Венька вздохнул тяжко-тяжко:

- Когда шли в поход, все казалось простым и ясным: с нами царь, а за нами Русь... А потом человек, весьма мной уважаемый, вовсе застрелился. Потом Кременчуг. Потом... В общем, теперь я и сам уже ничего не понимаю. И, самое обидное, предупреждала ведь меня Татьяна...

***

Татьяна повертела в руках письмо.

Странно: вроде бы Вениамин Павлович Смоленцев ушел со штурмовиками Слащева. До Крыма добрался слух, что-де Слащева большевики застали врасплох и долго мучили прежде, чем разорвать лошадьми. Напрашивалась мысль: если уж погибли командиры, то и вокруг них все погибли, ведь как иначе большевики подобрались бы вплотную?

И вот - письмо. Обычный белый конверт. “Крым, Ливадия, Дворец. Татьяне Николаевне Романовой в собственные руки.” Почерк Вениамина, без обмана. Но штемпель - красная, цвета запекшейся крови, большевицкая пентаграмма. И по кругу: “Почтовое отделение Первой Конной Армии”.

Откуда Татьяне было знать, что конвертом расстарался дятел-чекист, когда узнал, что письмо - девушке.

***

- Девушке? Боец! Возьми в службе обмена пленными чистый конверт.

Вениамин посмотрел недоверчиво:

- С чего такая забота, гражданин чекист? В чем подвох?

Чекист покачал острым носом, едва не сбросив очки:

- Война войной, а жизнь своим чередом. Пусть хотя бы заклееным идет. Нечего всякому туда лезть.

Борис, десантник штурмового бепо “Мордор”, очки носил в металлическом футляре, и сейчас поленился вынимать. Вытянул руку с бумагой перед собой, проморгался, прищурился. Наконец, зачитал:

- Военным судом Первой Конной Армии установлено, что В.П. Смоленцев, поручик огнеметной команды корпуса Слащева Добровольческой Армии, военных преступлений в полосе Первой Армии не совершал. Поручика Смоленцева В.П. направить в обменный фонд пленных.

Свернул бумагу, сунул ее Веньке в руки:

- Держи... Мостовик-огнеметчик... Врангель наших в плен брать не велит, не на кого тебя менять. Будешь теперь сидеть черт знает сколько на баланде с рыбными костями.

Прежде, чем багровый от волнения Венька нашел слова, вбежал посыльный с криком:

- Товарищ Лавренев! Где Лавренев?

- Я Лавренев, - развернулся Борис. - Что голосишь?

- Товарищ комбат, не признал вас без усов! - посыльный взял фуражку на правый локоть, вытянулся и щелкнул каблуками:

- Убили, значит, Фердинанда-то нашего. Два дня назад осколок в рубку прошел. И Фердинанда Карловича, и начарта, Яна-латыша. Товарищ Лавренев, экипаж бепо “Мордор” вас на командование выдвинул, а штабарм сегодня утвердил. Экипаж меня направил делегатом. Узнать, как ваше здоровье и когда сможете вступить в командование? А то пришлют кого из Москвы, не приводи господь, золотопогонника.

- Я и сам бывший золотопогонник, не забыл?

Посыльный - квадратный, усатый, с темным южным лицом, в мелких крапинках от близко горевшего пороха - переступил с ноги на ногу, огладил серую шинель с черными застежками- “разговорами”:

- Вы золотопогонник бывший, а то же пришлют будущего, понимаете?

- Ну добро. Видишь, уже хожу, хоть и с палкой. Проводи к доктору, спросим, когда меня выписать можно... Товарищ комиссар, тут все?

- Протокол заседания партийной тройки подпишите, - вздохнул чекист, поворачиваясь уже к своему вошедшему бойцу. - Поручик, вот вам принесли конверт. Подписывайте, заклеивайте и давайте сюда. Мы через азовских контрабандистов передадим, не первый раз...

Вениамин вложил отчаянно сумбурное письмо в конверт, надписал несложный адрес - “на деревню девушке”, право слово! - закрыл клапан. Как до войны, сейчас еще марки купить предложат.

Чекист нагрел на спичке сургучную палочку, заклеил письмо тугой пахучей каплей, в которую с очевидным ехидством вбил штамп: “Особый Отдел 1 К.А. Р.С.Ф.С.Р”, после чего смахнул письмо в открытый верхний ящик стола.

- Боец, поручика ведите на пересылку. Товарищ Лавренев, протокол подписали? Освобождайте канцелярию, и так дышать нечем.

Вышли на воздух; Веньку отвели к таким же оборванцам из ДобрАрмии, где знакомых не нашлось. Когда красноармейцы откопали его под завалами, погоны золотые сорвали, с откровенной злобой выкинули в лужу. Но положенное число звездочек нарисовали прямо на ткани черным химическим карандашом, приговаривая: “Начнешь бузить, ножом вырежем”. Контуженный Венька ничего тогда не запомнил, а вспомнил угрозу только сейчас. У заговорившего с ним штабс-капитана выжженые на коже звездочки просвечивали сквозь дыры ветхой гимнастерки. Рослый, слегка сутулящийся, как все сильные люди, штабс-капитан с нечесаной пшеничного цвета гривой и такими же “панскими” усами, спросил:

- Откуда, поручик?

- Слащев. Кременчуг, - успел сказать Венька. Тут же конвойный ткнул его без особой злобы кулаком под лопатку:

- Разговоры отставить! Сесть!

Штабс подвинулся, и Венька уселся на сырое бревно, кутаясь в обрывки кителя. Ветер тянул на удивление теплый. Неужели весна? Сколько же он провалялся?

А, плевать. Главное - он все-таки написал письмо. Странные люди большевики. Убить готовы, руки не подают, но письмо доставить согласны... Война войной, а жизнь...

Венька не запомнил, когда пришли подводы. Пленников покормили жидко сваренным пшеном. Все так же без лишней злобы распихали по двое-четверо на телегу. Ленивые тычки конвоя подсказали Веньке, что красные побеждают, а от побед радостные и вымещать на пленниках злобу им не нужно.

На телеге Вениамин оказался с тем самым штабс-капитаном, и первое, что спросил клейменый:

- Поручик, вы давали слово не убегать?

- У меня и не спрашивали, - удивился Венька. - Да и куда тут по зиме, я даже числа не знаю. Провалялся контуженным бог весть, сколько. Где фронт, не знаю. Где юг, по солнцу видно, только у нас одежонка не для зимней ночи.

- Оно и понятно, - прошептал капитан, - это нарочно так устроено. Скажите, в случае возможности... Я могу на вас полагаться?

