерять?

- Гнаться за ними в ночи бесполезно, и с потерей транспортов не на чем. Скажи мне, где они будут завтра поутру.

- Ты не справилась... Тебя сменить?

Синдер улыбнулась - это стоило ей нескольких лет жизни, не меньше:

- Назови мне место, и я справлюсь. А если не назовешь, я начну думать, что не справляешься ты!

Абонентка вяло хлопнула в ладоши:

- Смело, смело. Что мне до того мусора, что ты по скудоумию своему именуешь мыслями... Что ж, гляди!

На экране связного свитка развернулась карта.

- Похищенный Прах они спрятали вот здесь. Мои милашки видят все, от меня не существует секретов. Ты перчатка на моей руке; начнешь натирать - выстираю и заштопаю...

Абонентка улыбнулась - и эта улыбка тоже стоила Синдер нескольких лет:

- Или выброшу.

***

- Выброшу, ладно, - Эйлуд почесал затылок. - Пока что потерпите, запах - это горелые колодки. Как после того поворота доехал, сам не понимаю... Но мы победили?

Хоро пожала плечами:

- Место уединенное, никто из людей знать его не может. За пределами Ремнанта от Праха толку нет. Пусть ящик лежит в этой пещере. Подумаем, как сюда ученых привести, каких именно. Может, они нам задание сочинят, а мы сами приборы поставим, цифры с них перепишем... А второй делим, как договорились.

- Тревога! - Мия ссыпалась по камням, ввинтилась под скальный козырек. - Там, у подножия склона, Синдер. Ну та баба, что командовала в лагере.

- Одна? Или с командой? - капитан быстрым движением стянул чехол винтовки, сунул руку в подсумок... Вытащил гнутую металлическую пластину, повертел. Заглянул в подсумок. Вздохнул, поставил винтовку на сошки, улегся за ней, открыл прицел и долго разглядывал вышедших из кустарника.

Хоро подняла отложенную капитаном гнутую пластинку:

- Что это?

Капитан с непонятным выражением лица разъяснил:

- Это называется обойма. Сюда вставляются патроны. Потом она ставится так вот, сверху... - капитан прислонил ее к винтовке сверху. - Пальцем нажать, и все патроны в патроннике. А если к обойме приделать пружинку, то это уже будет магазин. Отличие по способу заталкивания, ни форма, ни материал не важны. Если вручную, обойма. Если пружинкой, то магазин. А главное, Хоро, знаешь что?

Волчица поглядела на жидкую цепочку вдоль подножия склона:

- Как она смогла нас найти? Почему не привела крутых бойцов? Где хоть один пулемет?

Эйлуд пожал плечами, заскрипев драгунской кожанкой:

- Пулеметов было пять. Я лично видел, как три кусками разлетелись. Думаю, два остались на обороне лагеря. Транспортники выбиты все, тоже сомнений нет. Знали бы, где у них рация - а то, похоже, леталку они вызвали на помощь.

- Но почему такое странное сопровождение? Где сильные бойцы с Аурой? Смотри, - капитан передал бинокль и подсказал:

- Крайний слева тот лосеныш-идеалист, Мия, твой поклонник. С ним рядом девка с кроличьими ушками, еще пацан какой-то... Мужик постарше, ну и носяра! Зря это, не скоро я теперь полюблю слонов... А следующий, судя по крылышкам на воротнике, пилот. Он куда полезнее за рулем транспортника, в строю что ему делать? И еще какие-то пассажиры чуть ли не с дрекольем... Вот зачем они там?

- На это я легко могу ответить, - Хоро провела языком по внезапно пересохшим губам. - Синдер привела сюда всех свидетелей. Чтобы устранить их твоими руками.

Капитан отрицательно повертел головой:

- Не выйдет.

- Слушай, не время проявлять принципиальность. Они-то нас точно не помилуют.

Капитан мрачно ухмыльнулся:

- Так вот, Хоро. Главное то, что в обойме пять патронов. Исторически так сложилось. Даже для тяжелых винтовок. Обойма была последняя, больше нет и на базе.

- А гостей у нас восемь, - Эйлуд вернул бинокль. - И на багровую фурию одного патрона точно не хватит.

