По спине пробежала легкая дрожь, а потом в ноги ударила крупная: это разом открылись и грохнули в палубу крышки моих ракетных шахт. Шахт у меня тридцать три, а сколько гостей - считать не стану. Как там у великих? “Пиши две тысячи, чего их, бусурман, жалеть!”
Отметок много. Похоже, здесь все.
Ну что, НАТО, добро пожаловать. А то, блин, заждались.

***

Заждались и с другой стороны тоже. После Вьетнама флот США окончательно уверился, что русский медведь из берлоги не вылезет. Подводных лодок у медведя, конечно, многие сотни - но те лодки гремят на весь океан, а потому нет проблем засечь и утопить, случись в том настоящая необходимость. Не появись пришелец, Тихоокеанский флот осенью восемьдесят второго провел бы давно планируемые большие маневры, с заходом в Японское Море - между собственно Японией и советскими берегами. Загнал бы туда три-четыре авианосные группы - чем русские могут парировать этакую мощь? А нечем, разве что базовой авиацией. Ну так палубные пилоты лучшие военные пилоты в мире. По крайней мере, так показано в фильме Top Gun - а всей Америке известно, что кино никогда не лжет. Пилоты авианосных полков живо расчистят небо, случись в том настоящая необходимость.

Адмиралы, правда, не чувствовали себя так уж уверенно. Допустим, аргентинский десант обсуждать смысла нет. Участвовали старые корабли, ни приличных радаров, ни даже хороших авиабомб, а противокорабельных ракет всего шесть штук, и те на тяжелые не тянут, потому как самолетного базирования. Там и Алого Линкора не нужно, любая авианосная ударная группа справилась бы не хуже, разве что не пушками, а штурмовиками.

Но вот разгром Третьего Флота... Политики могли курлыкать с трибун что угодно - адмиралы понимали, что пришелец их именно задерживал. Не суть важно, применил гость мины или супердальноходные самонаводящиеся торпеды. Важно, что не топил корабли, пытался минимизировать ущерб. А что получилось не очень-то мягко, тут уж ничего не поделаешь: злое дело война...

Впрочем, адмиралы флота относились к войне, как к работе. Команда троечников неизменно побеждает разобщенную толпу гениев. Что бы ни случилось, необходимо работать по процедуре - и противник окажется просто перемолот. Никакая доблесть не играет против экономики половины мира.

И потому штаб тихоокеанских сил США в Сан-Диего бестрепетно наводил на единственный Алый Линкор и три авианосные группы Седьмого Флота, куда срочно стянули все, оказавшееся под рукой, даже “Китти-Хоук”, CV-63, вытащили из японской Йокосуки - и одну Четвертого, в которой служил еще легендарный “Мидуэй”, CV-41, успевший восемь лет поплавать аж при Дядюшке Джо.

Японский флот: четыре громадных якобы эсминца, на вид чистой воды вертолетоносцы, а с ними полсотни эсминцев обычных, пяти или шести самоновейших серий - назначили охранять место действия от советских, китайских, северо-корейских подводных лодок.

Южно-корейские корветы, числом шесть штук, назначили сопровождением к трем австралийским крейсерам. Штаб помнил, что во Вьетнаме оззи и “Столичные тигры” из Сеула показали себя совсем неплохо. Со времен того же Вьетнама флотам не приходилось стрелять по настоящему противнику; пора бы это исправить. Не то и правда, не успеешь опомниться, как окажешься в kolkhoz.

И пусть здешние коммунисты заодно посмотрят на мощь Америки. Подумаешь, флот утопили. У Америки еще семь флотов, не считая Резервного! Четвертый на юге Тихого океана, Пятый в океане Индийском, Второй и Шестой в Атлантике, Восьмой в Средиземном море. Искорежили четыре авианосца? Ну да, неприятно. Только на базах консервации авианосцев еще больше пятидесяти. Отмоют от смазки, добавят новую электронику, подкрепят палубы. Да, не будет сто машин в авиагруппе - двадцати штук на каждой палубе хватит. Помнится, самурайскому супер-линкору “Ямато” хватило вполне.

И вообще, что коммунисты? Прислали недокрейсер-переэсминец, бывший противолодочник; ну и с ним два настоящих эсминца. Да, выглядят лихо - так ведь внешность не стреляет. Три вымпела! Ни промежуточных баз, ни авиагруппы... Любая АУГ легко их шапкой накроет.

Впрочем, здешние коммунисты давно уползли к Индонезии, где у них имелись какие-то контакты со времен Сухарто. Ну, и надо же свой эсминец подобрать - он так спешил доставить отчет о посольстве и вошедший в легенду краденый стакан, что порвал турбины и теперь болтался без хода в необозримых просторах Тихого Океана где-то севернее Новой Гвинеи, вопя о помощи. Тихий-то Океан ураганами славен, при двенадцатибальном шторме от хижин туземцев остаются только пеньки-столбики.