Вениамин задумался. В самом-то деле, большевики ни подписку не потребовали, ни устным обещанием не заручились.

- Господин штабс-капитан, вы мне хоть как обстановку обрисуйте. Не буду я вслепую решать.

- Что тут решать, поручик! Драться надо! Иначе нас большевички запроторят на такую каторгу, что Нерчинск раем покажется. Эти... - штабс презрительно махнул рукой на попутчиков, - уже сдались. Вот увидите, через неделю или две они в красную армию запросятся.

- И что, их так вот запросто примут?

Штабс пожевал растрескавшимися губами:

- А что не принять? Война гражданская. Много людей на обеих сторонах отметились. Главное, где кормят.

Пользуясь тем, что возница - мобилизованый селянин - разговаривать не мешал, штабс-капитан начал рассказывать о ходе войны:

- Врангель заперт вокруг Канева. Он там окопался знатно, краснюки его так и не взяли. Улагай и Дикая Дивизия с остатками казаков Мамантова сидят южнее, в Кременчуге. Но вокруг Канева и Кременчуга повсюду “зеленые”, это люди атамана Григорьева. Ходит слух, что самого Григорьева этот Махно зарубил, говорят - царскую дочь не поделили. Но все слухи, достоверного ничего. Я служил у Врангеля в шестом драгунском полку, григорьевскую мелочь мы гоняли в хвост и гриву. Месяц назад большевики взяли Киев. Только черт знает, как им это удалось. Опять же, поговаривают, что Махно предал Григорьева и сдал Киев краснопузым, и это сделали даже два месяца тому, под Рождество, а только сейчас объявили открыто... Словом, северная Украина теперь вся красная.

Капитан утер слезящиеся под ветром глаза, зевнул от холода, но все же продолжил рассказ, греясь одной беседой со свежим человеком:

- Последствия вышли те, что большевики подали помощь венгерскому восстанию. Ведь мадьяры еще по осени учредили у себя республику. Когда мы с Врангелем брали Одессу, как раз у них началось. Румынскому королю венгерская свобода под боком не понравилась. Король Михай уже почти сформировал экспедиционный корпус...

- Румынский экспедиционный корпус, - просмаковал Вениамин каждое слово. - Цыганская интербригада... Как звучит, а?

Штабс-капитан одобрительно подмигнул:

- Так и выглядит. Пока ромэ собрали все свои шали с лентами, пока начистили все колокольчики на сбруе - большевики призвали венгров, служивших в ихней красножопой армейке, да и загнали чохом в “ридну мадьярщину”. Ведь после захвата красными Ровно и Тарнополя, между Украинской и Венгерской совдепиями появилась общая граница: от Мукачево и на Дебрецен.

Телега подпрыгнула. Вениамин поглядел в небо, представил себе карту. Штабс-капитан выдернул соломину из подстилки, пожевал, вздохнул:

- Признаюсь честно, буденновские рубаки уже почти догнали казачков, так что теперь цыганские освободители не управятся. И немцев уже не позвать на помощь, немцы сами теперь краснее земляники... Главный в мадьярской помощи Лайош Виннерман, а это черт изрядный. Один раз мы встретились под Белой Церковью, с преогромным трудом опрокинули его “красных гусар”. И то, гнать и изрубить не удалось: бегущие краснюки завели нас под пулеметы. Научились у наших же казачков, будь они неладны. А второй раз, уже под самым Каневом, в Масловке, мадьяры нас раскатали, что господь утконоса. Там-то меня в плен и взяли...

Махнув рукой, капитан запечалился. Пропустив очередной обход, сплюнув как бы на дорогу, но вслед конвоиру, штабс-капитан поглядел в небо.

- Ах, поручик, что это была за битва! Подошли наши тяжелые пушки... Если вы и правда у Слащева служили, то их знаете.

- Как же, знаю. Морские двенадцатидюймовки “Арахна”, “Тарантул” и “Ананси”. Но, когда я валялся в госпитале... - подумав, огнеметчик решил про знакомство с красным командиром бепо “Мордор” не рассказывать, продолжил обтекаемо:

- ... Слышал раскаты. Думаю, у красных нашлись не хуже?

- Не то слово. “Большевицко-жидовские бляди”, Брянская Железнодорожная Бригада. Так ладно бы сами пушки. Но куда денешься, если у нас на всю армию после зимы три аэроплана, и те - собранные из лоскутьев “фарманы”. А у большевиков на каждое орудие приходится собственный самолет-корректировщик. Да и радиотелеграфные аппараты прямо на огневых.

- Железнодорожный транспортер - здоровая штука, уж рацию-то поднимет.

- Понятное дело, поднимет. Но только где нам взять рацию? Большевикам немцы помогают, культурная нация, хоть и гунны. А нам кто? Англичане, сволочи, вовсе бросили. Глядя на них, и лягушатники нос воротят... Что же, наши пилоты посовещались и одного красного “Птерозавра” все же обрушили. Был такой пилот, Сашка Прокофьев. Одноногий, а какой храбрый! Он взлетел на своем “Фармане”, да большевицкой сволочи прямо в лоб и влепился...

Скрипели колеса. Возница-селянин, видать, и дышать позабыл, слушая капитанову повесть. Пахло мокрой землей, сеном и немытым телом: Вениамина в госпитале хоть раз в неделю, но мыли, штабс-капитана же в Чека только били.

Офицер лязгнул уцелевшими зубами:

- Нужды нет: уже назавтра большевички прислали пару новых аппаратов. У нас тоже два самолета, но наши-то последние, а у этих за спиной еще черт знает, сколько. Что поделаешь, приказ: наши атакуют в лоб, это единственное место, где у “Птерозавра” пулеметы не торчат. Но у большевиков спустился со стороны солнца еще аэроплан-истребитель. Корректировщики, выходит, приманкой оказались. А у него в борту пулеметов, сколько я на фронте не видал! И пулеметы немецкие, выдуманные нарочно для цеппелинов. Легонькие, смазка не замерзает, не клинит их на высоте... Эх, да что тут говорить! Все мы снизу видели: как летели наши, как горели, как падали...

Капитан сплюнул. Венька промолчал. Рассказывать о глупом геройстве на “пулеметен-штрассе” тут не хотелось. Проехали еще немного по раскисшему на весеннем солнышке шляху, озирая покосившиеся хаты под сгнившими за зиму камышовыми крышами, голые костяки деревьев.

