- Господин ротмистр, если вам не нравятся условия, вы вольны прямо из кабинета явиться к Феликсу Эдмундовичу... Ага, вы знаете, кто это... И назваться ему настоящим именем. А я охотно сделаю ставку на то, сколько вы проживете после. Ну так что?
- Черт бы вас побрал! Теперь я ваш с потрохами, словно клейменая лошадь!
- Уже, господин ротмистр. Уже побрал. Ваши проклятия опоздали.
***
- Покорнейше прошу извинить мое опоздание, вызванное сложным объяснением...
Профессор Лебедев - конструктор авиамоторов и вообще двигателист - вошел в ресторан отеля, из экономии освещаемый лишь несколькими лампами великолепной люстры. Там, за кружком нескольких плотно составленных столиков, собрались все прочие участники сегодняшнего совещания. Великий химик Ипатьев, фронтовик Струве и прапорщик стройбата эстонец Оклон пили водку. Маленькими стопочками, под холодную рыбу. Молчали.
Вернадский, по возрасту своему, спросил горячего чаю с ароматными пушистыми булками. То же вкушал и заметно стесняющийся гимназист-химик... Лебедев попытался вспомнить фамилию скуластого, не смог, махнул рукой и сел рядом:
- Пожалуйста, и мне чаю. У нас тут, господа, кажется, складчина?
- По рублику извольте, профессор, - отозвался щеголь-корабел Юркевич, восседавший во главе цепочки столиков. Рядом с ним на скатерти блестела бутылка шустовского коньяка и рядом же пиратски-залихватски сверкала стопка серебрянных рублей. Точно такими Корабельщик выдал профессору Лебедеву прогонные от Одессы, присовокупив компенсацию за беспокойство.
Профессор вынул свеженький рубль и положил на стопку, вспомнив извинения Корабельщика за чрезмерное усердие поимщиков: “Профессор, я бы вам этих ухарей выдал головой по старинному русскому обычаю,” - анархист улыбнулся вполне располагающе, - “да они третьего дня ввечеру налезли по дурной живости натуры на балтийских матросиков, отправляемых воевать против белочехов под Самару. Чего хотели, не знаю. Должно быть, пьяные. А как я сам такой же матрос, то меня судьба ваших похитителей ничуть не удивила. Не помню только, кого из них просто застрелили, а кого в ЧК пинками гнали, да по пути сломали шею. Жестокий век, жестокие сердца.”
Тут профессор вполне согласился: лицо Корабельщика не отразило ни капли печали о сгинувших. Однако, балтийский анархист, цитирующий запросто Шекспира? Положив на память сей вопрос разъяснить, Лебедев налил себе первое блюдечко чаю - как полагается, живого кипятка, вопреки всем законам физики-гидравлики, пахнущего именно вот еловыми дровами. Наколотый сахар брали тут же, с блюдечка, горкой.
Кистяковский, вот фамилия скуластого юноши. Лебедев слегка улыбнулся: ничего, гимназист, попей пока чаю. Твое все впереди. Мы-то, старики, чертова зелья уже на жизнь выпили...
Коньяк с Юркевичем пили все остальные: корабел-технолог Дмитриев, два математика Успенский и Тамаркин, два экономиста Боголепов и Билимович, механик Тимошенко, радиоинженер-пилот Понятов, ковбой-вертолетчик Ботезат и Гудков-геолог, отвыкший от изысканной выпивки за годы таежных ночевок.
Закусывали, как полагалось, икрой: за серебряные рубли, не пустые бумажки совзнаков, подавали щедро и лучшее. Икра блестела и черная, и красная, и волжская и даже амурская, сбереженная в крепкой засолке с тех еще времен. Поговаривали, что скоро введут “советские червонцы”, обеспеченные золотом - но для этого требовалось прежде всего покончить с гражданской войной; Лебедев помнил по своему пребыванию в Одессе, что там еще всерьез и не начинали. А ведь начнут непременно...
Профессор поежился.
- Ладно, господа, полно молчать, как на тайной вечере, - внезапно хмуро сказал кудрявый Тимошенко. - Нас покупают. У меня численные методы расчета. Причем расчетов настолько много, что я теряюсь, не видя способа, коим инженер все их проделает за сколько-нибудь разумное время. А что у вас?
Вернадский тихо прошелестел:
- У меня разгадка вашего беспокойства. Вычислительные машины. В номере на столе меня ждала целая подборка по теории. Пока по теории. Намек более чем прозрачный. Иди со мной - и получишь практику.
- Алмазы на Вилюе. Нефть на верхней Волге. Нефть в Тюмени. Газовые месторождения. Сталь и уголь в Кузнецке. Курская магнитная аномалия. Донецкий бассейн: Луганск, Юзовка... Никополь, Мариуполь. Теория дрейфа материков, - коротко перечислил геолог Гудков и снова надолго замолчал.
- Меня поселили в номере с Алексеем Михайловичем. Крыловым. Чтобы вам объяснить, господа, он в нашей науке все равно что у большевиков, к примеру, Маркс, - щеголь Юркевич тянул фразы медленно. - Представляете, первый в истории иностранец с золотой медалью Британского общества корабельных инженеров. Теоретик мирового уровня. На восстановление флота выбил из Думы полмиллиарда рублей в двенадцатом году... Вот-с, мы разговорились. Я и спрашиваю: как вы, царский генерал, по всем канонам романа, сатрап, форменный держиморда... И агитируете меня, штафирку-инженеришку, служить сиволапому народу?
- Особенности национального якобинства, - хмыкнул ковбой-вертолетчик Ботезат. - Но простите, прервал.
Юркевич кивнул, не задержав речи:
- Алексей Михалович мне отвечает: а вы, дескать, сперва образуйте народ, а тогда уже и служить ему не зазорно. Вообще, мне показалось, что Алексей Михайлович смотрел на меня несколько свысока.
- Неудивительно, - поднял буйно-кудрявую голову Тимошенко. - Мы же тут все собрались уезжать. Мы для всех дезертиры.
- Служить... Большевикам? - медленно же произнес математик Успенский.