Хоро долго не думала:

- Мия, Эйлуд - хватаете наш ящик и ходу в горелое село, там прикопайте где-нибудь в нужнике. Или еще где, чтобы вряд ли кто полез рыться, понятно?

- У меня же тормоза сгорели!

- Сколько раз я с тобой каталась - не припомню, чтобы ты ими пользовался... Вынесем добычу с Ремнанта - и все придется повторять!

Команда переглянулась, тяжело вздыхая.

- Похоже, они сейчас начнут подниматься, - капитан уже лежал за винтовкой и глядел в прицел. Хоро быстро договорила:

- Домой тем порталом, что возле шахты. Сюда не лезьте, засвечено. Второй сундук я сейчас кину в портал - капитан, прикрывай.

Капитан разглядывал неровную цепочку фавнов на краю леса перед подъемом. По центру заметный слоновий нос, а рядом развесистые рога - похоже, тот пылкий вьюнош, что сторожил склад и после мамой клялся покарать какого-то там Торчвика. Пусть карает, еще и реноме Торчвика беречь у капитана приказа не было. Хватит с него великого американского народа... Снова лезет в голову всякое, мысли плывут легко, как облака над лесным озером... Вот милая девочка с кроличьими ушками - новогодний утренник, хоть стой, хоть падай. И были бы патроны - как в них стрелять?

Капитан аккуратно подвел прицел к ветке над головами стоящих. Выстрел! Ветка хрупнула и покосилась. Выстрел! Ветка рухнула. Фавны с нестройным шумом отскочили во тьму опушки; один лосеныш прыгнул вперед - и третий драгоценный патрон капитан вбил в полуметре от его расшлепанных ботинок. Только тогда фавн с ворчанием убрался под защиту леса.

Синдер окуталась Аурой и рванула вверх по тропинке. Капитан обернулся: Прах уже растащили, куда уговорено; придется Эйлудову стальному коню еще поскрипеть.

Поднялся, закрыл прицел на винтовке, выполз из пещеры и двинулся к порталу.

- Постой! - закричала Синдер, - милый, не уходи! Ах, неужели ты так и оставишь меня одну, в страшном темном лесу?

Капитан хмыкнул, разворачиваясь и поднимая ствол. В страшном темном лесу женщина одета была, как на танцы, и волосы отпустила длинные, черные, чуть ли не до пояса - на Ремнанте признак отличного бойца. Дескать, что мне волосы! Я Охотник с открытой Аурой, поле боя на два хода вперед вижу, и все мои перемещения продуманы и рассчитаны. А если ты за мной уследить не успеваешь, то и не лезь в схватку мастеров не своего уровня.

Рост незнакомки несколько не дотягивал до роста самого капитана, двигалась она легко, и выглядела вполне симпатичной. Кожа светлая, короткое багряное платье фигуру лишь подчеркивает, и не пешка совсем - точно фигура. Вот чего им всем не хватает? Молодые, красивые на подбор - жить бы да радоваться; нет же - убивать, умирать, ладно бы во имя чего!

Синдер подошла еще ближе, и капитан увидел ее глаза.

У Хоро глаза янтарные, у Мии тоже огненного оттенка, так что сам по себе золотисто-алый цвет капитана не удивлял... Руки сработали быстрее ума, и винтовка грохнула предпоследним патроном, по иронии судьбы - красноголовым.

Красный трассер уперся точно в золотую вышивку выше груди, где и утонул, как подкалиберный снаряд в танке; обычного человека удар пули швырнул бы комком грязи шагов на пять. Вокруг существа лишь полыхнул огромный пламенный ореол, занялись опавшие листья, тонкие ветки, запахло горелым камнем - как в детстве, когда высекал искры подобранными кремешками. Сама же тварь всего лишь остановилась и поглядела на капитана с явным недоумением:

- Чем я тебя так напугала, горюшко мое?

Магазин винтовки пуст, патронташ пуст. Единственный бронебойный - в патроннике. За спиной портал, Хоро прикроет вот-вот. Выход один - тянуть время; капитан улыбнулся, как сумел:

- Дед Арвер на лавке лежал, на глазах у него монеты были, плата перевозчику. Вот у тебя глаза, точно как отблески лампы на металле. Золотые и мертвые!