Конвоир, видя, что пленные не сговариваются бежать, прошел далее вдоль цепочки телег. Подождав, пока краснюк удалится, капитан продолжил:

- В общем, контрбатарейную борьбу мы продули. У нас на пушку больше, но куда стрелять? И отдали приказ уже не беречь снаряды - опоздали. Разбили наши установки. Красная сволота дошла до того, что садила фугасами даже по полку, вставшему на бивак. Самолет сверху видит все! Один снаряд в центр лагеря - и полк небоеспособен. Убитых, вроде бы, и немного - но все лошади разбежались, иные от страху передохли. Полевые кухни опрокинуты, еда вытекла на землю. Солдаты через одного ушами кровоточат, команд никто не слышит. Кони все напуганые, не подходи, чуть повод ухватил - он свечку, да тебя же зубами, копытами. Повозки с патронами тащить нечем. Пока все соберешь, пока выправишь - буденновцы уже налетают с шашками. Любили они это дело: без выстрела втихую подойти, да с криками в сабли. А отгонишь - они тебя на тачанки как раз и наведут. Мы вот с эскадроном так погнались, попали в мешок. Правда, что я им недешево дался, - капитан потрогал выжженые на плечах звездочки с заметной гордостью.

- Но и тут... Стали меня бить, сейчас подъезжает комиссар и с такой, знаешь, ленцой, через губу цедит: вы его ради удовольствия замордуете, а кто мне Херсон отстраивать будет? Поручик, они брызнули как мыши из-под веника, богом клянусь. Даже нашли мне шинель, хоть грязную, да теплую, это уж в чеке потом отобрали.

Снова замолчали надолго. Телеги переехали в очередь неширокую речушку; грязнющие колмоногие коньки ниже брюха сделались чистыми, выше так и остались заляпанными до холки. Конвойные, сбившиеся в кучку, перекусили чем-то из газетных свертков. Пленникам ничего не предложили, только возница позволил допить остатки мутной самогонки из мятой фляги - по глотку на каждого - да разломил им большой кусок хлеба. Потом пленных парами-тройками отвели в степь оправиться и снова рассадили по телегам.

Ветер, кажется, сделался холоднее, и Венька плотнее закутался в китель - а капитан в обрывки гимнастерки. Видно, что штабс-капитан намолчался, и теперь продолжал изливать душу:

- Так войско-то венгерское полбеды. Мы тоже захватывали газеты и пленных. Вот и узнали, что красные выделили мадьярской совдепии десять или даже больше тонн золота. Исключительно под обеспечение новой валюты... Как ее? Форикс? Форекс? Вспомнил: форинт! Со слов одного профессора, у коего мы квартировали в Каневе, вышла презабавная коллизия. Будь рынок открыт, все сие золото немедля вымелось бы за рубеж, как у нас при Сергее Юльевиче.

- При Витте, что ли? - Венька оживился. Бывший премьер-министр Николая Второго успел наломать немало дров, расшатав и без того воспаленную экономику Империи. В частности, ввод золотого обеспечения рубля обернулся утеканием золота за рубеж, потому как Россия больше покупала за границей, чем продавала. Капитан, судя по ехидной усмешке, тоже помнил все прекрасно:

- А не вышло у союзничков наших гнилых, не попустил господь... Антанта закрыла свои рынки для совдепий всякого разбора, так что все золото ходит между Будапештом, Москвой и Берлином. Там, кстати, на место Тельмана еще в ноябре пришел какой-то Рот Фронт, говорят, еще хуже.

- О немецкой революции я слыхал еще в Крыму, - подтвердил Венька, только зря он упомянул про прежнее, бестревожное время. Товарищи по несчастью запечалились и снова долго молчали. Караван тянулся через села полуразрушенные и полуразбитые, мимо сожженых хуторов и разгромленных усадеб, мимо изнывающих от скуки патрулей, мимо людских толп, смятенных и озлобленных. Наконец, Венька, глядя на едва заметные черные домики по горизонту, на показавшуюся вдалеке Полтаву, спросил - просто, чтобы разогнать грусть звуками человеческого голоса:

- У большевиков-то золоту откуда взяться? Разве Колчак не увез казну в Омск?

- А про Колчака, поручик, особая песня с удивительно грустным запевом. Откуда большевики наскребли двадцать тонн венграм, никто не знает. В принципе, ничего невозможного нет: ведь сколько вокруг Москвы монастырей? И тебе Переяславль, и тебе Владимир, и Троице-Сергиева лавра... Подлинно, золотое кольцо России! Вот его-то и разграбили. Ризы, драгоценные оклады, кадила, дароносицы... Но большевики проявили подлинное иезуитство, направив почти все награбленное венграм. Глядя на то, как одарили мадьяр, братушки-чехи восстали против Колчака...

Венька чуть с телеги не упал!

- Да... Да... - залепетал он, борясь с детским желанием крикнуть: “Брешешь! Побожись!”

Но тут, неожиданно, вступил возница, бросивший вполоборота:

- Верно, пан. У меня сын с Восточного Фронта пишет. Восстали чехи, пришлось Колчаку сдать Казань и Самару, так что двинули его за самый Урал-камень. Одни яицкие казаки остались верные присяге.

Штабс-капитан перемолчал очередной проход конвойного и поведал:

- Словом, чехи привезли почти полтысячи тонн отнятого у Колчака золота во Владивосток и получили свою иудину долю: тоже не то десять, не то двадцать, не то и вовсе сто тонн. Скоро ждем чешскую совдепию, поручик. А тогда и с революционной Германией большевики получат связь посуху, обходя Польшу с юга. Тут-то наши пикейные жилетки наплачутся...

- Что же остальное золото?

Капитан размашистым зевком обозначил начало сумерек.

- Остальное золото большевики погрузили на красный линкор и морем доставили в Петроград.

Вениамин помолчал, потом спросил в полном ошеломлении:

- Да откуда у большевиков линкор на Тихом Океане, когда у нас там от самой японской войны ничего приличного не было? Я же сибиряк, я же должен был хоть слухи слышать!

- Черт знает. Может, у американов сразу же и купили за то самое золото. Я-то подслушал разговор конвойных. Из троих один полуграмотный, но уже двоих грамоте учит, нос выше притолоки, что вы! А сам как есть село дурное. Представляете, поручик, для таких большевики особую газету выпускают, с полудюймовыми буквами, как для малых детей. И такое-то быдло лезет управлять государством!

Тут опять пробежал вдоль телег конвойный и мимоходом, вовсе не желая калечить, сунул зазевавшемуся капитану под ребра прикладом:

- Разговорчики! Цыц! Контра недобитая!