Великий Пол Маккартни, до которого тоже дошла история со стаканом, написал-таки очередной сингл: “Чужое серебро”. Угар моды прошел, да и на Третьем Флоте Миротворец уже оставил за собой тысячи погибших. Так что сингл не порвал хит-парады и не стал гимном гверильерос. Но многие миллионы людей читающих, привыкших думать на пару ходов наперед, узнавали друг друга по первым его аккордам - как хиппи узнавали друг друга по “Желтой субмарине”, “Вчера” или “Пересекая Вселенную”.

Нездешний коммунист пересек экватор в день солнцеворота: он тоже путешествовал на удивление неспешно, иногда на двадцати узлах, иногда снижая ход почти до дрейфа. Заходил к атоллам, покупал бананы - уже никого не удивляло, что на берег сходил один-единственный моряк. Он даже находил время валяться на пляже, где несколько раз попал на фотоснимки - вылитый человек, возрастом и здоровьем вполне соответствующий военному флоту. Прямо не поход боевой, а шикарный круиз; вот разве что бабу ему подложить никто не успел - ни всемогущее ЦРУ, ни вездесущее КГБ. А что сам он, разрушая стереотип о вернувшихся с моря матросах, по девкам не бегал, то списали на его синтетическо-роботическую природу.

Но, наконец, звезды сошлись, и громадные боевые ордера Четвертого и Седьмого флотов увидели друг дружку на радарах самолетов дальнего радиолокационного обнаружения, сокращенно ДРЛО. Самолеты эти выбрасываются на полтораста миль от ядра ударной группы. Милях в двадцати-тридцати за ними крутятся истребители прикрытия; но им эти двадцать миль - тридцать шесть километров - на минуту-две лета. Успеют, если что. За ними, милях в ста от ядра, противника встречают эсминцы радиолокационного дозора, подпертые со спины крейсером с управляемым ракетами, так и называется: крейсер УРО.

Потом движется ложный ордер, корабли-приманки, фонящие и вопящие на всех диапазонах, вызывающие на себя ракеты и авиацию, и готовые ее встретить. Здесь, как правило, крейсера ПВО, утыканные зенитками ствольными и ракетными, до полного ежеподобия. Сердцем ложного построения назначается небольшой эскортный авианосец, обсаженный истребителями не хуже, чем те крейсера зенитками. Если эскортника нет, в ложный ордер направляется танкер. С высоты его легко спутать с настоящим авианосцем: один большой корабль в окружении мелких. Конечно, жаль, если топливо разбомбят, но самолеты все-таки ценнее.

Чуть в стороне от ложного ордера движется настоящий: “его величество король авианосец” с парой-тройкой тяжелых ракетных крейсеров, с маленьким противолодочным авианосцем, на котором все больше вертолеты, вокруг барьер фрегатов-противолодочников; а внизу, под АУГ, нарезает круги универсальная подводная лодка-охотник.

Еще миль сто в сторону, чтобы не попасть под удар - транспорта, плавмастерская, госпиталь, океанский буксир-спасатель. Плавучий тыл, тоже прикрытый мелочью, от случайных самолетов и подводных лодок. Ну и арьергардный дозор: крейсер для мощности, эсминцы для радиолокаторов, самолеты ДРЛО для того же; истребители для их прикрытия. В море окопов нет, и в спину зайти могут запросто.

Итого, внутри развернутого боевого ордера АУГ целиком поместится какая-нибудь Бельгия. А уж Лихтенштейнов с Монако и Ватиканом туда можно напихать чуть не два десятка.

На войне все это дублировано и резервировано. Не один ряд эсминцев дозора, а две-три гребенки. Не один крейсер УРО, а четыре-пять. Малый авианосец тоже не один, а пара: первый с вертолетами, подводные лодки кошмарить, а второй чисто истребительный, прикрывает ударную палубу. И так далее, и тому подобное.

Но сейчас войны нет, а великие маневры на страх большевикам еще только запланированы. И поэтому крейсер УРО единственный, крейсер ПЛО единственный, эсминцев только дивизион, восемь вымпелов. Эскортных авианосцев нет вообще.

Зато ударный авианосец в каждой АУГ настоящий. И штурмовики на нем настоящие. Их подают из ангара на лифты-подъемники; машины с лифтов перекатывают уже на палубу, оттаскивают желтыми низкими тягачами в определенную зону ожидания, где уже и снаряжают.

А зоны эти на авианосцах нарисованы именно что кровью - опытом Второй Мировой и всех локальных войн, где отметились разносчики демократии.

Итак, от правого угла кормы по диагонали к левому борту размечена угловая посадочная полоса, на ней ничего стоять не должно, иначе сесть некуда. Треугольный кармашек на самой корме справа от посадочной полосы - зона “PATIO”, “внутренний дворик”. Там сейчас гнездятся спасательные вертолеты “Си Кинг”. Потом здоровенный квадрат лифта, сразу на две машины. Потом зона-самолетоприемник “JUNK YARD”, “хоздвор” куда оттаскивают удачно севшие машины и откуда сталкивают в воду безнадежные. Потом вдоль правого борта высокая узкая надстройка-”Остров”, где остекленная рубка диспетчера, мостики и радары, зенитки, антенны и трубы, и опять радары, антенны, лампы приводной светосигнальной системы.