Синдер Фолл вдруг поняла, что не так. Единственный выстрел - и ее Аура почти слетела. Ее Аура, которую четыре опытных, сильных Охотника за час боя не смогли даже поцарапать!

- А Таурус не соврал, ты и правда можешь свалить голиафа.

Что же это за боец? Он даже не Охотник - нет открытой Ауры. Уникальное оружие для Ремнанта не редкость, всякий мастер лично создает непредсказуемое, тем и силен. Энергия пули передается либо массой, либо скоростью, либо начинкой из Праха. Начинки не было, масса пули - калибр явно не пушечный. Остается скорость. Громадная скорость бросания, которую не дает ни одно из праховых орудий Ремнанта. Вот же выискался изобретатель, придется теперь исхитряться, живьем брать... Надо всех ученых застроить - пусть соображают, как достигнута настолько большая скорость. Отговорки не принимаются: Стрелок же как-то сделал, следовательно - можно...

Аура пока еще ниже десяти процентов - надо потянуть время. Противник, похоже, о ней тоже ничего не знает.

- Так ты говоришь, цвет глаз?

Не приближаться к нему. Не стоит подходить ближе - во всяком случае, пока. Сколько у него еще патронов? Огненный Прах или гравитационный? На ее десять процентов Ауры и одного такого патрона с перебором.

Синдер улыбнулась - в отличие от капитана, вполне свободно и ласково:

- Так ты представил меня лежащей? О, это комплимент. А как тебе больше нравится? Чтобы я была на боку? Или на спине?

Капитан снова попробовал улыбнуться - лучше бы не пытался:

- Мне кажется, ты и на боку, и на спине будешь хороша. Лишь бы главное было...

Боится. Парень сильно боится и крепко держит себя в руках. Опасное сочетание, спровоцировать выстрел может что угодно, а на пяти шагах от него не увернуться. Аура сорок пять процентов; Синдер подняла соболиные брови, сверкнула жемчужными зубками, как бы невзначай провела рукой вдоль короткого подола - он следит за каждым движением, поневоле посмотрит на безукоризненно-ровные ноги.

- И что же это за главное?

- Две монеты на глазах, - теперь капитан улыбнулся спокойно, по-настоящему - приняв решение! - и тело Синдер сработало прежде разума, начав кувырок налево.

Выстрел!

Пуля прошла буквально по ребрам, впритирку - но поздно, поздно, как бы ни хорош оказался стрелок, а в ближнем бою равных ей все-таки нет. Синдер скользнула вплотную, локтем отбила винтовку вправо, развернулась и всем телом толкнула, уронила капитана лицом вверх на каменную крошку, придавила запястья коленями:

- Ах, милый, это лучший флирт в моей жизни! Я вся горю!

Создала из черного дыма наручники, примерилась нацепить их на капитана - и от шлепка неимоверной силы полетела, переворачиваясь, загребая обеими ладонями острые камушки. Поднялась на четвереньки - Ауры не было совсем! - и прямо так, с низкого старта, бросилась наутек.

Хоро, уже оборотившись человеком, подошла к лежащему капитану:

- Во-первых, это был мой лучший наряд!

Капитан поднялся, старательно глядя вбок: Хоро была одета лишь в собственный хвост.

- Во-вторых, мне пришлось бросить чемодан с Прахом и вернуться с полдороги!

Не дождавшись ответа, Хоро загнула еще один палец:

- В-третьих, от мужа выговор, что голой перед посторонними мужиками разгуливаю!

Капитан благоразумно не спорил, и Хоро несколько смягчилась:

- В-четвертых, капитан, мы тебя зачем брали? Для защиты, диверсий и вообще силовой поддержки. А на деле, стоит мне на миг отвернуться, как ты уже валяешься с очередной бабой!

Вильнула хвостом, хихикнула, окончательно вогнав капитана в краску:

- Ладно бы еще ты был сверху!

- А ноги у нее ничего, - сказал капитан, только чтобы не оставлять подначку без ответа, - не хуже твоих.

- Взял. Ящик. - Отчеканила Хоро. - В портал. Быстро!