- Что же, царь правил державою лучше? - отозвался, неожиданно, тихоня-семинарист Боголепов. - Когда бы царь учредил такой департамент или министерство, как вот нас нынче сватают... Пожалуй что, и до революции бы не дошло.
Выпили молча, как по покойнику.
- Владимир Иванович, со всем почтением, прошу ответить - что предложили вам? - внезапно и горячо заговорил гимназист Кистяковский.
Юркевич кивнул:
- Верно, коллега, не стоит отклоняться от порядка. Вам бы, по хорошему, тетрадочку или хоть листочек для протокола.
- Что же мы, за ужином не в силах отойти от мыслей о работе? - даже чуть обиженно покривилися прапорщик-строитель Оклон.
Все засмеялись легко и радостно - потому что, при всех различиях, именно таковыми они и были. Отсмеявшись, генерал Ипатов добыл из планшетки лист, карандаш и все подал Кистяковскому:
- Все не пишите, только - кому что предложили. Владимир Иванович, остановились на вас.
Юркевич выдохнул:
- Корабли. Громадные корабли. Водоизмещением за двести тысяч.
- Тонн?! - подскочил Дмитриев.
- Ну не килограммов же! - Юркевич махнул рюмку и закусил быстро, потом так же быстро заговорил:
- Вообразите, господа, северный морской путь. Ледовитый фасад России. Диксон, Игарка, устье Лены, Енисея, Оби. Норильск, Дудинка, Кайеркан. Все это обслуживается судном... - Юркевич вытащил бумагу из кармана и прочитал:
- Контейнеро-возом, вот как. Правда, контейнеров нет пока. Но судно ледового плавания. Проходя мимо порта, чтобы не стоять на разгрузке драгоценные мгновения северного лета, такой титан спускает на воду баржи-лихтеры с уже отсортированным грузом, а сам прет себе далее, до Анадыря и во Владивосток. И в следующую навигацию обратно...
Юркевич выпил еще стопку и закусил еще.
- Что мне делать в Европе? Что? Англичане ведь не пустят меня в свои вотчины, кто доверит заезжему нищему что-то большее каботажной лоханки? А здесь... И ведь Наденька настаивает...
Щеголь махнул блестящим шевиотовым рукавом, упал в кресло и некоторое время боролся с желанием выпить еще рюмку, но умеренность все же победила.
- У меня контейнеры, - признался Дмитриев. - Эти самые контейнеры, почему-то их производство решено налаживать в первую голову. Речной флот, плоскодонки. Ракетные и торпедные катера. И еще, там просто чертова прорва всего. Стопка бумаги выше спинки стула. Я, признаться, далее первых страниц не читал.
- У меня все эти порты, - таллинский прапорщик-строитель Оклон пошевелил в воздухе пальцами. - Мурманск, Архангельск, Диксон, Игарка, Гусиная Земля, Шпицберген, Анадырь.
- Меня уговаривать не пришлось, - вздохнул Ипатьев, - так что у меня искусственный каучук, топливо, в том числе и авиационное, и черт знает, что еще. Но штамповка взрывом! Но дробление угля кавитацией! Так просто - а мы даже об этом не подумали.
- Ваш нумер семь, - гимназист старательно скрипел карандашом, и Лебедев подвинул ему блюдечко с наколотым сахаром.
- Благодарю, - Кистяковский рассеяно взял кусочек и положил за щеку. - Господин Ипатьев...
- Без чинов, молодой человек. В конце-то концов, мы тут все... Товарищи. В нашей воле, быть ли нам товарищами по новой моде, либо же в старинном казацком смысле. Коли уж нашему поводырю угодно было напомнить нам Гоголя.
- Хорошо... Товарищ Ипатьев, - с заметным усилием выговорил гимназист. - Но для чего дробить уголь настолько мелко? Кавитация - это же вовсе в пыль.
- Для водоугольного топлива. Это как искусственный мазут. Можно применять низкокалорийные угли, у нас их много.
- А почему не топить просто углем? На дробление придется затратить немалую саму по себе энергию.
Собрание посмотрело на гимназиста с отчетливым снисхождением:
- Ведомо ли вам, отчего матросские ботинки называются “прогары”, а кочегары никогда не завязывают свои ботинки на шнурки?
Конечно, Кистяковский повертел головой отрицательно - иной ответ игра и не предполагала.
- Оттого, - вздохнул Юркевич, - чтобы успеть сбросить ботинок прежде, чем закатившийся в него уголек из топки прожжет ногу до самое кости. Но вам, химикам, простительно сего не знать. Мы же, корабелы, давно взыскуем Святого Грааля, то бишь нефтяного топлива. Потому как одна бункеровка, сиречь загрузка кораблей углем, способна взбунтовать команду. Жидкое же топливо можно качать насосами и вдувать в топку насосами же, без адовой работы кочегара вовсе. Да, эрзац-мазут хуже чистой нефти. Но экономия на миллионах портовых грузчиков, на усилиях команд по бункеровке...
- Закусывайте! - велел Ипатьев командирским голосом. - Немедленно!
Юркевич повиновался и умолк.
Профессор Лебедев поймал себя на мысли: до чего же точно полутемный зал ресторана воплощает образ нынешней России. Все богатства и вся красота никуда не делись - протяни руку и вот они, крахмальные белейшие скатерти, фарфор, серебро и стекло, изящные гнутые спинки стульев, позолота и роспись на стенах, букеты и картины. Профессор обедал здесь раньше, и помнил громадный зал под высоченными белыми сводами, куда летний ветерок вносил занавески...
Сейчас все укутывал сумрак, непосильный для полудюжины дешевых “трехсвечевых” ламп. Вся культура - а ведь ресторан именно культура еды, тут одних писаных правил книжка толщиной с библию, и это еще не трогая рецептов! - так вот, вся культура сейчас, в момент выбора судьбы, не то, чтобы вовсе бесполезна... Профессор покрутил головой. Скорее, беспомощна. Она ни плоха, ни хороша - она попросту о другом.
Россия во тьме!