За островом по правому борту - сразу два главных лифта. Между лифтами зона “CORRAL”, “загон для скота”. Два самолета или четыре вертолета, если авианосец новый. На старом дай бог впихнуть что-нибудь одно.

Напротив лифтов, под самым островом, строго по центру всей палубы - важнейшая зона “THE STREET”, в смысле - улица. Стартовая позиция первой очереди. Там шесть машин. И левее, почти залезая на посадочную полосу - сейчас можно, в небе пока никого нет - второй ряд, “THE SIXPACK”. Так называются упаковки пива по шесть банок; и сейчас в той зоне готовят еще шесть машин, стиснутых так же плотно, как пиво в картонках.

От “улицы” и “упаковки” в нос начинается взлетка. Две катапульты; во время перехода авианосца между ними позиция “BOX”, то бишь ящик, и там всегда втиснуты две машины дежурного звена, пятнадцатиминутной готовности. Сейчас они в небе, так что на взлетке чисто от середины палубы до носового среза. Еще две катапульты слева, прямо на посадочной полосе. Они нужны, чтобы выпустить как можно больше самолетов разом; на время приема самолетов эти катапульты блокируют.

За первым лифтом, до сужения палубы, по правому борту зона “POINT”. На эту точку можно втолкнуть четыре самолета, но первый лифт при этом блокируется. Все, правый борт использован.

На левом борту от кормы вырез палубы, полоска зоны “FINGER” - сюда чаще всего принимают вертолеты, но и три-четыре крылатых машины поставить можно. Потом четвертый лифт. За лифтом длинный треугольный клин слева от посадочной полосы, от него начинаются запасные катапульты. При первом старте, когда важно побыстрее вытолкать всех в небо, там стоит пара-тройка машин тоже. И еще островок “CROTCH” между посадочной полосой и взлетной - левый борт закончился тоже.

Считаем: двенадцать машин в центре, “улица” и “упаковка”. Две уже взлетели из “ящика”. На “FINGER”, “JUNK YARD”, “CORRAL”, “POINT” - по две машины, иначе не работают самолетоподъемники. Итого две в небе, двадцать машин готовятся.

А долго ли самолет подготовить?

Поднять из ангара, раз. Притащить на место и аккуратно там закрепить, чтобы не скатился в море, два. Заправить, подвесить вооружение, три. Проверить всю электронику, четыре. Выставить в очередь на катапульту, пять. Вот сейчас только можно раскладывать крылья, шесть. Запуск двигателя, семь. Прогрев и общая диагностика самолета, восемь. Колесом в повод катапульты, газовый щит поднять, форсаж, пошел!

Следующий взлет при хорошей погоде допускается через тридцать секунд, но за тридцать секунд самолет из ангара не выкатишь, не говоря уж обо всем остальном. Для машин, стоящих на палубе, готовность сорок пять минут. А для запрятанных в дальнем углу ангара и двухчасовая готовность - очень хороший показатель.

Только за два часа первые взлетевшие уже сожгут весь керосин и вернутся. А это уже “THE SIXPACK” долой, третья и четвертая катапульты долой - они же угловую посадочную полосу закрывают. На всех остальных зонах, кроме только “THE STREET”, работать приходится с оглядкой: и лифты туда-сюда, и на посадку постоянно кто-то валится, и на катапульты кого-то мимо тащат, и горячий выхлоп со всех сторон, а тут же ящики с боеприпасами, шланги с авиатопливом, электрика и хрупкая электроника. Да, и ядерные бомбы тоже здесь, вон там зеленый короб с черно-желтым значком радиационной опасности. Ядерная бомба В61, модификация с переменным зарядом, здесь и сейчас выставлено по сто семьдесят килотонн, по восемь Хиросим. Только ее запрещено называть открыто. Говорите: “форма” “подвеска”, “серебряная пуля”, и сохрани вас господи Иисусе со всеми святыми уронить чертов ящик или нарушить герметичность упаковки.

А при качке сей архисложнейший кордебалет и вовсе превращается в цирк на проволоке. Куда там канатоходцам-дрессировщикам, что уж там о синхронном плавании!

Вот и получается, что на бумаге супер-авианосец, сто машин, цельная большевицкая авиадивизия, одиннадцать эскадрилий по девять самолетов. Но, что тяжелый “Форрестол”, что старичок “Мидуэй”, заставший еще Эйзенхауэра живым, поднимают одновременно всего лишь пару. Атомные “Нимиц” с “Энтерпрайзом” выпускали в первой волне по четверке, да чертов Миротворец отвесил им такого пинка, что большие парни не скоро выйдут на поле с матч-реваншем. Так что рассчитывать можно на тридцать-сорок машин с каждой палубы, и то при хорошей погоде.

Сейчас погода превосходная, видимость “миллион на миллион”. И те самые “формы” из ящиков с черно-желтым трилистником цепляют и к штурмовикам А-5 “Скайхок” и к А-6 “Интрудер”, и к А-7 “Корсар”. Подходит рассчитанная штабом секунда. Выпускающий офицер давит на кнопку светофора.

Штурмовики взлетают.