***

Быстро команда собралась, и вскоре достигнут был кворум. Первому слово было дано Ар Амору. Встал он и молвил печальные речи:

- Все мы видели один и тот же сон. Верить ли увиденному?

Доктор Имир подтвердил:

- От самого начала всей истории я сомневаюсь в собственных чувствах.

Командир звездолета оглядел кают-компанию: присутствовали все.

- Имир, но ты же врач. Ты не можешь отличить галлюцинацию от реальности?

- В этом и беда. Разум подтверждает, что все происходящее реально. Роскошная землеподобная биосфера в двух парсеках от Земли... Ну, в двух с половиной. А сердце не верит. Просто не верит.

- Вера не физическая категория.

- Но подсознание - физическая. Мы что-то видели, слышали, осязали, обоняли; подсознание оценило это, как тревожное. Но мы не можем выразить это словами. Просто постоянное ощущение нереальности. Как будто мы в тщательно срежиссированной пьесе, где нарушения законов физики никому не важны.

- С какого момента это началось?

- С момента обнаружения не отмеченной на карте звезды, с момента определения свойств планеты.

- А что скажут ученые? Вы-то были в анабиозе, когда все начиналось.

Вычислитель Торген Кам поднял глаза к подволоку:

- Я ничего сверхъестественного не ощущаю. Что мы знаем о глубоком космосе, чтобы решить, что тут обыкновенно, а что нет?

- И потом, это сейчас биосфера подобна земной, - Анта Кай говорила медленно, размышляя вслух:

- Судя по черным тварям, первопоселенцы терраформировали планету, но не довели дело до конца. Может быть, закончились их запасы, может быть, этого не позволила их технология.

- Этак окажется, что пол-Галактики заселено нашими предками, бежавшими с Земли в Эру Разобщенного Мира, - геолог Ант Ранг взъерошил волосы на затылке. - Очень удобно, что никаких сведений не сохранилось.

- Удобно кому?

- Тому, Имир, кто устроил нам всем сегодня одинаковый сон. Мы же писали на листках, кто что видел. Совпадения у всех. Не у девяноста процентов, не у восьмидесяти - у всех! Мы можем верить в это, можем не верить - но глупо и постыдно для нашего звания ученых делать вид, что этого события не существует.

- Точно как отсутствие расхождений в приборах. Помните, я говорил на первом совете, когда ученые были еще в капсулах?

- Неважно, кто или что нам препятствует, - подвел черту командир, - важно, что препятствие сейчас неодолимо. Мы уже не доверяем собственному разуму - это чересчур.

- Я понял, - пробасил механик Сах Ктон, - почему ты не разрешил будить вторую вахту. Ты великий предводитель, Ар Амор, я не стыжусь восхищаться твоей интуицией.

- Я не поняла, - Лаик положила на стол красивый кубик-образец.

Ар Амор выдохнул и сказал:

- Первое. Мы встречаем на маршруте звезду, которой там не должно быть. С этого момента у бодрствующей вахты возникает ощущение неправильности.

- У бодрствующей вахты! - Имир хлопнул по столешнице, - я понял!

- Второе. Бывшие тогда в анабиозе не ощущают ничего непривычного. Для них эта новая реальность уже правильная. Вывод: что бы это ни было, на лежащих в капсулах оно не действует. Я еще не мог выразить это словами. К счастью, наши товарищи...

Вспоминая свой последний резерв, Ар Амор прикрыл глаза.

Второй навигатор, он же астроном, Тан Сай, не выделялся особенной внешностью. Светло-русые прямые волосы, чистая кожа, всегда умытый, особенно свежий вид. Задумчивый, по-доброму хитрый, Сай больше всего ценил игры ума, и всегда составлял командиру компанию в занятиях йогой. На танцы девушек смотрел с восхищением, но сам старался не двигаться сверх необходимого. Командир часто думал: Тан и через десять лет останется прежним, и через двадцать не переменится. Наверное, Сай тоже чего-то боялся - но никогда и никому этого не показал.

Второй пилот, она же ассистент геолога, Мита Кара, за годы полета из тощей девчушки превратилась в темный опасный клинок - что профилем, что иссиня-черным волосом, что севшим на половину октавы голосом. На середине обратного пути, когда все окончательно поняли, насколько долго продлится возвращение, Кара сочинила песню... Три дня после того вся команда, по выражению механика, “искала гайки”: все ходили, не поднимая взгляда. Но, странное дело, переболев грустной мелодией, экипаж выпрямился, как встает из волны парусник... Да звездолет же и назывался “Парус”!