Чтобы не поддаться окончательно накатившей тоске, профессор Лебедев заговорил:
- Двигатели, да. У меня их столько! Калильные и свечевые, внешнего сгорания, питаемые от Солнца... Да-да, господа, концентрируемый параболическими отражателями свет.
Профессор еще посмотрел на теряющийся в полутьме потолок и пробормотал в нос, никому не слышно: “Да... Свет...”
- Экономика. Государственное планирование. Доля государственного и частного в экономике. Борьба с кризисами, - наперебой доложили Боголепов и Билимович. Гимназист поставил им цифры “девять” и “десять”.
Математики, переглянувшись, тоже хмыкнули:
- Великая теорема Ферма. Гипотеза Пуанкаре и даже доказанная! Доказательство Перельмана, черт знает, кто таков... Но, признаем, остроумно. Исчисление в остаточных классах. Обратная польская нотация. Шифрование с открытым ключом... Да там еще столько всего!
Ковбой-вертолетчик Ботезат развел руками:
- Вертолеты, понятно. Тоже множество данных. Между прочим, господа, вы обратили внимание, насколько качественная бумага, на коей все сие напечатано?
- Обратили, - хмуро кивнул Тимошенко, - и что матрос как-то слишком гладко глаголет. Видывал я анархистов, они не таковы, нет. Глубину мысли, точность формулировки они почти всегда заменяют крепким словцом. А Корабельщик шпарил, словно Пушкин в лицее, даже не захотел выругаться ни разу. Но какая нам разница, кто он есть? Главное, понять, чего на самом деле хочет от нас Совнарком через этого... Штандартенциркуля из отдела рейсхканцелярских товаров.
Снова просмеялись и снова выпили; причем Ипатьев одним взглядом воспретил Юркевичу наливать более половины стопки. Тот вполголоса извинился:
- Тяжелый выдался день...
За окнами в осенних сумерках раздались крики. От угла ресторана к дровянику пробежал оборванный парень - видимо, пойманный на горячем воришка, потому что следом проскочил и второй, размахивающий черенком:
- Стой, падла, убью!
И прибавил несколько тех самых слов, что анархистами употребляются взамен глубины и точности речи.
Потомок астрономов и великого Бернулли, фронтовик Струве, повернулся к гимназисту:
- Коллега, и меня внесите в исторический документ. Исследования планет-гигантов. Экзопланеты. Экспериментальная проверка теории господина Эйнштейна-Минковского. Я, получается, четырнадцатый...
За окном, в неверном свете далекого уличного фонаря, снова пробежал тот самый парень с черенком - только уже обратно. За ним из-за угла высыпала тройка, возглавляемая бывшим убегающим. Тройка размахивала взблескивающими под фонарем железными шкворнями, вопя на разные голоса:
- Ну давай! Убивай! Куда побежал, убивец! - с непременным прибавлением анархистских слов-заменителей.
- Вот! - наставительно поднял палец великий химик-генерал. - Вот у кого тяжелый день. Поневоле запросишься в тот монастырь, что Корабельщик предлагал. Тишина и покой: ни тебе звонков, ни тебе курьеров, ни тебе совещаний... Ни таких вот быстроумных Ахиллесов и хитроногих Одиссеев под окнами...
Подмигнул Юркевичу, обратившись к нему вполголоса:
- Не переживайте, помиритесь вы с Надеждой Евгеньевной. Дело молодое. Пока есть ссора, вы ей не безразличны. Поверьте старику...
И уже полным голосом снова вогнал гимназиста в краску:
- Коллега, а что же предложили вам?
Кистяковский пожал плечами, вписывая себя под нумером “пятнадцать”:
- Взрывчатка. Самая разнообразная. Фуллерены. Признаюсь честно, я тоже не все успел прочесть.
- Машина для записи звука на магнитную ленту, - коротко сказал Понятов, налегая на бутерброды с икрой. Молчаливый Гудков-геолог его в том вполне поддерживал. Дескать, разговоры разговорами, а когда еще попробуешь настоящей паюсной. Коньяк потомок муромских купцов и геолог прихлебывали на пару, как старики чай, но, в отличие от Юркевича, нисколько не утратили ни ясности мышления, ни твердости речи.
- Дело к полуночи, а день, и правда, выдался... Товарищи, - тоже с заметным волнением заговорил Ипатьев. - Предлагаю высказаться, по канону военного совета начиная с младшего по возрасту, дабы вес авторитета не искажал ничьего мнения. Владимир Иванович, Александр Александрович, согласны?
Вернадский молча кивнул. Профессор Лебедев повторил жест. Ипатьев указал развернутой ладонью на гимназиста:
- Итак, молодой человек, этично ли идти в большевицкую службу? Или в службу России, тут уж как вы лично для себя определите. Либо же следует не марать руки помощью кровавому режиму? А он будет кровавый, не обольщайтесь, - вздохнул Ипатьев, - ни английская революция, ни французская без того не обошлись. Что уж толковать про русский бунт, по меткому определению Александра Сергеевича, “бессмысленный и беспощадный”.
Кистяковский отложил карандаш, с хрустом разгрыз еще кусочек сахара. Пожал плечами:
- Для меня все просто. Корабельщик покупает нас не деньгами, но знаниями, тут никаких сомнений. Но, в отличие от золота, знания у нас никто не отберет. Правят ли в России большевики, либо монарх, либо социалисты - знания Корабельщика так или иначе принесут пользу проживающим в ней людям. Пущенные в ход знания неизбежно утратят секретность, разойдутся широко и тем самым окажутся в общей копилке человечества. Если я откажусь и уеду... Что же, за рубежом, как точно дал определение... Товарищ... Товарищ Юркевич, - явно привыкая к звучанию, повторил юноша, - в Берлине или в Марселе ничего мне на блюдечке не подадут, важного и денежного не доверят. Уж точно, мне там не придется работать над столь сложными задачами. Обучаясь в Берлине, я хорошо изучил предлагаемые места. Молодой химик может устроиться, в лучшем случае, на завод эбонитовых телефонных трубок - и то, если не сыщется немца, согласного на тридцать марок.
Юноша слегка улыбнулся.