***

Штурмовики взлетают сразу со всех палуб, и это несомненное открытие огня. Массовый взлет всех самолетов! Советские подводные лодки, ракетные крейсера, следящие за американскими АУГ, по такому признаку определяли начало Третьей Мировой, и обязаны были тут же топить авианосец, не считаясь с собственной неизбежной гибелью.

... С одной стороны, я авианосцы топить не присягал...

Штурмовики еще не показались: противокорабельные ракеты их обогнали.  Насколько я разобрал по сигнатуре и расшифровке перегоров, здесь все четыре “Вирджинии”, номера CGN-38,40,41,42. Новые ракетные крейсера, годные не только самолетики “Терьером” пугать, у каждого в залпе по восемь “Гарпунов” RGM.

А вот еще следы, прямо из моря, крутой изгиб и разгон: подводные лодки запускают “Гарпуны”, модификацию UGM. На дистанцию торпедного боя не суются, что уже хорошо.

Наконец, с неба третья группа отметок: палубные штурмовики “Хорнет” набрасывают “Гарпуны” версии AGM.

“Гарпун” ракета известная и мощная. Двести двадцать километров, двести двадцать килограммов заряд. Одно плохо: ракета дозвуковая, медленная. Можно обойтись даже без поля Клейна. На сотню, приблизительно, “Гарпунов”, мои зенитные автоматы отвечают снопами железно-никелевой дроби. Надежнее было бы урановой, но где я тут, в океане, найду столько урановых отходов? Это железно-никелевых конкреций возле первого же вулкана валом, а уж вулканами Тихий Океан оконтурен щедро...

Так, дробовую завесу прошли... Сколько? Пять... Нет, восемь прорвавшихся ракет разбиваются о поле Клейна. На защитном куполе ярко высвечивается рисунок, покрытие из шестиугольных плиток - невидимые вены вздуваются от нагрузки. Только по венам стекает не кровь, а захваченная энергия.

Накопители проверены и перепроверены; корпус окутывается лиловым свечением - как огни Святого Эльма. Ракеты, похоже, закончились, и на подходе те самые штурмовики.

Зенитки выключаются: мне же энергия нужна. Пускай бросают свои игрушки. А вот ответный залп, наверное, уже пора. Боевая дистанция чуть меньше трехсот километров, иначе американские “Гарпуны” просто не долетели бы. Даже мои пушки, даже с активно-реактивными снарядами, на триста километров не бьют.

Но ракеты-то есть и у меня!

... С другой стороны, если авианосцы топить нельзя, но очень хочется, то можно?

Залп; корпус оседает, выдавливая воду во все стороны. Мне пора нырять, а к небу рвутся тридцать тяжелых ракет, и три противоспутниковых. Шутки кончились, дорогие друзья американцы. Вы смелые ребята и отличные бойцы, и вы патриоты своей родины, что достойно всяческого уважения.

А вот я патриот не вашей родины. Неважно, какой именно - важно, что не вашей. И я поступаю точно в духе так любимых вами фильмов, где вы несете всем демократию и всех побеждаете, и за это вас награждает президент и любят красотки-фотомодели. Я тоже хочу, чтобы меня награждали и любили, а что для несения демократии мне подвернулись именно вы - бизнес, ничего личного. Кажется, так выражаются у вас? Видите, я ваш верный ученик и последователь даже в этом.

Чем же вы недовольны?

Штурмовики вплотную; безукоризненная карусель, “звездный налет” со всех направлений разом. В воздухе чуть ли не двести самолетов с четырех задействованных авианосцев. Нападение рассчитано великолепно: все прилетели в заданный срок и нарезают сложнейшие заходы в атаку без единого столкновения. Часть кидает бомбы, часть пытается создать вокруг “торпедный суп”, часть крутится поодаль, выжидая первых попаданий, чтобы развить успех. Когда бы это не меня топили, апплодировал бы.

За моими ракетами пытается гнаться истребительное прикрытие. Но это не крылатой “Фау” на хвост наступать, обманывать гироскопы. Баллистическую, прущую вверх, еще догони попробуй.

... С третьей стороны, мой прототип не “Айова”, “Георг шестой”, “Бисмарк” или там “Джулио Цезаре”. Не “Цесаревич”, “Бородино” или “Александр Третий”. Не “Марат” или “Парижская коммуна”. Наконец, не “Ямато” или “Конго”. Я - линкор Тумана “Советский Союз”, и это наверняка не просто так...

Поле Клейна расширяется примерно на пять кабельтовых в стороны. Несколько близко подошедших торпедоносцев цепляют оранжевый купол законцовками; на их скорости фатально. Кто-то врубается в бирюзовую волну, кто-то лишается плоскости, оторванной точно по механизму складывания. Еще один врезается в сам купол и открывает счет разрывам на нем.

А потом самолеты разбегаются в стороны, и я едва успеваю снять поле Клейна. На установленной высоте начинают срабатывать ядерные заряды. Сразу четыре штуки, “коробочкой”, чтобы огненный шар от одной бомбы не уничтожил соседнюю, чтобы та сработала тоже.