Штабс покривился, прожег спину красноармейца ненавидящим взглядом, но молчал до самых сумерек.

***

В сумерках телеги доскрипели до губернской тюрьмы города Полтава. Несмотря на поздний час, прибывшую партию загнали в баню, где обрили, вымыли остатками тепловатой водички, обмазали вонючей гадостью от вшей; возмущавшимся конвой показывал на громадный лозунг над стеной:

“При чистоте хорошей не бывает вошей. Тиф разносит вша. Точка, и ша!”

Ветер тянул по-прежнему теплый, белые буквы лозунга словно перебегали на красном кумаче в лучах низкого солнца.

Выдали стеганые ватные телогрейки, такие же штаны и сапоги с портянками - все, на удивление, стираное, пахнущее нафталином, а сапоги так даже оказались чем-то смазаны.

- С военных складов, - буркнул клейменый штабс-капитан, без пшеничной гривы и усов глядевшийся вполовину не так грозно, как раньше. - Мы тут стояли на формировании в шестнадцатом году. Это все из остатков, что мы тогда в Галицию не забрали.

Венька собрался уже пожалеть о хороших австрийских ботинках, но тут прибывших выгнали на плац, прямо в режущий свет прожектора. Осветитель зачем-то притащили сюда прямо на кузове автомобиля и включили от автомобильного же мотора.

Пленных построили в три шеренги человек по пятнадцать-двадцать; Венька не мог вертеть головой и считать. С первой звездой вышел комиссар - круглый, усатый, лысый - но неизменно затянутый в блестящую кожу, перекрещенный ремнями на манер пасхального яйца.

- Граждане белогвардейцы, солдаты прогнившего режима и прочая сволочь! - голос колобка легко перекрыл чухание автомотора. - Вы находитесь в Украинской Советской Социалистической республике. А на территории Республики действует один железный закон!

По жесту комиссара ему поднесли планшет. Большевик вынул и раскрыл бумаги в свете прожектора, отмахнув резкую тень-бабочку на облезшую кирпичную стену.

- Кто не работает, - комиссар выбросил вверх сжатый кулак, и со стен, из темноты сотнями глоток заорала невидимая охрана:

- Тот не ест!!!

Комиссар опустил руку и крики тотчас же смолкли. Венька понял, что кричат не первый раз, процедура, видимо, привычная.

- Либо вы, граждане буржуи, соглашаетесь добровольно! Подчеркиваю, полностью добровольно! На нужные Республике работы. А всякий труд у нас оплачивается! В таком случае Республика обязуется вас хорошо кормить, чтобы вам сил хватало шпалы ворочать... - комиссар говорил без надрыва, привычно, не заглядывая в свою бумагу. - Либо сидите в камере на жидкой пшенке. От подобной диеты, говоря научно, у вас уже через неделю наступит полная дистрофия. А по-простому...

В точно рассчитанную оратором паузу вклинился голос из темноты:

- Жопа слипнется!

- Вы уже нам вперед не нагадите!

- Нечем гадить станет!

И вот сейчас уже за кругом света заржали на все голоса, заухали - точно как в сказках Киплинга, дикие звери бесчинствуют за кругом света от зажженного посреди джунглей костра.

Выждав несколько минут, христопузый комиссар поднял правую руку. Звуки ночного леса на удивление дисцилинированно умолкли.

- Утром я зачитаю заявки. Ночь вам на размышления. Конвой! Развести по камерам!

- Вот, - прошептал Вениамину на ухо клейменый штабс-капитан. - Говорил же, загонят на каторгу, шпалы ворочать на баланде из конского уда. Бежать надо было с дороги, зря мы прохлопали!

Но и тут конвой не зря ел хлеб трудового народа: где видели сговор, сейчас же рассаживали по разным камерам. Так что Венька ни с кем не перекинулся словом до самого утра.

***

Утром заключенных покормили все той же жидкой кашицей из пшенки с запахом рыбы. Выстроили под синим небом на том же плацу, только уже без прожектора. На месте автомобиля обнаружился обложенный мешками пулемет с расчетом - вчера никто не смотрел против света, понятно, что и не заметил. Комиссар, перетянутый ремнями, по-прежнему, стоял перед небольшим столиком. За столиком невзрачная девица обложилась книгами в черных кожаных обложках. Или большевики руководствовались царскими кодексами - или, что куда хуже, успели уже напечатать здоровенные тома собственных законов.

Поверх томов красной звездой блестела в утренних лучах комиссарская фуражка.

- Итак, - прохаживаясь перед строем, вещал комиссар, - здесь вам не тут, граждане белогвардейцы, тунеядцы, захребетники, эксплуататоры трудового народа. Слова мои вчера все поняли?

- Да! Как есть! - вразнобой загомонили заключенные, но комиссар прервал их внезапным ревом, вовсе не ожидавшимся от невеликого и невоинственного толстяка:

- Молчать! Отвечать полагается: “Так точно”! Понятно?

- Так точно! - после некоторой задержки нестройно отозвалась полусотня.

- Отлично. Молодцы.

Строй помялся и смолчал. Комиссар усмехнулся:

- На похвалу полагается отвечать: “Служу трудовому народу”.

Но прежде, чем добровольцы Зимнего Похода родили общий ответ, все тот же штабс-капитан с выжжеными на плечах звездочками уронил негромко, раздельно, так, что его услышали не только по всему плацу, но и таращившиеся через оконные решетки сидельцы:

- Я трудовой народ на хую вертел и служить ему не желаю.

От решетки к решетке прошелестело:

- Ишь ты, парень жох.

- Не говори, жиган форменный...

Комиссар остановился и сказал почти ласково:

- Да мне трехперстно через вегетососудистую дистонию в шизоидную дисфазию монопенисуально, чего кто из вас желает или не желает. Или вы делаете, что сказано, и получаете за это пищевое довольствие. Или сидите в нетопленной камере на отходах из пищеблока. Кто не работает, тот не ест! Или совсем просто: штык за ухо, и в отчете пишу, что-де приходил серенький волчок, откусил к чертям бочок.

Колобок развернулся и пошел в обратную сторону перед коротеньким строем, чавкая сапогами по раскисшей глине:

- Да! Ухари Зимнего Похода! Предупреждаю особо. Если кто соберется напасть на конвой и с захваченным оружием пробираться в Крым или на Дон... Таких в плен приказано не брать. Республика платит за каждого золотую монету, но для опознания головы достаточно, всю тушу волочь не требуется. А здесь, от Харькова и до самого Таганрога, уже каждая собака знает, что вы сделали с Херсоном и Каховкой. Так что молите своего буржуйского бога, чтобы вас кончили сразу. Народ у нас простой, веками воспитывался церковными прислужниками царизма в рассуждении: “Око за око, зуб за зуб. И какою мерою мерите, таковою же и будет отмерено вам”. Намек ясен?