- Вообще, путешествуя по Германии, я потерял счет городским легендам, начинающимся со слов: "а потом имяреку решили не заплатить или заплатить меньше уговоренного..."
Гимназист развел руки; в слабом свете лампы его вспотевшее от горячего чая скуластое лицо сделалось окончательно монгольским; голос чуть сипел:
- Что же до службы кровавой власти, так после года революции я призадумался. Еще стоит взвесить, что этичнее: рубить ли головы на службе у царя Ивана Васильевича Грозного, либо сбежать на Литву, подобно князю Андрею Курбскому, и вооружать собственными руками врагов той же России. Пусть я и молод, однако же я и в сем отношении не обольщаюсь. Ибо сказано в речах сэра Пальмерстона, по коим я имел честь изучать английский: “У Британии нет ни постоянных врагов, ни постоянных друзей...”
***
- ... Лишь наши интересны неизменны и вечны, и наш долг следовать им!
Завершив краткое вступительное слово, сэр Уинстон уступил кафедру капитану второго ранга Мэнсфилду Смит-Каннингу, начальнику Секретной Службы. Именно в честь этого широколицего человека, настоящего морского волка с честным открытым взглядом светлых глаз и уверенной улыбкой, некий Ян Флеминг - “давным-давно в далекой-далекой Галактике” - назовет начальника Джеймса Бонда единственной буквой “М”.
Капитан явился в морской форме, грузно прошагал во главу длинного стола, опираясь на трость. Его секретарь уже разложил в определенном порядке бумаги на столе; сэр Мэнсфилд зашел в “П”-образный загончик, стукнул рукоятью прислоненной трости, обвел взглядом аудиторию.
Официально темой заседания объявили принятие в строй первого авианосца специальной постройки “Аргус”, принятого флотом шестнадцатого сентября одна тысяча девятьсот восемнадцатого. Но всего лишь неделю назад, восьмого ноября, все того же восемнадцатого года, в ставку французского маршала Фоша прибыла немецкая делегация и запросила, наконец-то, мира. Германский Рейх номер два не выдерживал натиска Антанты на Западном фронте. Даже предательство России, открывшей немцам фронт Восточный, и щедро снабдившей Кайзеррайх-цвай зерном, лесом, рудой и углем - даже это кайзера не спасло.
Так нужна ли теперь, после перемирия, флоту Его Величества дорогая - как все новейшие! - по той же причине сложная, страдающая всеми детскими болезнями прототипа - здоровенная “коробка для мелочей”? Официально Их Лордства собрались для решения судьбы первого в Англии - да и в мире - авианосца специальной постройки.
Кворум Адмиралтейского Совета достигался очень просто: два Лорда и секретарь. Но сегодня бывший Первый Лорд Адмиралтейства сэр Уинстон Черчилль собрал всех, и даже премьер-министра Ллойд-Джорджа. Предмет беседы выходил далеко за объявленные газетчикам рамки.
Вместе с рудой и лесом в поездах на Германию двинулись революционные идеи. Вон, русские попробовали - у них получилось. Оказалось, что можно! Даже богопомазанного царя можно свергать, если тот ведет свой народ на убой за французские долговые бумаги... В конце-то концов, главные вдохновители коммунистов кто? Вовсе не славяне, а мозелец Маркс и вестфалец Энгельс.
Распробовав идею и обдумав ее с немецкой основательностью, восстали матросы в Киле. Совершенно внезапно их поддержали рабочие по всей стране, обильно снабженные “катехизисом коммуниста”, переведенным на добротный хохдойч и напечатанном на удивительно гладкой, качественной бумаге. Немцы к добротным вещам неравнодушны, да и тезисы в нижечке излагались вполне себе верные.
Лучшая в мире английская разведка - директор ее вот сейчас на кафедре, готовится к докладу - достоверно установила, что брошюрки десятками тысяч доставляли большевики на дирижаблях концерна “Цеппелин”. Тут уже содрогнулись буквально все и повсеместно. Над Европой во весь рост поднялся призрак союза тевтонского сумрачного гения и славянской, без того загадочной, широчайшей души... Мало того, призрак сей размахивал “Капиталом”, призывая к оружию миллионы обнищавших за войну людей.
Требовались меры крайние и срочные, а потому большевицкого агитатора Эрнеста Тельмана прямо на трибуне застрелил снайпер. Стрелка тут же разорвала возмущенная толпа, обрубив любые ниточки к британцам - но увы! Принцип: “Кто чашку спер, тот и бабку укокошил” известен миру со времен Юлия Цезаря, так что главным виновником событий немцы тотчас провозгласили Антанту. Дескать, коварный Альбион по условиям перемирия получил слишком уж мало, а потому Антанта желает продолжить войну и занять войсками Рур, Саар, Эльзас - все сплошь промышленные, шахтерские районы Германии. Без Рурского металла, без Эльзасского угля, без предприятий Саара, наконец, Германия не отольет и ядер к старинным фальконетам. Что уж толковать о флоте, танках да самолетах.
Разумеется, умные люди с обеих сторон фронта возражали: сильная Франция лордам из-за Пролива нужна ничуть не больше сильной Германии, так что никакого Саара французы-”пуалю” не получат нипочем. Да и мучительная торговля за Эльзас и Рур еще впереди... Но кто же в толпе слушает умных людей? Крикнул некто неизвестный: “Англия виновна!” - и все, пошли громить посольства.
Вот ради чего в Зале Совещаний старинного здания Уайт-холла собрались ни много, ни мало - все двенадцать Лордов. Шесть Морских Лордов, действущие адмиралы. Четыре Лорда Адмиралтейства - политики, в том числе и Черчилль, бывший глава Уайт-холла. Премьер-министр Ллойд-Джордж как почетный гость собрания. А также суперинтендант и цалмейстер: первый ведал строительством кораблей, второй адмиралтейской казной.