Второй механик, Хим Еж, рядом с громадным и ярким Ктоном, впечатлял не сильно. Роста среднего, стрижка всегда короткая, карие глаза всегда чуть прикрыты, словно бы Еж не спал ночь. Всю схему “Паруса”, до последней заклепки, держал Хим в голове, и не нуждался ни в памятных машинах, ни в инструкциях, чтобы в любой момент сказать абсолютно точно, сколько на какой клемме будет напряжения и тока, сколько израсходовано воды, насколько просядут амортизаторы при определенной посадочной скорости... Первым Еж понял, насколько тяжело повреждение “Паруса”, и злиться начал тоже первым, и тяжелее всех переносил затянувшийся обратный путь. Еще и поэтому командир старался побольше держать Хима в анабиозе.

-... Наши товарищи укрыты от необъяснимого воздействия. После взлета мы передадим второй вахте управление. А наши дневники дадут им шанс разобраться в происходящем.

- Командир, а ты уже решил, что мы полетим, как от нас требует сон?

Ар Амор опустил обе руки на столешницу:

- Рано или поздно нам все равно придется улетать отсюда. Но стартовать немедленно, причем на основании бесспорно чуждого гипнотического влияния... Ваши мнения?

- Эта планета нуждается в помощи, - нахмурился Чань Вихрь. - Социология тут страшная, ее необходимо лечить. Разрыв между нищими и сверхбогатыми, социальный дарвинизм во всей красе... Неудивительно, что гримм они одолеть не могут: слишком большие расходы на войну, на конкуренцию, на путь к личному счастью по головам тех, кто рядом.

- Какое там лечение! Говорю не как начальник экспедиции, а как историк: мы еще даже первичный сбор данных не закончили. Модели для расчетов не построены, и непонятна пока даже их структура. Словом, никакие активные действия пока невозможны! Мы здесь такого вслепую наломать можем - сами потом от стыда сгорим.

- Лишь вчера мы договорились, что можно будет перегнать “Парус” в обитаемые земли, чтобы там в нормальной обстановке меняться знаниями - все насмарку?

- И биосфера! - в один голос вступили Анта, Имир и Гарма: два биолога и врач. Продолжил Имир:

- В одной биосфере с земными растениями, собаками, людьми, полным комплектом их микрофлоры, замкнутыми цепочками биоценозов - как-то уживаются эти самые создания гримм. Внутренние органы - имитация. Поведение непонятно. Чем питаются - непонятно. Чем порождаются, умирают ли естественной смертью - вся информация только сказки да легенды. На клеточном уровне различий нет, глубже - мы исследовать не можем, слишком быстро все распадается, невозможно даже взять образец материала, из которого состоят черные твари.

- Тридцать четвертую звездную посылали найти неземную жизнь, - Лаик Санада говорила негромко, но к чернокудрому геологу прислушались все:

- Мы нашли ее, хоть и не на планетах Веги. Случай, замедливший наш корабль, привел нас на Ремнант. Ведь иначе мы бы просто пролетели своим курсом, и все громадные расходы Земли на нашу экспедицию оказались бы напрасными. Я против остановки исследований. Мы обесценим нашу находку и не выполним главную задачу. Скажите мне, друзья: кто из нас точно видел во сне, каким образом или способом, почему - или хотя бы где! - “Тантра” будет нуждаться в нас?

Звездолетчики послушно погрузились в раздумья; командир озвучил общее мнение:

- Никаких конкретных сведений. Только абсолютная уверенность в том, что нужно немедленно все оставить и лететь к Земле - пусть даже и с нашей мизерной скоростью. Где-то на пути мы встретим звездолет первого класса “Тантра”, спасение которого в нашем неизрасходованном запасе анамезона.

- Но вероятность подобной встречи без предварительного договора о координатах, без подготовки... Такая же, как и вероятность нашей встречи с Ремнантом, - астрофизик Чань побарабанил пальцами по любимой книжке:

- Что и заставляет меня подозревать в этом всем постановку.