Строй угрюмо помолчал с полминуты; комиссар покачивался с носка на пятку, заложив руки за спину. Наконец, люди выдавили:

- Так точно!

- Молодцы.

Несколько мучительных мгновений, и вот уже Вениамин с ужасом услышал собственный голос, вливающийся в общий блеющий хор:

- Служу... Трудовому... Народу...

- самка собаки! Блядь! - штабс-капитан выматерился в нос, только в угрюмой тишине тюремного двора слова раздались колоколом.

- А я комиссар Полтавской чека Субаров, - колобок нацепил фуражку и преувеличенно-четко козырнул, - будем знакомы.

Несколько мгновений Вениамину казалось, что капитан прыгнет прямо из шеренги на большевика тигром. За мешками сочно лязгнул рычаг перезарядки, пригнулись пулеметчики; Венька увидел, как шевелятся под худой шинелью лопатки стрелка. Совокупный выдох качнул кумачовый лозунг, закрывающий самый облезлый кусок стены, разнес по двору запах мокрой глины, пота и страха.

Комиссар стоял вполоборота к строю, ничем не выражая угрозы или храбрости, но Вениамин понимал: этот не отступит. Черт знает, чем он жил раньше - а теперь смешная внешность ничего не значит, и напрасно штабс-капитан полагает, что убийство комиссара что-то изменит.

Наконец, кто-то в третьей шеренге не выдержал нервного напряжения и рассмеялся вполне истерически: тонко, с повизгиванием, как барышня в припадке. Смех побежал по строю, как огонек по растопке; буквально через мгновение ржали уже все, кто во что горазд.

- Будете работать? - теперь безо всякого ерничанья спросил комиссар затихших людей.

- Так... Точно!

- За еду не беспокойтесь, тут без обмана. Я за вас отчитываюсь, если кого уморю голодом, свои же меня накажут. Ваши же сволочи наших в плен так и не берут. Ну и на кого вас обменивать? А кормить “за так” мне довольствия не выделяют.

Комиссар еще раз прошелся вдоль строя туда-обратно, деловито разглядывая пленных. Оставшись доволен результатами, вернулся к столику, где серенькая барышня подала ему три узких конверта.

Первый конверт комиссар обнюхал с заметным удовольствием, произнося негромко и отчетливо:

- Полтавский винокуренный завод...

Вскрыл конверт, прочитал бумагу, со вздохом сунул обратно:

- На сегодня заявок не прислал.

Второй конверт вернул барышне, не вскрывая:

- Уборка улиц и благоустройство в Харькове. Туда я вас и сам не пошлю. Станут вас обижать, кидать грязью, еще бить кто возьмется за Херсон и Каховку... А мне потом план выполнять самому, что ли? Вот, самая лучшая для вас работа...

Из третьего конверта вытащил узкий листок; Венька вздрогнул, даже из своей второй шеренги видя ту самую, гладкую-блестящую бумагу. Комиссар помахал бумажкой перед лицом:

- Итак, граждане белогвардейцы, бывшие золотопогонники и будущие, ха-ха, золотари Республики. Вас ждет гостеприимная... Передвижная механизированная колонна номер семь-два! Вопросы есть? Вопросов нет! Становись! Равняйсь! Смирно! Конвой, в колонну по три... Выводи!

***

Выведя колонну за окраины, старший над полувзводом конвоя - приземистый черноусый мужичок в криво сидящей шинели - остановил пленных и приказал всем повернуться налево. Прохаживаться перед строем не стал, а сразу взял быка за рога:

- Что, подотчетные, жрать хотите?

- Так точно! - браво рявкнул строй без малейшего промежутка.

- Кто бы сомневался... Сейчас пойдем через богатое село. А бабы там жалостливые. Только уговор: хлеб вам, а остальное нам. Да не приведи вас боже уронить хоть крошку в грязь, облизать заставлю. Кто не понял, тому пуля в живот, а в отчете напишу: попытка к бегству, еще и медаль дадут за революционную решимость... Хотите мне медаль заработать? А?

- Никак... Нет...

- Во, где-то так я и думал. Значит, сейчас ватнички ваши в грязи вымазать. На груди расстегнуть. Где я тут видел со звездами на плечах? А! - ткнул в штабс-капитана коротенькой ручкой с игрушечным кулачком:

- Ты, подотчетный! Ватник расстегнуть, чтобы ожоги видно. Вообще на спину спусти его, плечи открой. Морду пожалостливее! Теперь главное. До села еще час пути, все должны выучить песню! Грицко, запе... Вай!

Грицко, предварительно уже прокашлявшийся, затянул унылым “сиротским” тенором:

- Начальник, я норму не в силах дава-а-а-ать... Сказа-а-ал уркаган ка-анва-аиру... Йи-иму па-а-а-адписали убытия акт... И ски-и-инули тела-а-а в ма-а-агилу!

- Становись! Напра... Во! Шагом... Арш! Запе... Вай!

- Напрасна старушка ждет сына да-а-а-мой... Йей ска-а-ажут, она зарыдает... Яку-у-утския гуси летя-а-а-ат над тайгой! И в бубен шаман ударя-а-а-ает!

Венька шагал, поглядывая на скрипящего зубами штабс-капитана. Почему-то настроение поднялось: то ли от наивного плутовства красного конвоя, приземистых, стриженных “в кружок” местных мужичков, обитающих словно бы на противоположном полюсе от христопузого комиссара-фанатика... То ли от ощущения причастности к общей задумке.

То ли потому, что в этой задумке не предполагалась итогом ничья смерть.

***

- В этой задумке не предполагалась итогом ничья смерть... - Уинстон Черчилль обошел по кругу выставленную на столик модель угловатой стальной лягушки, накрывшейся как бы щитом от стрел. Под щитом лягушки скалила игрушечные зубки толстенькая резиновая змея, хвост которой падал с демонстрационного столика.

- Напротив, - Черчилль потер виски, - замысел в основе лежит благородный. Сберечь жизни шахтеров, так?

- Именно, сэр, - главный разведчик Британской Империи, капитан уже первого ранга Мэнсфилд Смит-Камминг, переступил тяжело, бухнув о паркет наконечником трости, вынул карандаш и позвенел им по металлической лягушке:

- Это механизированный проходческий щит, он управляется по проводам. Вот это, - карандаш защелкал по игрушечным зубкам змеи, - фреза, движимая гидромотором. Жидкость, понятно, поступает по шлангу.