Капитан второго ранга Мэнсфилд Смит-Каннинг, начальник Секретной Службы, что на Материке называли МИ-6, окинул взглядом собрание. Комната представляла собой высокий ящик, шкатулку, только изукрашенную изнутри, не снаружи. По колоннам и выступам сводов потолка вились золоченые шнуры, обвивали розетки, изображающие флаги, ядра, шпаги. Простенки между колоннами занимали картины лучших мастеров: море, море, море, немного кораблей, чуть побольше дыма, местами огненные брызги. В торце зала громадный камин с мраморной доской почти до потолка. Сам потолок, гладкий и белый, отражался в надраенном паркете, приятно пахнущим восковой мастикой. Вместо газовых рожков совсем недавно поставили новомодные электрические светильники; к счастью, сейчас день - их свет сэр Мэнсфилд переносил с трудом, больно уж глаза режет.
За большим столом зеленого сукна помещались двенадцать лордов. Именно здесь не казались вульгарными кресла с вызолоченными спинками, обтянутые алым шелком. Англия это флот - а флот как раз и определяют вот эти люди. Так что люди за столом ни больше, ни меньше, как Англия. Только уже ни париков, ни мантий - костюмы отличной шерсти, оазис новомодной демократичности в сердце Империи, над которой никогда не заходит Солнце: Канада - Австралия - Гонконг - Индия - Суэц - Кейптаун - Гибралтар - Англия, и снова Канада.
По долгу службы сэр Мэнсфилд знал всех людей за зеленым сукном главного большого стола, и перед совещанием успел кое-что почитать о многочисленных секретарях и референтах Их Лордств, разместившихся вдоль стены на легоньких гнутых стульях. Но именно сейчас директору Секретной Службы не хотелось перебирать имена и фамилии. Пусть остаются темным облаком с напряженно поднятыми белыми лицами. Не стоит отвлекаться.
- Итак, досточтимые сэры, предпринятые нами усилия принесли следующие плоды. Первое, личность Корабельщика окутана таким количеством слухов, что совершенно ясно свидетельствует об их искусственном происхождении. С вероятностью девять из десяти можно утверждать, что парламентер “августовских обстрелов” и народный комиссар информатики суть одно и то же лицо. Но есть все же один шанс из десяти, что на самом деле картина иная, мы же видим только первый маскировочный слой. Например, мы не смогли узнать ничего, подчеркиваю - ничего достоверного! - о прочем экипаже “Красного линкора”. Экипаж линкора обычно составляет полторы-две тысячи человек. Всем им необходима еда, вода, отдых на берегу, женщины, наконец. У всех имеются родственники, семьи, предыстория. Хоть липовая, но - где?
Директор Секретной Службы сокрушенно развел руками:
- Ни сам корабль, ни люди с него так и не замечены нами ни в одном из портов. Джентльмены, отвергая всякую мистику, могу только посыпать главу пеплом. Во избежание пустопорожнего спора, перехожу сразу к следующему пункту. Легенда о якобы инопланетном происхождении Корабельщика пока что ничем не подтверждается. Телесно, как сам он заявил на совещании Совнаркома, он вовсе не отличим от человека. Наука по данному вопросу высказалась многогласно и обильно, увы! - сэр Мэнсфилд снова вздохнул, - никто из ученых не сказал ровным счетом ничего определенного. Более того, его вульгарная шутка с “буквой Z” вполне в духе матросов-анархистов, паче русских. Но мне трудно предположить, что на подобное пойдет межзвездное существо. Для истинного инопланетника мы должны быть столь чужды, сколь для нас муравьи. Допустим, из каких-то резонов мы бы спасли муравьев от потопа или накрыли муравейник стеклянным куполом от непогоды. Но кто из нас даже задумался написать на куполе муравьиные непристойности?
По кабинету прошелестел краткий совокупный смешок.
- Добавлю, что мы запросили работы господ Эйнштейна и Минковского, упоминавшихся Корабельщиком. Наши ученые прочитали все это, немедля передрались, поделились на множество лагерей, партий и подпартий. Каждая из партий тотчас же принялась клянчить у меня миллиарды фунтов на физические эксперименты. Но вот сказать определенно, мог ли человек - да хоть кто-то! - явиться из неведомых глубин Вселенной, ни отважилась ни единая партия.
С тягостным вздохом разведчик сложил и убрал в папку верхний лист.
- Перехожу к главному. Деятельность фигуранта на посту наркома информатики. Во-первых, это централизация всех доступных ресурсов поближе к столице. Большевики, как известно, перенесли столицу в Москву. Туда же стянуты большинство ученых, техников, мастеров. У меня имеются сведения, что большевики выдергивали необходимых людей из самой Одессы, из французской зоны оккупации, а также вывозили профессуру из Казанского университета путем воздушного десанта с “цеппелинов”.
Первый Лорд Адмиралтейства - сменивший Черчилля сэр Эрик Гиддс - поднял руку, и докладчик приостановился. Сэр Эрик прокашлялся и сказал:
- Выходит, союз “Россия-Германия” де-факто реальность, вне зависимости от власти в Германии, вне зависимости от подписанных бумаг?
- В Москве открыто говорят о “союзе побежденных” и грозятся учинить против нас “Анти-Антанту”, - главшпион прикрыл светлые глаза.
- Но позвольте продолжить. Во-вторых, как нетрудно догадаться, наркомат распространяет эту самую информацию. Московская бумажная фабрика работает круглосуточно. Там производят отличный белый лист. Понимаете, джентльмены, когда декрет нового правительства или какая-то жалкая агитка выпускается миллионным тиражом на бумаге, превосходящей качеством деньги старой власти, одно это уже весомая агитация.
- Платят рабочим этой образцово-показательной фабрики... Чем?
- Отчасти царским золотом, отчасти продовольствием, - сэр Мэнсфилд любезно улыбнулся:
- Таких опытовых фабрик у наркомата информации более десятка. Но позвольте мне двигаться по порядку. На заседаниях Совнаркома теперь принято докладывать в четкой последовательности: еда, одежда, жилище, транспорт, связь. Одни лишь военные вопросы по самой своей природе идут безотлагательно, в самом начале. Мои агенты сообщают, что время среднего заседания сократилось вчетверо, а склоки практически закончились. Одно это служит несомненным доказательством успешности нового наркомата. Корабельщик, присутствуя на многих совещаниях, немедленно представляет любые справки, прямо на ходу мгновенно - так и докладывают, “мгновенно”, делает любые расчеты.