- Какова же сила, организующая постановки в масштабе Галактики? Кто или что это?

- Верхушка Ремнанта, к примеру, - предложила Гарма. - Они не желают изменений к лучшему: сейчас над ними не каплет, а всякая прорывная технология чревата революцией; революция же свергнет их с теплых мест. Отсюда простое решение: подбросить нам идею отлета - что может быть изящней? Допустим, они внесли какой-то прибор в прочный корпус “Паруса”, придумали сюжет этого внушения - конечно же, не пугать нас, а упирать на благородные мотивы! - и внушили всем одинаковые сны. Аппараты для обучения во сне известны давно. При здешних успехах в электронике, о которых говорил нам Торген...

Вычислитель Торген Кам отрицательно повертел головой:

- Командир сказал, что чувство неправильности возникло у него еще на орбите. Будь их внушение настолько сильно, не мы прилетели бы к ним - а они к нам.

- Если принять аксиомой, что мы под влиянием какого-то фактора, пока непонятного, но могучего... - командир Ар Амор вздохнул:

- Каковы его цели? Чем или как мы привлекли его внимание? Не стоит ли нам лететь от Земли, чтобы не привести это с собой к порогу родного дома?

- На второй чаше весов экипаж “Тантры”. Кроме людей, есть еще цель их экспедиции, о которой мы ничего, к сожалению, не знаем, - пробормотал Тан Линь.

- Враждебная нам сила не дала бы выбора и не позволила бы нам решать самим, - Хема Зана подняла голову:

- Хождение под парусом и верховая езда - два занятия, требующие доверия к ветру и лошади. К той силе, что тебя движет.

- На лошадях мы давно не... - командир осекся, подняв глаза к выгравированному на стене наименованию корабля.

- Да, - сказал астрофизик Чань, - мы “Парус”. Если в глубоком космосе найдутся течения физических частиц, излучений - почему не могут быть невидимые течения или области, где сами физические законы чуть-чуть иные? Где истоньшается грань реальности? Гравитационное поле Галактики неоднородно, а ведь ему подчиняются и скорость света и самая метрика пространства.

Хема улыбнулась чуточку печально:

- Мы как первобытные люди, выплывшие на пироге в океан, и вдруг ощутившие силу невидимого потока. Объяснения происходящему пока нет, но...

- Командир прав. Это не повод отступать. Мой голос: взлетим и спасем “Тантру”, и будем благодарны даже такому намеку.

- А Ремнант? Целая планета людей, которые так и не отучились убивать самих себя! Даже наличие смертельной угрозы под боком их не объединяет. Вести здесь исследования придется даже не в танках высшей защиты, а в танках... Как сказать... В танках нападения?

Гарма развела руками:

- Чем же конкрентно наш единственный звездолет поможет всему Ремнанту? С “Тантрой” хотя бы ясен смысл полета и встречи. А здешние жители совершенно иные, у них непонятные нам беды, не наши радости, им смешно то, что нам сжимает сердца от жалости. Наше искусство их не затрагивает, наша осторожность и последовательность, вызванные пониманием последствий, кажутся им трусостью и медлительностью, ведь они почти не планируют на сроки, большие пяти-семи лет. А наша целеустремленность и жизнь с полным напряжением организма представляются им хрупкостью.

- Действительно, организм человека устроен для энергичной работы. Только в процессе активной деятельности человек набирает силу и достигает совершенства. Человек, появившийся на Земле как результат бесконечно длинной, протянувшейся на миллионы веков, цепи непрерывно изменявшихся и совершенствовавшихся поколений животных, - бесстрашный, могучий и умный борец за свое существование. Поэтому для человека борьба и работа - норма жизни, условие здоровья, совершенствования, воспитания... - Ар Амор прикоснулся к подбородку пальцами:

- Только вот борется он здесь, на Ремнанте, со своим же товарищем, не увеличивая совокупный ресурс человечества, но всего лишь перекладывая его из кармана в карман. Оттого и победа...

- Да, - поддержал Имир, - что для них победа над конкурентом, то для нас подлость и горе. Даже захоти они принять наши знания - мы не учились убивать или ловчить, или прорываться к цели по головам своих же товарищей.