Разведчик невежливо наступил на свисающий хвост.

- А это временная кровля забоя, - карандаш звякнул о воздетый к небу щит, - поддерживаемая обычным гидравлическим прессом, только давящим в зенит, не в надир. Мы вполне можем это использовать на шахтах... Э-э, на государственных шахтах, сэр. Для частных компаний, особенно сейчас, в послевоенную депрессию, установка дороговата.

- Но, Смит, мы имеем уже реальную машину, блестяще выкраденную вами у большевиков. Не сказки о невидимом линкоре и фантастических цеппелинах. Макет будет превосходно смотреться завтра в Палате. Отчего же вы невеселы? Не рулонный газон, в конце-то концов!

Черчилль еще раз обошел столик, заставляя слабо хрустеть безукоризненно полированный паркет. Капитан Смит переступил с ноги на ногу и еще тяжелее оперся на трость. Черчилль посмотрел на разведчика снизу вверх:

- Между прочим, Смит, нет ли у вас еще какого-нибудь “рулонного газона”? Чего-нибудь этакого пикантного, этакой “одноногой собачки”, чтобы отвлечь внимание писак и публики?

- Есть, сэр. - Просоленный капитан стремительно покраснел. - Но изобретение до того скандальное, что как бы не сорвались с цепей феминистки всей Империи.

- Даже так? И что же это?

- Сперва, сэр, мы полагали, что это стельки. Обычные теплые стельки для зимы. Пакет из хорошей бумаги, ваты определенного состава...

- Который наши химики, конечно, не смогли повторить?

- Отчего же, мы даже аналог разработали. Но, сэр...

- Черт побери, впервые вижу капитана, мнущегося, как девица на выданье.

- Сэр, я могу полагаться на ваше слово?

- Да-аже та-ак... - Черчилль обошел застывшего разведчика, разглядывая, словно впервые видел, и приказал:

- Докладывайте!

- Это прокладки, разработанные для применения женщинами. В те самые дни, сэр. Немокнущие стельки - побочный эффект.

Черчилль остановился. Повертел головой. Отошел к выстроенным вдоль стены креслам и жестом приказал разведчику сесть рядом. Протянул руку за борт пиджака, вытащил плоскую фляжку, отвинтил колпачок. Глотнул сам и протянул капитану - тот, без лишней скромности, высосал чуть не половину.

- Простите, сэр.

- Пустое... - однако же, флягу Черчилль прибрал и спрятал. - Итак, у нашего визави есть законченный образ культуры. Некий завершенный проект цивилизации, проработанный во всех своих частях, от проходческих щитов до женских интимных мелочей... Чем дальше, тем больше я сомневаюсь в его инопланетном происхождении.

Разведчик открыл рот, но Черчилль остановил его властным жестом:

- Если вы скажете, что вам ради этих... Стелек, будем называть их так... “Пришлось немного пострелять”, мне придется немного выгнать вас в отставку. Ничего личного, Смит.

Смит невесело усмехнулся:

- А если не ради стелек?

Поднявшись, Черчилль грузно прошел к столу с картами России - в громадном кабинете хватало места для карт всего мира, ибо по всему миру раскинулась Британская Империя, и везде, в каждом уголке земного шара, у нее имелись те самые интересы, кои неизменны и вечны.

- И наш долг следовать им... - пробормотал Черчилль, затем в полный голос велел:

- Докладывайте!

Смит постучал карандашом по карте:

- Досточтимый сэр, большевики разительно переменили образ действий. Если в прошлую зиму отряды Красной Гвардии производили бессистемные набеги в поездах, и так же легко сдавали позиции, прыгая на сто миль туда-обратно, то зимой восемнадцатого-девятнадцатого Москва проводила в каждый момент времени лишь одну операцию. На всех прочих фронтах в это время большевики прекращали атаки, не размениваясь не булавочные уколы и не расходуя людей в бесплодных победах. Практика сосредоточенных ударов привела к тому, что на сегодня, первое апреля девятнадцатого, Совнарком контролирует северо-европейскую часть бывшей Империи, на востоке - до Урала.

Разведчик постоял, вспоминая, и обвел карандашом Финский залив:

- Юденич уже боится высунуться из Эстонии, прошлый раз его били с моря, обойдя по льду, с суши бронепоездами, с воздуха полным авиакорпусом в пятьдесят машин. Барон Маннергейм в Хельсинки засылает посольство за посольством, отчаянно пытаясь выторговать обменять независимость Финляндии на мир. Итого, на севере в руках белых только анклав Архангельск-Соломбала, но, думается мне, это до весны. Без наших поставок Архангельск упадет большевикам в руки, вопрос времени.

- Даже Солнце погаснет, - поморщился Черчилль. - Всего лишь вопрос времени.

- Архангельск несколько меньше, - бледно улыбнулся Смит и повел карандаш далее по карте:

- На востоке граница с Колчаком проходит по Уралу. Чехи блестяще подтвердили, что единожды предавший предаст и впредь. Сперва Легион предал красных, а теперь белых. Для усмирения белочехов Колчак снял войска с фронта, и оказался перед необходимостью уступить красным Волгу по всему течению, до Астрахани.

- Красные вышли в Каспийское море? Как там наш проект с “Вольным городом Баку”? Красные перехватят нашу нефть?

- Сэр, у меня имеются сведения, что красные ищут нефть на верхней Волге и Вятке, в Закавказье же пока что не лезут.

- Вернемся к этому когда - и если! - они там что-то найдут.

Разведчик еще раз переступил, тяжело налегая на трость, обошел карту. Постучал по бумаге ладонью:

- Мы полагали, что Москва начнет войну за подчинение хлебородных областей Украины и подготовили кое-что. Увы, красные ограничились лесистыми северными частями, учредив там карманную Украинскую ССР, со столицей сперва в Харькове, а затем и в Киеве. Сухопутная связь с восставшей Венгрией и, в перспективе, Германией, показалась Москве ценнее, чем крестьяне южнее Полтавы и Ровно. На правом берегу Днепра красные владеют одной лишь Одессой и небольшой областью севернее, прочее пока что вольница. Но, думается мне, что и это до весны. Все эти хлопцы всех атаманов неизбежно вернутся по домам, сеять. И тогда большевики голыми руками приберут весь правый берег, от Карпат и до самого Днепра.