- И те, которые не могли быть предсказаны заранее?
- Я велел моему человеку задать Корабельщику задачку из нашего плана грузоперевозок на линии Галифакс - Бристоль, разумеется, не называя сами порты. Чертов ублюдок рассчитал все в уме за несколько секунд и вычертил график - от руки, но ровно и без единой ошибки в цифрах. Под графиком Корабельщик на английском приписал привет сэру Уинстону, так что человека мне пришлось отозвать.
- Но чекистам Корабельщик вашего человека не сдал?
- Сдал бы, думаю, если бы еще где увидел. Просто человек опытный, не дожидался. Вот сия историческая бумага, - сэр Мэнсфилд помахал белым листиком, - кому интересно, взгляните.
Лорды зашушукались, передавая почеркушку друг другу. Главшпион продолжил:
- В-третьих, наркомат информатики организовал множество конструкторских бюро. Как открытых - отчеты об их деятельности сейчас вам раздаст мой секретарь - так и, что намного интереснее, закрытых.
Лорды замолчали, снова подняв лица. Разведчик усмехнулся:
- В Москве это сейчас называется “молиться Марксу”. Некая группа инженеров и техников добровольно уходит от мира в один из двенадцати взятых под это дело монастырей. Монастыри обильно снабжены всевозможными книгами, чертежными досками, сборочной мастерской, лабораторной посудой и так далее. Монахи кормят инженеров, те же заняты исключительно поставленной задачей. До разрешения задачи никто наружу не выходит.
- И что, у них получилось выдумать что-то сложнее изогнутого ломика? - сэр Эрик не скрыл иронии.
- А они в самом деле добровольцы? - одновременно спросил Черчилль тихим напряженным голосом, глядя в стол. Главшпион ответил обоим:
- Судя по тому, что выполнивших задачу встречают с оркестром, говорят речи, награждают особым знаком... Наш человек украл один знак с фабрики, где их производят, вот он...
Алая эмалевая звездочка с цифрой “1” пошла по рукам.
- ... То дело это в самом деле добровольное. Что же до результатов, то здесь все очень странно.
Их Лордства с удивлением заметили: шпион - главный шпион Британии, которому по должности полагалось бы видывать и крота в кальсонах, неожиданно смутился.
- Итак, два монастыря задачу не выполнили. Однако, неудачников не наказали. Оплатили время по ставке обычного инженера и даже вручили знаки - тоже звезды, но синие. Я так понимаю, утешительный приз первопроходцам за храбрость.
Черчилль кивнул уже откровенно угрюмо:
- Так я и предполагал.
- В остальном, господа, месячное затворничество принесло вот какие изобретения. По порядку: еда. Безотвальный способ обработки почвы. Плоскорезы. Очевидно, борьба с уносом почвы ветром. Фермы по разведению дождевых червей.
- На еду? Большевики собираются кормить Россию дождевыми червями?
- На рыбалку!
- Как сказал привлеченный нами агроном, все сие меры по увеличению плодородия почвы. Их там еще много. Далее, один из монастырей выпустил партию некоего “пищевого порошка”. Мы, конечно, раздобыли немного, но пока не понимаем, что с ним делать. В свободную продажу он еще не поступает, соответственно, и книжки-разъяснения к нему не выпущено. Да и в Англию он пока не доехал.
- Дальше, сэр, мы слушаем.
- Дальше у нас одежда, - сэр Мэнсфилд хлопнул в ладоши. Один из его помощников появился в открытой двери, прошел ближе к столу, повертелся, давая разглядеть надетый поверх британской военной формы странный жилет со множеством карманов и петель, набитый обоймами, обвешанный ножом, лопаткой, флягой.
- Это, господа, новая амуниция для Красной Армии. Обратите внимание, жилет не из дорогостоящей кожи, для его выделки не нужны ни шорник, ни железные пряжки. Достаточно парусины, лакированных деревяшек на пуговицы, не слишком гнилых ниток и хорошей швеи. Практически, выпускать это могут сельские бабы, хоть вручную. Вообще, господа, эта идея у них провозглашена на государственном уровне: “Сейчас мы производим примитивную технику, от которой не требуется ни удобства, ни коммерческой эффективности. Она должна всего лишь выполнять свою задачу. Зато техника может изготавливаться из тех материалов, что есть у нас, теми рабочими, что в наличии, на тех станках, что работают. По мере развития сделаем лучше, а пока пользуйтесь тем, что есть.”
- Заявка на автаркию, - Черчилль подергал за край жилета:
- Юноша, поделитесь впечатлениями.
Жилетоносец отозвался хриплым баском:
- Очень удобно, сэр. В большие карманы можно вложить пластины, от осколков. На животе и груди меньше карманов, больше на боках - удобнее ползать. Все карманы застегиваются. Карманы по размеру обоймы, опять удобно: не нужно нашаривать, как в большом ранце. Сунул руку и сразу взял, что надо. Вот здесь ручка, если ранят, за нее удобно тащить, не высовываясь под обстрел. Карманов множество, можно не носить ни ранец, ни нессесер.
- А плохое?
- Рвется, сэр. Из плохой ткани сделано. Если вот здесь и вот отсюда вшить кожу, или хотя бы не гнилую генуэзину, а добротный парусный материал, будет вечная штука. Прислали еще пару брюк из такой же ткани. Заклепаны гвоздиками, должно быть, ниток хороших нет. Но я в них не влез.
- На голодных шьют.
- На китайцев. У них в армии пулеметчики почти все китайцы.
- Венгерские конники, немецкие артиллеристы. А понтонеры почему-то румынские.
- Интернационал, господа!
Черчилль выслушал все реплики, спросил:
- Что же, священнослужители идут на такое?