- Никакое другое общество, кроме коммунистического, не может объединить всю планету и сбалансировать человеческие отношения. Поэтому для меня вопрос прост: либо будет всепланетное коммунистическое общество, либо вообще не будет никакого, а будут пыль и песок на мертвой планете, к чему Ремнант, надо признать, уже довольно близок.

Ар Амор посмотрел на отключенный экран, вздохнул:

- Но как построить будущее с единственным кораблем, на планете, намертво зажатой борьбой за существование с враждебной биосферой?

- Мы сильны, и горячи наши сердца, но целую планету нам ни согреть, ни расплавить. Воспитать же учеников нам вряд ли позволят!

- Улетать, ничего не сделав, противно долгу и совести. Как же нам бросить на произвол судьбы целую планету наших родичей по крови?

- Которые, к тому же, вовсе не хотят, чтобы мы их спасали. В отличие от звездолета “Тантра”.

Вычислитель Торген Кам растрепал щетку своих черных волос:

- Как ни поверни, мы можем служить исключительно живым примером. В технологиях между нами даже не пропасть: мы просто идем к разным целям. Нас не интересует сиюминутный коммерческий успех прибора или машины, мы делаем дорогие долгоживущие вещи - а тут электроника возрастом всего пять лет уже считается устаревшей и проектируется так, что больший срок ей выдерживать ни к чему. Вот как вы себе представляете их пятилетнюю электронику в космосе, например, в нашей экспедиции? Брать восемь комплектов на срок полета и еще три в запас? Это по весу окажется даже тяжелее нашей серии МН.

Торген махнул рукой:

- Наши технологии взаимно перпендикулярны. Мы можем открыть им все секреты, но быстрой прибыли это никому не принесет - следовательно, и не нужно. Только наши знания истории, развития общества, может быть, уберегут Ремнант от разрушительных войн и губительных потерь населения.

- Командир, - утробно выдохнул Тан Линь. - Живым примером не обязательно быть всему кораблю. На вахтах же я не нужен. Оставьте мне библиотеку, побольше фильмов и проектор.

Звездолетчики переглянулись.

- И пусть каждый из нас выполнит свой долг, - Сах Ктон поднял глаза к надписи:

- Парус, пугающийся ветра - просто кусок ткани.

Командир долго смотрел на Линя - тот встретил взгляд начальника экспедиции бестрепетно. Прочие звездолетчики молчали. За десятки лет совместного путешествия они превратились в единый общий голос. И теперь все чувствовали ненужность любых слов.

- Ну что ж... - Ар Амор выпрямился:

- Кораблю - взлет.

***

Взлет “Паруса” выглядел торжественно и страшно; страшнее всего, что никто из живущих не мог надеяться увидеть гостей из космоса еще раз.

Винтер стояла под козырьком левой батареи среднего калибра - где на лицо падала самая густая тень - и кусала губы. Гримм с ним, с поганцем Таурусом! Пусть бы скакал себе дальше, козлина краснорожая, пусть бы орал на митингах. И село Кленовая Осень выжило бы. И “Парус” не сорвался бы так внезапно и обидно... Ее вина, ее ошибка в расчетах!

И еще рапорт. Наверное.

Сирена “Паруса” испустила последнее предупреждение - от звука обгадились даже гримм! Винтер надвинула боевые очки со светофильтром. Белое пламя планетарных моторов сдвинуло громадную стальную рыбину резко, в зенит. Пар, громадный шлейф дыма, понизу клубы пыли - а высоко-высоко, стальным наконечником копья - “Парус”.

Неважно, какого класса звездолет на самом деле. Неважно, сколько летел он, и сколько ему лететь еще. Неважно даже, коммунизм на Земле, или там какой гилозоизм!

Люди во Вселенной не одиноки, вот что важнее всего!

Надо было плюнуть на секретность - она и так нарушила кучу параграфов. Надо было взять сестру! Просто, чтобы Вайсс это видела. Просто, чтобы Охотники сложили цену своему копошению... Теперь поздно - все, что можно было сделать неправильно, Винтер сделала неправильно.

Еще чуть-чуть - и Винтер заплакала бы. На “Громобое” она теперь своя, никто не упрекнет.