- Но на Днепре, кажется, все еще обороняется барон... Э-э... Врангель?

- В Каневе и Кременчуге. О них я доложу далее.

- Хорошо, продолжайте. Левый берег?

- Приазовье отдано анархистам, но Махно хотя бы единомышленник Совнаркома, пусть и только на бумаге. Зато Крым вовсе перешел к злейшим врагам Кремля.

- А хлеб? Уголь? Военный флот на Черном Море?

- Военный флот, насколько мне известно, как раз на Одессу и планируется базировать. Хлеб красные просто купили у анархистов. Заплатили винтовками и патронами. Мои люди запустили похабную частушку, что-де: “Махно продался Ленину и пошел стелить постель ему”. Но это как раз тот самый укол булавкой: Ленин-то заплатил за хлеб вполне осязаемыми винтовками с царских складов и миллионом патронов.

Смит посмотрел на карту, посопел, утер лоб широким белоснежным платком и решительно переставил стальную лягушку со столика на карту, на север Юзовского бассейна:

- Что же до угля, то речь о нем впереди.

***

Впереди показался остров, и пилот решительно направил гидроплан к темнеющей в обрыве расселине. Толчок, белые крылья брызг ударили в красные плоскости; короткий пробег... Слабо покачавшись на волнах, алый самолет вошел в укрытую со всех сторон круглую безлюдную бухту, в кальдеру потухшего давным-давно вулкана.

Пилот подрулил к дощатому причалу, вылез, несмотря на грузное тело, вполне ловко и быстро. Так же стремительно, в два движения, закрепил самолет швартовами и затем только подал руку пассажиру.

Пассажир выбрался из гидроплана, прошелся по песку, размял ноги. Пилот указал ему на палатку:

- Синьор. Ужин. Спать.

Простые слова пассажир понимал; поблагодарив кивком, он вытащил из рыжей палатки холодный котелок. Обернувшись, нашел кострище и неподалеку наломанные кое-как ветки, по всем признакам - со свисающего на обрывах колючего кустарника. Вынув здоровенный нож-мачете, пасажир нарубил относительно одинаковых палок, составил шалашиком. Разжег огонь и принялся готовить макароны. Не итальянец, пассажир не именовал свою готовку гордым именем “паста” - но вполне обосновано думал, что пилот от еды не откажется.

Пилот, выражаясь намного заковыристей и цветистей, обслуживал поднятый на стойках над крылом двигатель, едва успевая стирать капающее отовсюду масло. В заботах мужчины не заметили, как стемнело, как повисли в круглом глазу неба мохнатые, здоровенные южные звезды.

Молча съели горячие макароны. Паста или не паста, лучшая приправа - голод. Пассажир завернулся в клетчатое одеяло и уснул, положив под голову кожаный офицерский планшет и кобуру с “Браунингом”, что, впрочем вовсе не означало, будто бы он имеет звание. В послевоенной Европе даже торговцы пуговицами таскали при себе пистолет-револьвер, ибо не зря же сказал великий русский писатель Dostoevsky: “Десять старушек - рубль!”

Пилот еще долго смотрел на звезды, размышляя: чинить старый приемник, или подождать еще один-два заказа, и потом купить сразу новый? Ладно, белый порошок он возить отказался начисто. Но у этого вот пассажира при себе вполне может оказаться кокаин, и что толку было в гордом отказе? Везешь ты не напрямую отраву, но ее перевозчика - в чем, по высшему счету, разница?

Или все же стоило послушать совета Джины, наплевать на самостоятельность, и завербоваться к немцам на север?

***

- Север Украины, как я говорил, принадлежит большевикам. Вот здесь, южнее Voronej, их владения вышли на границы угольного месторождения. Край этот считался спокойным: на юге почти союзный Махно, на востоке самый северный уголок Области Войска Донского. Казаки там не разбойничали, справедливо боясь ответных рейдов. Но главное, там нечего взять: обычная нищая российская provincia. Словом, тихий уголок. Видимо, это привело нашего приятеля с Красного Линкора к первой крупной ошибке...

Главный разведчик Британской Империи, капитан первого ранга Мэнсфилд Смит-Камминг, вздохнул так тяжело, что слушавший доклад Уинстон Рэндольф Черчилль с такой же грустью протянул собеседнику фляжку.

- От сердца отрываю.

Смит благодарно кивнул, но фляжку отстранил:

- Позвольте мне все же закончить. А потом, боюсь, нам не хватит четверти галлона. Итак, большевики нашли там неглубокую шахту. Расчистили ее силами местных жителей, ошалевших от счастья получить хоть какую-то работу. И там-то установили для испытаний первый образец механизированного проходческого щита. Мало этого, там же испытывали первый образец гидромонитора. Размыв угольного пласта струей воды под колоссальным давлением, затем эта смесь... Пульпа... Перекачивается насосами на поверхность. Человек не нужен совсем. Там никого завалить не может. В такой шахте не взорвется метан, потому что струя воды разрушит любую концентрацию газа.

Смит откашлялся и поглядел сквозь переплет на синее апрельское небо, редкое для британских островов. Достал из кармана листок, уточнил цифры:

- Вместо тысячи забойщиков, крепежников, коногонов, откатчиков, словом, вместо тысячи молодых мужчин, восемьсот из которых уже через пять-семь лет выхаркают легкие, в новой шахте справлялись полсотни техников под руководством десятка инженеров. Время от времени нанимали еще около ста подсобников для черных работ, но даже и так выигрыш в одной только заработной плате составил пять к одному, не говоря уже об уменьшении рисков. Да тут на одну страховую премию можно заказать Армстронгу неплохой дестройер, сэр!

Разведчик легкими штрихами нанес на карту две стрелки:

- Атаман Краснов, разумеется, не мог стерпеть, что большевики рядом возобновили добычу топлива и получают от сего прибыль. Казаки собрали около двух тысяч добровольцев. Затем неожиданным налетом, в которых они мастера, захватили шахту. Наш человек среди казаков имелся, он тщательно собрал все документы, по которым и построен данный макет. Еще наш человек допросил захваченный персонал и установил всю технологическую цепочку.

- Где сейчас эти люди?

- Никто из них не согласился переехать в Англию, сэр. Так что их передали по акту представителям властей... На тот момент - казакам.

- Так... - Черчилль потер виски. - Продолжайте.