Надо мной тридцать метров соленой воды, только клотики торчат с навинченной приемной горловиной. Приемная горловина дрожит от напора: чертова прорва энергии! А у меня именно для нее имеется пылесос. Маленькая, можно сказать, ручная, черная дыра. Не на продажу, для себя только. Почитал тут Фейнемана и Хокинга на досуге, сделал для проверки усвоенного. В хорошем хозяйстве все пригодится.

Счетчик заряда, правда, у меня так себе, по вторичным эффектам. И физик я не очень, и времени сделать качественно не хватило, даже так едва успел к бою. Вот и думаю: вроде бы и набралось энергии для оснащения Туманного Флота аватарами, но лучше подстраховаться. Не хватит миллиэлектронвольта от расчетного, и судьбу твою Эйнштен с Капицей не предскажут.

Короче, дорогие патриоты, мне нужна вторая волна.

***

- Нужна вторая волна, сэр! Он закрыт каким-то куполом или полем. Защитным полем, сэр. Выглядит, как оранжевая полусфера из шестиугольных плиток. Сработали все заряды. Да, сэр, сработали штатно. И огненный шар, и ударная волна, все в наличии. Но непохоже, чтобы это хоть как-то повредило купол. Да, сэр. Принято возвращение на палубы, сэр...

Голос пропадает со щелчком. Адмирал обращается к единственному на весь флот человеку в штатском:

- Профессор, вы все слышали. Что посоветуете?

Профессор некоторое время молчит. Затем начинает отвечать медленно, негромко, вынуждая моряка ловить голос в шуме, среди большого зала Боевого Информационного Центра, называемого военными коротко БИЦ:

- Сэр... Исходим из того, что физика у нас и у них все-таки общая. То есть, применяемое им оружие либо защита могут быть нам пока неизвестны, но не могут быть невозможны.

Профессор берется за подбородок и замолкает еще на несколько мгновений. Затем говорит уже громко, уверенно:

- Сэр, любое защитное поле либо поглощает энергию удара, либо ее отражает в той или иной пропорции. Но идеального отражателя не существует, и какая-то часть энергии все равно достанется щиту. Следовательно, в обоих случаях защиту можно перегрузить. Перенасытить. Ядерный взрыв не справился, но это все-таки тактические боеприпасы. У нас же есть кое-что и помощнее, верно?

Адмирал благодарит за совет молчаливым кивком, отходит чуть подальше, к месту оператора, наклоняется и отдает приказ. У них на флоте “формы” всего лишь В61. Сто семьдесят килотонн, “сдвойки” не грузили. А вот на “Больших птицах” есть бомбы В53, до девяти мегатонн. Что такое “большие птицы”? Это лучшие в мире стратегические бомбардировщики В-52.

***

Лучшие в мире стратегические бомбардировщики В-52 ревут недалеко, за колючей проволокой. Четырехкилометровая бетонированная взлетная полоса, сухая аризонская степь. Одноэтажные низкие и плоские домики военного городка. У ворот, перед въездом в часть, высокий блондин в отглаженной парадной форме прощается со стройной, очень крутобедрой девушкой, судя по прямым черным волосам и профилю - с индианкой из коренных. А судя по единственному пончо на плечах, по босым коричневым ногам, по бахроме и фенечкам - из какой-то хиппи-комунны. Пара выглядит превосходно, и бегущие на сирену пилоты завистливо вздыхают.

Индианка шепчет:

- И вы полетите туда... И будете бомбить?

- И полетим и будем. Я даже не стану отнекиваться, что сам-то я оператор огневой точки, воздушный стрелок. Против меня на истребителе не мирный житель, а офицер, летчик-истребитель. Но мы экипаж, мы команда. Именно потому, что мы, в случае чего, безо всяких рассусоливаний нажмем на кнопку, коммунисты на нас и не кидаются.

- Ну да, вам тут наговорили про коммунистов. А знаешь, когда срубят последнее дерево и выловят последнюю рыбу, все поймут, что доллары нельзя есть.

- Я парень с фермы, ты же помнишь, как мы познакомились. И я не сильно разбираюсь в том, что вам там рассказывают в университетах. Но я знаю точно, коммунисты вводили войска в Будапешт, пятьдесят шестой год. В Прагу, шестьдесят восьмой. И в Кабул, семьдесят девятый. Получается, каждые одиннадцать-двенадцать лет большевики куда-нибудь вводят войска. Вот. Это есть факт... Слушай, нам что, в такой-то момент и сказать нечего?

Девушка хмыкает:

- Мне всегда казались удивительными ваши самолеты. У них колесики, как у машины, четыре опоры, настолько широкое брюхо... И только под крыльями маленькие стойки. Куда они деваются при взлете?

- Ну ты как спросишь, я даже не знаю, что сказать... Складываются.

Пара чуть переступает по горячему асфальту - синхронно, как в танце. Индианка молча прижимается плотнее, и стрелок шепчет ей в самое ухо:

- Пойдешь за меня?

- А... Пойду.

- Просто дождись меня, хорошо? Не променяй на какого-нибудь пустобреха из этих ваших волосатых. Дождешься?