Но тут ее осторожно взяли за левый локоть:

- Хозяин, механик не нужен? Это на Земле я атмосферник, а на Ремнанте я лучший специалист по звездным кораблям.

Винтер повернулась. И правда - один же kommunist остался!

- Мы действительно получили просьбу о помощи, от второго нашего корабля, - Тан Линь, казалось, читал по лицу. - Не думайте о нас плохо, прошу. Космос огромен, человек перед ним пылинка. Наши звездолеты не вполне совершенны.

- Звездолетов у нас нет никаких вообще, - ветер обдувал десантную палубу, глаза слезились у обоих. Офицеры “Громобоя”, проводив звездолет, столпились вокруг одинокого землянина - как же тоскливо сейчас должно быть ему! Еще и непьющий - как он такое вынесет?

- У вас тут много чего нет, - Линь принялся загибать на удивление крепкие пальцы во множестве мелких порезов:

- Начать с обучения. Родившийся в деревне ребенок уверен, что не выбьется из колеи. В обществе господствует мнение, что ученые - это такие непонятные чудаки, могущие в любой миг поставить на грань гибели весь мир из одного пустого любопытства. Что, сколько ни бейся, без волосатой лапы не продвинешься.

- Уел, - зашелестело в толпе. - В самую десятку!

- Вот почему вы лишены резервуара грамотных людей, из которых вы могли бы воспитывать ученых и мастеров. Поэтому и техника ваша вся зависит от Праха.

Тан Линь пожал могучими плечами; нездешний синий материал комбинезона блеснул в лучах низкого солнца.

- Первое, что приходит в голову мне - где нет Праха, нет и гримм. Следовательно, можно попытаться наладить сообщение выше атмосферы.

Офицеры запереглядывались. Коммунист невозмутимо пояснил:

- А механику и автоматику сделать, например, на пневматических вычислителях, гидропроцессорах - они магнитных наводок не боятся, и стратосферная ионизация им не страшна. Осмотреть с воздуха ваш четвертый континент - не там ли сердце черных? Если нельзя исследовать мертвых гримм, то можно ли посадить их в клетку? Наверняка опыты были, только их делали одиночки, сохраняя данные в секрете, чтобы на нем нажиться, и по смерти уносили с собой в могилу, оставляя следующим поколениям бесчисленное изобретение велосипеда. Вот это и надо исправить.

- А ты не надорвешься? - боцман даже полез чесать затылок, чего при офицерах не позволял себе никогда.

Коммунист поднял взгляд - отшатнулись все. Винтер чуть было не выхватила полусаблю и не рубанула Тан Линя от плеча до пояса.

Одинокий землянин посреди десантной палубы чуточку печально улыбнулся и наваждение рассеялось. А ведь я предупреждала, чтобы не укоренялся, с запоздалым ужасом подумала Винтер. Чувствовала! Даже тут я все сделала не так...

Тан Линь погладил гору коробок с записями, сверкающий металлом коммунистический кинопроектор - офицеры на полном серьезе спорили, отразит ли он пулю табельного пистолета. Что такой штуковиной можно убить, просто саданув человека по башке, никто даже и не спорил.

Коммунист еще раз легонько улыбнулся. Дескать, что же делать, раз так вышло:

- Я - “Парус”!

***

Я “Парус”, я “Парус”. Иду от Веги двадцать шесть лет. Во внешнем ледяном кольце системы получил пробоину двигательного отсека, нарушена регулировка защитного поля моторов. Двадцать лет пытался набрать скорость, но двигатели пришлось остановить. Пять лет летел по инерции, уклонился от курса. Вошел в систему 6559-ЦТ+13-ПКБ. Звезда похожа на Солнце. Одна из планет системы полностью землеподобна, и частично заселена потомками землян. Получил призыв о помощи, взлетел, иду навстречу “Тантре”. Исследование планеты Ремнант не завершил. Ее четыре континета лучше, чем четыре планеты Веги. Ничего нет прекраснее их белых гор, зеленых долин и чистых озер. Но населены они такими созданиями, что лучше бы они были абсолютно безжизненны.

Какое счастье будет вернуться!

(с) КоТ

Гомель

25.06 - 18.09.2018