- А на следующее утро, сэр, весь шахтерский мир по берегам Северского Донца уже знал, что красные придумали машину, с помощью которой можно добывать уголь, только двигая рычаги, а на работу ходить в пиджаке и штиблетах, “по-городскому”. И что казаки эту машину разрушили, чтобы шахтеры отныне и вовеки горбатились в шахте с кайлом и лопатой... Вот сейчас, досточтимый сэр, вы можете меня выгонять. Я прохлопал такую операцию! Ценой жалкой роты, меньше двухсот человек, ценой опытного, недоведенного экземпляра машины, который все равно сломали бы на испытаниях, либо передали в музей, Москва добилась...

Разведчик вытащил белоснежный платок, промокнул шею, виски, лоб. Все тем же карандашом на своем листке поставил цифры:

- Первое, весь Донецкий Угольный Бассейн, сокращенно Донбасс, теперь за большевиков. Всех, кто думает иначе, там привязывают ногами к идущей вниз тележке, головой - к тележке, идущей вверх. Затем пускают подъемник... Пойманных казаков сбрасывают в старые шахты, а если те орут слишком уж громко, поливают сверху мазутом и поджигают. Сэр, у нас такой ненависти, такого ожесточения даже при Кромвеле не было!

Смит выдохнул:

- Второе. Москве теперь вовсе не нужно посылать карателей в Область Всевеликого Войска Донского. Для завоевания Донбасса большевикам пришлось бы отрядить корпус, а то и несколько, учитывая, что там под боком целый казачий край. И это встало бы Кремлю в миллионы. А теперь с расказачиванием прекрасно справятся сами шахтеры, им только продать чуть-чуть оружия и патронов, выменять на тот самый уголь, как у Махно - на хлеб. Ленин, как Цезарь, останется выше подозрений, над схваткой, понимаете? Большевики еще и заработают на этом.  Понятно, что всех, погибших на шахте, Москва канонизировала поголовно, а их близких осыпала золотом. По сравнению с выигрышем Донбасса это жалкие пенни!

Черчилль вытащил сигару, повертел в пальцах, ничего не сказал.

Сказал Смит:

- Наконец, третье. Узнав о произошедшем, Кубанское казачье войско заволновалось. Им вовсе не хочется подставить свои городки под карающий меч заодно с донцами. Если в прошлом году кубанцы полковника Улагая представляли собой самую боеспособную часть Зимнего Похода, то сейчас Кутепов уже не может опереться на них для обороны Канева и Кременчуга. Дни “Крепости на Днепре” сочтены, сэр...

Отойдя от карты, Смит выглянул в окно. Черчилль подошел, тоже посмотрел: вид не особенно хорош... Прошло то время, когда улан Ее Величества Уинстон впитывал жадным взором бескрайние просторы Трансвааля... Нынче он изо дня в день видит один только внутренний двор Адмиралтейства да бесконечные бумаги.

Кстати, секретаря уже можно и вызвать. Кажется, Смит закончил секретную часть.

- Четвертое, - глухо проговорил разведчик, - едва ли не самое важное для нас. Беда в том, что я этого всего сперва не понял. Я счел это промахом Корабельщика. Да, он гениально разыграл плохую карту - вот как я думал. Но сперва-то большевички промахнулись и подставились под налет, вот что я полагал. А на самом деле, ведь кто-то заранее озаботился подготовить людей, тексты, листовки, наконец... Это же все нужно распечатать, завезти по селам через все сугробы, раздать распространителям, оговорить условные сигналы, и так далее, и тому подобное. Нужно не меньше месяца подготовки, чтобы вся губерния вокруг Юзовки полыхнула буквально на следующий день после того несчастного налета!

- Но вы это поняли, и уже поэтому я не приму вашу отставку, - Черчилль покачал головой. - Смит, забудьте о прокладках, рулонных газонах и даже о проходческих комбайнах. Прикажите всем затаиться и молчать, иначе эта тварь, чего доброго, выжжет нашу сеть в Советской России, как плавиковая кислота. Нам придется построить план лет на двадцать, возможно - зайти через венгров и немцев, стравив их друг с другом или хотя бы с Италией, или с Польшей, удачно торчащей посреди большевицкого садика. Вот в каком направлении мы теперь должны думать... И, кстати! Почему Кутепов? Разве в Кременчуге командует не барон Врангель?

- Сэр, исключительно плохая репутация Зимнего Похода привела к тому, что Деникин подал в отставку, благородно взяв на себя вину погибшего Слащева. На место Деникина крымский паноптикум, после обычной мерзейшей склоки, выбрал барона Врангеля. За ним направили самолет из Крыма, поскольку вывезти барона по земле не представлялось возможным. Врангель сел в аэроплан и вылетел из Канева, однако же, в Крым так и не прибыл. Скорее всего, аппарат перехватили и сбили большевики, владеющие полным господством в воздухе. Вместо Врангеля сейчас Кутепов. Если Врангель признавался лучшим полководцем Белой Армии, то Кутепов лишь “один из”. Повторюсь: дни “Крепости на Днепре” сочтены, сэр. Кроме того, замечены многочисленные признаки подготовки к наступлению на сам Крым.

- Какие именно признаки?

Вошел Эдди Марш, бессменный и лучший секретарь Черчилля. Уинстон сделал ему знак рукой, и секретарь послушно держался поодаль, пока главный разведчик Британской Империи, капитан первого ранга Мэнсфилд Смит-Камминг, заканчивал секретную часть доклада:

- По всей Украине замечены небольшие строительные отряды большевиков. Называются они “строительные передвижные механизированные колонны”, на красном жаргоне - “СПМК”. Строят они мосты через мелкие речушки, чинят разбитые дороги, особенно упирая на повышение их уровня над окружающим ландшафтом. В областях Советской Украины строят бесплатно, вернее - им платит Украинский Совнарком. За что местные готовы носить большевиков на руках: царская власть не баловала их ничем подобным. В Приазовской Республике, которая формально все же не Советская Россия, мехколонны работают за зерно и мясо, но у тамошних это никакого возмущения не вызывает, ввиду очевидной для всех пользы.

Черчилль снова подошел к расстеленной карте.

- Получается, что к весне большевики получат плотную дорожную сеть по всей Украине, и смогут перебрасывать войска намного быстрее, не дожидаясь, пока сойдет rasputitza... Вы говорите, таких отрядов у большевиков много?

Смит снова сверился с листком:

- На сегодняшний день самый большой номер - сто пять, и ежедневно регистрируются новые.

- Что собой представляет это их “СПМК”?

- Десять-пятнадцать обученных в Москве техников и полсотни-сто набранных на месте чернорабочих. Один-два трактора и один-два локомобиля для привода инструментов. Мастерская в вагончике на полозьях или колесах и пять-семь больших армейских палаток.