Девушка молча вжимается в китель и сопит, сдерживая слезы. Нельзя же сказать: я-то дождусь, это ты не вернешься!

Потом она крепко целует парня, отталкивает и бежит через дорогу к белому раздолбанному пикапу. Ныряет на пассажирское место, машет рукой. Старуха-индианка за рулем, выдохнув из курительной трубки здоровенный клуб вонючего дыма, втыкает передачу - и пикап, дернувшись, выстрелив таким же клубом дыма из выхлопной трубы, катится со скрежетом по превосходному асфальту федеральной дороги. Здесь, у авиабазы, все дороги федеральные.

- Ну вот, - говорит старуха, отъехав миль на пять, - можешь начинать плакать.

- А он?

- Он любит небо. И он останется в небе.

***

В небе всего четыре самолета. Два ударных В-52Н, один регистратор со всевозможными приборами, модификации RB-52, и один штабной. Он тут ни к черту не нужен, да, похоже, какому-то воздушному генералу загорелось получить красивую строчку в личном деле. Участвовал в боевых действиях, не хрен собачий. Почет, уважение, да и выплаты не помешают.

Первая контрольная точка - эсминец флангового дозора Четвертого Флота. Его внизу не различить, но есть пока что радиосвязь - мелкие взрывы по сто семьдесят килотонн ионосферу не покорежили. Опознались, получили данные для корректировки. Легли на боевой курс.

В отсеках “Больших птиц” не тонкие изящные иголочки В61. Самолеты несут по две старушки В53, выглядящих на свои годы. Толстенные, здоровенные, взглянешь и сразу видишь - никакое это не “изделие”, не “форма”, и уж точно не “серебряная пуля”. Это Бомба, просто, без экивоков, с заглавной буквы.

Каждая “птица” несет пару Бомб. При подрыве на расчетной высоте старушка В-53 образует огненный шар диаметром пять километров - а на пять километров линкор не отпрыгнет, не кузнечик. Запас, для гарантии, вчетверо, той же “коробочкой”. Сплошной огонь по площади сто квадратных километров. Точность, правда, не очень, особенно по движущейся цели. Но Миротворец далеко от любого клочка суши, а океан... Океан перемалывал и не такое.

Единственное, о чем беспокоятся экипажи - не заметит ли Миротворец их птичек на подходе? То есть, уже заметил, скорее всего. Если он способен сбивать спутники, то, наверное, и обычные зенитные ракеты имеет. И тут придется полагаться на вторую волну штурмовиков, которые именно сейчас должны связать боем линкор, не дать ему выскочить из-под ковра четырех Бомб.

Вот и второй эсминец. Триангуляция, место проверено, рассчитан боевой курс, время сброса установлено, введено в электронику Бомб. Пошел отсчет. Вон внизу пятнышками ордер Седьмого флота, все три авианосца. И горелый некогда “Форрестол” CVA-59, по прозванию “зажигалка”; и отличник боевой и политической “Рейджер”, CVA-61; и “Констеллейшн”, CV-64. С авианосцев поднимается вторая волна - она пойдет параллельным курсом, но ниже, экранируя “больших птиц” от систем обнаружения Миротворца. Бомбы-то придется бросать с тормозными парашютами, чтобы самим успеть смыться. А медленную и большую цель зенитчики легко распотрошат из обычной ствольной артиллерии.

Зато вольфрамовый лом, падающий по суборбитальной траектории километров с пятидесяти, на гиперзвуковой скорости, никакая зенитка не собьет. Электроники в гвозде никакой, помехи куску металла безразличны, и свернуть его с курса может одно лишь прямое попадание такого же быстрого и тяжелого снаряда, а попробуй-ка вычисли перехват с точностью до сантиметра за несколько секунд! Его же сначала увидеть надо, а площадь рассеивания у иглы настолько маленькая, что радар ее просто-напросто не видит.

В теории, радар может увидеть облако плазмы перед раскаленным носом падающего лома. Но настроенная на определенные характеристики сигнала умная машина паразитную отметку не покажет. И без того все небо в попугаях, первая волна садится на заправку, лихорадочно поднимается вторая, а еще истребительное прикрытие, а еще “Большие птицы” там, на высоте пятнадцать километров.

Пакет вольфрамовых игл накрывает их первыми. Алюминиевый фюзеляж не защита - три самолета исчезают с радаров за одну секунду. Какое-то время держится отметка четвертого самолета: огромный бомбардировщик вошел в плоский штопор и несется к воде кленовым листом. Но вот и его конструкция не выдерживает перегрузок; разрыв, куски; отметка пропадает с радара. Нечего засорять информационный экран засветками от кучи медленных осколков, осколки безопасны.

Обычно да - но сейчас в отсеках сбитых В-52 падают Бомбы, успевшие встать на боевой взвод, на подрыв при ударе.

Затем вольфрамовые иглы продолжают свой путь вниз. Тридцать ракет, в каждой пучок из девяносто трех игл. Эллипсы рассеивания накрывают все четыре авианосные группы. Алый Линкор наводил ракеты гравилокатором, ему помехи в эфире от атомных взрывов нипочем. И потому центры эллипсов безошибочно ложатся на зону “THE STREET” каждой палубы.