Главшпион знаком приказал жилетоносителю выйти, снова улыбнулся:
- Вприпрыжку, досточтимый сэр. Ибо сейчас монастыри трактуются большевиками как кооперативы. Исповедание религии не запрещено, запрещена проповедь. А за крещение-отпевание и прочие требы мало кто платит, это ведь уже не обязательно. Приходится вертеться. Церковники идут в переписчики, в госпитали, помогают инвалидам. За помощь государство освобождает их от налога. Вот об этой политике как раз уже выпущен большой альбом с четкими схемами. Мой человек свободно купил за сущие копейки, но пока не дошла почта. Все подробно: какими налогами облагается сельская церквушка, большой собор, монастырь. За что и какие налоговые льготы. Что полагается за помощь власти, а что за вредительство, и как определяется это самое вредительство. Книжка так и называется: “С кем вы, схизматики?” Но позвольте, я продолжу. Еда, одежда, теперь - жилище. Тут все просто. Разработан образец печи для обжига цемента. Мощность небольшая, но их собираются выпускать большой серией.
Сэр Мэнсфилд переложил очередной листок:
- Далее транспорт. Здесь у нас паровой трактор. Дескать, мы не в силах делать сложные коробки передач, нарезать шестерни. У нас много брака на моторном производстве. Что ж, берем бракованные цилиндры, тяп-ляп и готова шестицилиндровая паровая машина из отходов дизель-моторов. Паровая машина не так требовательна к металлу и допускам, как дизель, поэтому годятся и отходы. Кроме того, паровику коробка передач не нужна. Открывая только кран подачи пара, машинист может рвануть с места так, что лопнут шины. А может поехать настолько плавно, что пассажиры не заметят старта.
- А что, - хмыкнул сэр Ллойд-Джордж, премьер-министр, - трактору все равно, его можно и час раскочегаривать, это же не танк. И нужно тракторов куда побольше, а значит, простота и дешевизна для них важнее и мощности, и скорости. Но только паровик возит больше собственный котел и запас топлива к нему. Мы же применяли паровые колесные блиндированные трактора в бурской войне, вопрос неплохо изучен.
Главшпион хлопнул в ладоши снова - и снова его помощник внес дисковую металлическую коробку, словно для патефонных пластинок, только диаметром почти ярд. На мерки Материка - около метра.
- Вот, господа, это и есть их паровой котел. Тут уже пришлось немного пострелять, мы свинтили его прямо с опытного трактора.
- Как бы Корабельщик тоже не явился сюда, “немного пострелять”, - отозвался Черчилль. - На будущее, сэр Мэнсфилд, я вам строго запрещаю подобные методы. Бог с ней, с информацией. В конце концов, мы можем попросту купить лицензию. А рисковать еще одной “буквой Z” на Скапа-Флоу я вовсе не готов.
- А если Красный Линкор явится в Дурбан, Сидней или Кейптаун, где нет вовсе никакой обороны... - Ллойд-Джордж покачал головой, отгоняя мрачные видения.
Сэр Мэнсфилд между тем открыл коробку и продемонстрировал внутри котла свернутую во множество витков медную трубку:
- Водотрубный котел. Мы проверяли. На обычном газовом рожке пары поднимаются за пять минут, много - за четверть часа, смотря сколько подать газу.
- Послушайте, - не сдержал возбуждения лорд Мэннок, - мой племянник служил в авиации... Увы, его сбили в самом конце войны, в июле... Так он писал, что даже хороший мотор не завести быстрее четверти часа. Вы хоть понимаете, что единственная эта коробка окупит всю вашу службу, сэр Мэнсфилд, самое большее, за два года! Хватило бы меди!
- Кстати, откуда у них медь?
Сэр Мэнсфилд развел руками. После такой похвалы он уже мог чего-то и не знать. Черчилль рассмеялся:
- Бог мой, Смит! Вы прямо как коммивояжер на ярмарке, демонстрируете нам эти штуковины чуть ли не с гордостью. Ну-ка, достаньте нам еще кролика из шляпы!
Сэр Мэнсфилд поклонился самую чуточку театрально:
- Про связь мы пока не имеем сведений. А вот есть изобретение, которое я не могу никуда отнести.
- Что же это?
- Рулонный газон.
Их Лордства переглянулись. Черчилль поперхнулся смешком:
- Простите, что?
Сэр Мэнсфилд снова хлопнул в ладоши. Два помощника внесли сперва брезент, постелили на паркет. Затем, под изумленными взглядами лордов с кресел и секретарей со стульев, на этот брезент внесли кусок грубой тканевой сетки с проросшей прямо в нее травой. Корни держались за ткань достаточно прочно. Зеленый коврик раскатали прямо на брезенте.
- Вот, - сэр Мэнсфилд повел руками над несколько пожухлой травой, - выложить в любое место, полить... И за два дня на любом ужасном пустыре милая зеленая травка.
Черчилль посмотрел на белый потолок. Потом на главного шпиона:
- Сейчас я буду говорить, Смит, а вы меня поправлять. Сегодня у нас пятнадцатое ноября одна тысяча девятьсот восемнадцатого года, верно?
- Да, сэр.
- Большевики контролируют север и центр страны. Окраины отпали. На юге фронт против Крымского Паноптикума. На западе очень-очень благодарная москалям за век угнетения Польша... Верно?
- Да, сэр.
Черчилль заговорил тише:
- А на востоке всю необъятную Сиберию контролирует Koltchak, наш коллега, тоже адмирал?
- И еще полярный исследователь, сэр.
- Правда, Верховный Правитель из него так себе. Но это детали. К тому же, белочехи, так?
- Совершенно точно, сэр.
- А на севере Юденич и французы, не убравшиеся из Архангельска... Почему-то лягушатникам “букву Z” не вырезали... Может, подсказать через того, засвеченного человечка?
Главшпион пожал плечами:
- Сэр, я не думаю...
Черчилль заговорил совсем тихо, практически шепотом:
- И вот в такой-то ситуации большевики заставляют своих инженеров изобрести рулонный газон? Не танк, не самолет, не корабль, не орудие, не пулемет? Не убийственные газы, не лучи смерти, не боевые треножники! Рулонный газон! Смит, я не сплю? Я не в Бедламе?
- Нет, сэр, что вы.