У советских матросов есть вторая специальность - маляр. У американских матросов такая специальность - огнеборец, firefighter. Обычным пожарным в голову не придет бросаться на огонь в железных кишках авианосца, где со всех сторон боеприпасы, авиатопливо, перегретый пар из турбин; радиация, наконец!

Но никакая храбрость ничем помочь не в силах. На палубах десятки самолетов первой волны, вернувшейся только что - кто в зоне “JUNK YARD”, кто еще на полосе, кто уже на катапульте. Кого тащат на старт, кого пока заправляют.

Металлический град!

Палубу заливают реки авиационного керосина. Защитное орошение не успело даже включиться: удар иглы тяжелого металла, прилетевшей из самой стратосферы, высвобождает больше энергии, чем взрыв тротила такого же веса. Так что, если стержень прошел все палубы и проткнул днище, это еще удачное попадание. Всего лишь дырка сквозь все палубы, всего лишь фарш из оборудования и людей!

А вот если стержень влепился в прочные шпангоуты набора, в защиту или в сам реактор, в массивные турбозубчатые агрегаты, в склад боеприпасов...

Надстройки авианосцев пережеваны, измолоты - они в самой середке эллипса рассеивания. Из каждых девяноста стержней сюда пришло сорок пять. Авианосцы тонут, и спасать их некому. Вольфрамовый стержень, задевая человека даже краем огненного шлейфа, оставляет лишь закопченые металлические пуговицы с оплавленными нашивками.

По летной и ангарной палубам разливается топливо. Искрит рваная проводка. Что-то происходит в реакторе, шестьдесят четыре миллиметра кевлара его не защитили - да и не смогли бы. Самолеты на подломанных ногах. Пар из разбитых турбин и катапульт. Где-то упали пожарные завесы, где-то автоматика уничтожена. Огоньки, огни, языки пламени - и вот клуб огня до самых небес!

А снизу быстро, неумолимо поднимается вода. Тройное дно превратилось в сито. Живые прыгают в океан и гребут как можно дальше.

Подбирать их особо некому, потому что ракет запущено три десятка, и крейсерам тоже прилетело от щедрот. Ладно бы еще крейсера имели бронирование, как встарь, от снарядов собственного калибра. У нынешних даже надстройки алюминиевые - а этот металл, между прочим, прекрасно горит, о чем известно любому сварщику. Да и вообще любому рукодельнику, хоть раз варившему металл с помощью термитных свечей. И потому крейсера тоже кренятся, садятся кормой или носом, отчаянно тушат пожары, создают рубежи подкреплений по уцелевшим переборкам или палубам. Скорее всего, на воде они удержатся - но и помочь никому рядом не смогут.

Буксиры-спасатели, госпитали и вообще плавучий тыл на этот раз, по уставу, в шестидесяти милях от ордера. Именно чтобы не попасть под удар. Устав, вдолбленный в US Navy сорок лет назад японцами, сработал. Спасатели целы, и по прибытию окажут помощь.

Но все они так далеко! Шестьдесят миль двадцатиузловым ходом - целых три часа; на воде уже только громадные костры гибнущих авианосцев, да в нескольких местах севшие по башни крейсера. Эсминцы снимают людей, бесстрашно подходя борт-в-борт - и получают по верхним палубам шрапнель раскаленных, радиоактивных осколков от внутренних взрывов.

Паровой взрыв куда страшнее атомного. В атомном взрыве радиоактивные материалы сгорают - а паровой взрыв раскидывает куски реактора с активным топливом; вот как его вымыть из щелей и закоулков корабля? Как его там, для начала, заметить? Хорошо, когда есть время ходить с дозиметром - а когда поток носилок и спасенных с крейсера?

Злое дело война!

Пилоты второй волны узнают о гибели флота по внезапно замолчавшей радиосвязи. Правда, они думают, что флот нашли обычные ракеты, виденные первой волной. Но разницы-то никакой. И все сорок пилотов, не сговариваясь, направляют самолеты на проклятый оранжевый купол, на отвратительный шанкр, сифилитичный прыщ. Теперь это личное; каждый пилот сегодня превосходит себя в маневре, в расчете, в точности сброса “изделия”.

И очередная “коробочка” с удивительной синхронностью срабатывает на установленной высоте подрыва.

***

На установленной высоте подрыва сработали еще заряды. Лавина даже не света, сплошной поток чистой энергии. Монолитный огненный шар. Не устрой я пылесоса, тут бы только нырять на километр под воду - и то не факт, что помогло бы, вода-то несжимаема.

Но пылесос в наличии, накопители тоненько гудят от вливающегося потока. Жаль, что из моей установки нельзя сделать купол. Ведь что такое поле Клейна? Это набор из множества бутылок того самого Клейна, который вовсе не пивовар, не винодел, а математик. Вот он однажды составил математическое описание некоего пространства, у которого везде вход - но нигде не выход. Система “ниппель”, только на уровне физического закона. Обычная защита Туманного Флота представляет собой набор таких бутылочек, между которыми во время боя приходится переключаться. Ну и перенасытить эти бутылочки тоже можно, после чего защита исчезнет.

Я же собрал, условно говоря, большую бутылку с широким горлышком - но единственную, к минимизации непригодную. Зато ну очень емкую! Четыре в первой волне и четыре во второй, восемь по сто семьдесят килотонн. Почти полторы мегатонны! Для сотворения мира не хватит, формула е=мс2 не велит. Зато проколоть отверстие между мирами, вызвать переток энергии, хватит вполне. А потом на этот прокол заводится мировая линия - и вот, энергии для постепенного пробуждения аватар на всех кораблях Туманного Флота уже достаточно. Дело не мгновенное, зато надежное. Ядра бы еще научиться творить, а то что я все один да один... И неуютно здесь. Кидаются, вон, чем попало...

Пока я так и сяк ворочал свои конструкции, за горизонтом, примерно в той стороне, откуда прилетали обе волны штурмовиков, поднялись вполне узнаваемые грибы. Раз, два, три, четыре. Горшков помог? Это же Третья Мировая! И слушать радио бесполезно: у меня на голове только что полторы мегатонны сработало, а там вообще что-то здоровенное, раз гриб за двести километров наблюдается, и не один - четыре. Ионосфера всмятку, новости не узнать.

Впрочем, инверсионных следов нет - а в случае массового обмена баллистическими должны быть, погода великолепная, небо синее до самых звезд, ни облачка.

Нет, пожалуй это не друг дружку, это меня пытаются грохнуть. Придется валить отсюда. И желательно в другой глобус, не успокоятся же.

Тем более, что первая задача выполнена, процесс формирования аватар запущен, сеть событий ощутимо трясет. Мировые линии величественно раскачиваются, порождая на стыках узелки, узлы и аномалии. Ох, сколько народу сейчас попадает кто куда; надеюсь, что жизнь их поменяется все-таки в лучшую сторону.

Но с ними-то ладно, а вот как мне теперь СССР спасать?

Одно, что добежать до Владивостока не выйдет, если перед этим Западное Побережье Америки не выжечь до скального основания. А и добегу - Третья Мировая. Не сейчас, так позже. Когда мои сведения Союз усвоит и переварит. И, пока Союз мою информацию поймет и применит, заокеанские друзья сложа руки не усидят. Я вот Горшкову одно только письмо и отправил - а полторы мегатонны сразу, да еще за горизонтом черт знает сколько рвануло... Этак и спасать окажется некого!

Второе, немаловажное. Советский Союз огромен. Инерция у него колоссальная. Даже сейчас, когда мое ядро места себе не находит от перепляса мировых линий, Союз остается глыбой, неподвижной скалой, непроницаемым клубком наглухо, насмерть переплетенных связей. Сдвинуть это - надо вырастить поколение. Не меньше двадцати лет, пока воспитанные по-новому люди не займут ключевые точки. Да и людей таких нужно... Черт, у меня даже плана нет! Ни расчетов, ни стратегии! Вот чем надо было заниматься, а не авианосцы топить!

Но теперь хныкать поздно, потому как есть еще и третье.

Третье - мой прототип не “Айова”, “Георг шестой”, “Бисмарк” или там “Джулио Цезаре”. Не “Цесаревич”, “Бородино” или “Александр Третий”. Не “Марат” или “Парижская коммуна”. Наконец, не “Ямато” или “Конго”.

Я - линкор Тумана “Советский Союз”.

Мне отступать некуда. Если глыбу нельзя сдвинуть вручную, надо какой-то механизм. Лом, рычаг, лебедку, кран...

Кран! В последнем сне, про котов, где мы по решетчатой стреле крана прыгали... Как там Корабельный сказал: “...Сейчас накренится вправо, а потом на столько же влево.”

И тут в голове как-то сложилось все сразу. И звенящий от переизбытка мощности накопитель. И величественные качели мировых линий. И понимание, что повернуть русло ручья стократ проще, чем русло Волги в нижнем течении.

А главное, герб на боках. Самый-самый первый герб: молот, книга и плуг.

Сэр Исаак Ньютон велик. Всего-то яблоком по голове, а какой результат. Ему бы эти полторы мегантонны, он бы, небось, давно уже Общую Теорию Всего составил. Ну, если бы выжил, это понятно. Увы, великие о нас не позаботились, и придется пользоваться движением струн вслепую, по неким общим соображениям.

Итак, нам нужно попасть во время самого первого герба. Восемнадцатый год. Сегодня восемьдесят второй. Разница шестьдесят четыре года. Дождаться там созревания аватар, это лет пятнадцать. Союз тридцать третьего отличается от РСФСР восемнадцатого намного больше, что СССР девяностого от СССР же семьдесят пятого. Восемнадцатый год еще не сплошная глыба связей, не слипшиеся намертво макароны. Там кипяток, хаос, там еще никто не видит границ возможного.

Там есть шанс.

Решившись окончательно, я отключаю магниты на своей мини-черной дыре, и переход открывается.

Внешние же наблюдатели видят, что корабль исчезает в огромной вспышке.

***