- Тогда что происходит, Смит?! - рявкнул бывший Первый Лорд Адмиралтейства так, что все подпрыгнули на стульях. - Вы понимаете, что это значит?!
На подобный вопрос директор Секретной Службы ответ иметь обязан. Ум и опыт сэра Мэнсфилда, которого совсем не зря “в далекой-далекой Галактике” сделают начальником самого Джеймса Бонда, подсказывали единственно верные слова:
- Сэр, это значит, что большевики уверены в победе. Абсолютно, сэр. Железно, бриллиантово, адамантиново уверены. Вот потому-то и занимаются такими поделками... Игрушками. Детские игрушки, кстати, они тоже выпустили, но я включил их в письменный доклад. Сэр, большевики уверены, что их дети успеют наиграться с этими игрушками. Что будущее именно таково, как они планируют.
- А Крым? Белая Армия?
Сэр Мэнсфилд отмахнулся:
- Мы уже не снабжаем Деникина. Французы и другие, глядя на нас, отказываются нести лишние расходы тоже. Скоро у этой игрушки кончится завод. Я вот не знаю, победят ли большевики. А они уверены в своей победе.
Теперь уже Черчилль оглядел шкатулку, изукрашенную изнутри. Вздохнул.
- Досточтимые сэры, собирая вас на это заседание, я полагал, что день окажется нелегким. Вынужден признать, что я ошибся. Тяжелые дни у нас еще впереди...
***
- Впереди война со всем светом, а он знаешь, что испытывает?
- Что же?
- Ватные стельки. Говорит, ноги мерзнут меньше.
- Ну... Так подумать, боец с мокрыми ногами, фигурально пол-бойца. А зимой так и не фигурально, натурально случалось, отмораживали ноги.
- Товарищи, тут в другом вопрос. Мы что, так и будем ходить на помочах у неведомо кого?
- Так он улетит, все нам же и останется.
- Допустим, и правда улетит. А мы до того мгновения сами думать не разучимся?
- Это если он в самом деле улетит. А то ведь скажет: не работает моя машинка, сбой в мировом эфире. Как он сам говорит: “Звезды Сад-аль-Забих...” И пошел языком трепать... Морячок-красавчик, яти его.
- Что предлагаешь?
- Надо меры принять. Просто так. На всякий случай. Первым делом хотя бы узнать: убить его можно? Если да, то как?
- Силен, черт. Вы знаете, что он выкинул на последнем субботнике?
***
На последнем субботнике я спалился, как щенок. Хорошо хоть, сразу решил, что скрывать инопланетное происхождение глупо. Лучше говорить открыто: все равно никто не поверит. Начнут искать сокрытое, и сами себя обманут лучше, чем я бы смог во сне придумать.
В общем-то, даже и не ошибся.
Но все по порядку.
Субботник устроили на первую годовщину революции. Двадцать пятого октября по календарю юлианскому, церковному. И седьмого ноября по новому григорианскому календарю. На субботник вышли все сотрудники наркомата информатики, так мало этого, еще и Совнарком приперся, вроде как с дружеской помощью. Ну, и какую работу можно дать людям неученым? Сейчас время такое, все от руки зависит, от верного глаза мастера. Врубки делать плотники не доверят. Бетон мешать - сапоги нужно до пупа, бродни рыбацкие, а не пиджачки со штиблетами. В общем, досталась всей этой неквалифицированной силе та самая работа: “принеси-подай-под замах не попадай”.
Ну и пропагандисты с фотовспышками отовсюду. Вот Ленин с лопатой. А вот Сталин с граблями. А вот Феликс Эдмундович несет вилы кому-то.
Железный Феликс вилы несет, ага? Картинка - залюбуешься.
Вилы!
Честно говоря, то бревно Владимир Ильич мог не то, чтобы сам поднять - а и запросто мог тем бревном перешибить любую контрреволюцию. Гимнаст, любитель турника, на жену и любовницу сил хватало. Но вылез какой-то недоэйзенштейн: “Встаньте, мышки, встаньте в круг!” Вот я встал, и...
Значит, коммунист Ленин берет бревно за голову, Чернов - кто забыл, это у нас главный эсер - за хвост. Ну, а я - матрос-анархист, поднимаю за середину. Типа, единение всех партий и социальных слоев ради трудового подвига.
Ну, изготовились фотографы, режиссер аж на лбу вспотел - мы так на уборке мусора в реактор не потели, как он бисером покрылся от взмаха рукой.
Р-раз!
И как-то я забыл, что ростом выше каждого из них на локоть.
Смотрю: Чернов с тоской вниз глядит, и до земли носками туфель не достает. Он-то мужик вовсе не слабый, но бревно тебе не турник, ладошкой не обхватить. Вот Ильич у нас хитрый, сразу взялся правильно. Хотя и ему до земли полметра, но висит прочно.
Тот и другой люди умные, понимают: один спрыгнет - второй перекосившимся бревном снизу в челюсть выхватит. Равновесие только, пока оба держатся.
Черт же меня дернул: “Владимир Ильич, а ну-ка покажите силу коммунизма!”
Тот и рад, выжался, как на турнике. Стоечку, ласточку, бочку, иммельман, мертвую петлю - хорошо хоть, не штопор. Чернов уже висеть устал, сейчас упадет. И падать-то всего ничего, но сам факт! Пока коммунист стоял, эсер упал - позор какой.
Тем более, что и фотограф тут же, магнием своим пых-пых!
Вот, а потом как пошли к той фотографии подписи придумывать. Самое простое, хоть и для Чернова обидное: “Коммунистическая мощь против эсеровской немощи”. Затем уже с подтекстом: “Анархист выбрасывает на свалку истории коммуниста и эсера.” И, разумеется: “Как один матрос двух политиков поднимал”, с отсылкой к Салтыкову нашему Щедрину. Салтыков-Щедрин, если кто не знает, служил родной стране в должности царского губернатора. Сказка “Как один мужик двух генералов прокормил” у него вполне себе с натуры писана.
И теперь я знаю, с какой.
А уж когда газета попала в белогвардейский Крым...
***
