Коля Балаболкин сказал:

- Мне, бывшему наркому, обидно проверять лампочки. Я не остановлюсь, пока не достигну победы, либо не упокоюсь в смерти. Смело могу сказать, что я такой не один. А вам, Владимир Григорьевич, не обидно ли из величайшего разведчика, коего наш с вами общий знакомый, Георгий Бергма, трактует выше начальника немецкой разведки, выше самого Вальтера Николаи... Не обидно ли вам нынче прозябать пошлейшей ищейкой, розыскной красной собакой?

***

- Что, красная собачка? Гав-гав будку привезли?

Резвый попался, черт. Отшагнул правой ногой так, что повернулся на левой, словно дверь на петлях.

И с левой руки как даст Сеньке в зубы - тот аж ногами накрылся. Сенька-то с правой ждал, и не сразу: сперва полагается долго и с удовольствием ругаться, а уж потом переходить к сути дела.

Но летун попался резкий, как понос, и ни слова ни сказал, просто врезал. Федька сунул было руку за пазуху, но тут уже опамятовавшийся Семен перехватил запястье товарища. Одно дело в морду, а с оружием - это уже нападение на военнослужащего. Тут на Вилюй еще попросишь, чтобы отправили. Присяжные такие же люди, как все вокруг, понимают, чем драка от убийства отличается.

Краском же фыркнул, неспешно развернулся спиной, показывая полное свое пренебрежение к незадачливой шпане. Вытащил из-за потертого, выношенного кожаного пояса, мягкого даже на вид, пару вееров и махнул над головой черным крылом левого.

Тогда цеппелин завыл сиреной, окутался сизым облаком от пиропатронов и выстрелил сразу четыре якоря, крестом. Завизжали блоки, тоненький белый дым поднялся от бегущих сквозь полиспасты тросов. Цеппелин переполз на малозаметные с земли полметра. Взмах белого веера - бетонный ящик довернулся на подвеске. Оба веера через стороны вниз: опускай!

И бетонный сундук медленно пошел вниз. С треском примял деревянные подкладки. Товарищи краскома ломами довернули ящик по месту точно, разбежались на уставные пятьдесят шагов. Тогда сам новоприбывший комэск повернул над головой белый веер: есть касание!

Снова под брюхом цеппелина неслышно хлопнули пиропатроны, и в пыльную землю ударили черные молнии отстреленных тросов.

- Ну, с прибытием!

Описав прощальный круг черным, комэск сложил веера, сунул привычно за пояс и пошел к железным воротам гарнизона, откуда уже махали ему из-за накрытого стола командиры звеньев, комполка, старшина, механики и прочие аэродромные люди. Цеппелин снова взвыл коротким гудком - уже не истошной сиреной, уже густым добрым басом - и с потрясающей воображение легкостью ушел вверх. А уж там развернулся и пропал, как привиделся.

Привезенный им бетонный дом встал в ровном ряду таких же комсоставовских коробок, замыкая внутренний оборонительный периметр военного городка. Наружный периметр состоял из таких же литых ящиков, только там никто не жил, а хранили всякое старшинское добро: запасные кровати, лопаты, кирки, ломы вот эти самые.

Семен встал, потрогал набухающую под глазом щеку, выругался и приложил к глазу федькин шпалер. И больше в тот вечер не случилось ничего, как пишут в романах, “достойного внимания”.

Поутру Семен выглянул из хаты поздно, уже солнце встало. Мать, поругавшись бесполезно, махнула рукой и ушла на службу, на станцию, где работала счетоводом.

На лавке перед самым домом сидел тот самый, прибывший вчера, краском. Во всем новом, пуская зайчики назеркаленными сапогами, разве только ремень потертый, выношенный, мягкий. Но теперь-то Семен знал, зачем: для поворотливости в поясе. Новый ремень жесткий, с ним бы краскому нипочем не подловить лучшего бойца Заречья.

- Выходи, Семен. Поговорить хочу.

Лучший боец Заречья труса не празднует. Подтянув штаны, умылся Сенька в бочке под водостоком, рубашку накинул и вышел. Тотчас же из-за куста калины на углу показался и Федька, с независимым лицом фланирующий по улице.

- И ты подходи, побакланим. - Летун сделал приглашающий жест. - Если драться хотите, так и это можно. Только вы уж не взыщите, я инструктор по боксу. Увы, без права участия в соревнованиях, но вам хватит.

Подошли, сели на лавку с обеих сторон от летчика.

- Василий, сын Ильич, - командир, не чинясь, протянул руку. Пожал руки аккуратно, не кичась железной хваткой.

- Семен.

- Федор, - перекинув чинарик в другой угол рта, выдохнул верный товарищ. - Из самого коммунизма в наше захолустье?

Краском, против обыкновения, не стал петь комиссарских песен про единство. Окраины и центр едины - раздельны только магазины! Это здесь всякий знает.

Пилот просто кивнул.

- Хочу спросить у вас. Вы, наверное, знаете. Вот, городок небольшой. Уютный. А почему фонари только вокруг центральной площади, как она тут называется...

- Имени Крупской, потому что там училище воспитательниц, - проворчал Семен. - А мы просто говорим: “Крупа”.

- Ну. - Пилот поглядел сперва в серые глаза Семена, потом в синие Федьки - да пристально так, Федор аж рыжие вихры пригладил. Но тут же вспомнил, что он, вообще-то, первый парень в Углегорске, и снова перекинул чинарик по рту, и выпрямился, и поглядел прямо на залетного.

- Так отчего на Крупе все чисто, светло, красиво - не хуже Москвы, слово чести. Я был в Москве на обучении, могу сравнивать. И парк у вас хороший, я много где послужил, так скажу: в Чернигове, примером, и сам парк хуже, и развлечений меньше. А новую секцию, авиаторскую, и вовсе не в каждый областной город ставят.

Пилот откинулся на неровные бревна, переплел пальцы на необычно худом колене:

- Нет, не интересно вам. Отойди от Крупы тридцать шагов - и фонари побиты, и вот на углу водоразборная колонка сломана. Как будто на Крупе коммунизм, а вокруг черт знает что. Палеолит, как нам в музее рассказывали. Комендант мне вчера говорил: это не наши, не гарнизонные. Это вы сами. Что же так-то? Что вечером культурно в парк не пойдете? Раньше только чистую публику пускали, а теперь-то всех. Теперь всякий чистым быть может. Отчего же не всякий хочет? Вот почему ты, Семен, чистым быть не хочешь?

- Ты, Василий, вопрос прямо ребром ставишь... - Семен почесал затылок. - Я тебе тоже честно скажу, только уж не обижайся, коли сам спрашивал. Мильтонам не стучать. Уговор?

- Уговор, - Василий совершенно по-местному подцепил ногтем клык, - зуб даю!

- Ну, поглядим, чего слово твое стоит... - Семен вздохнул. - Отец мой убит на войне в Туркестане. Поеду я на заработки в город или там на учебу - кто с мамкой останется? А с моей зарплаты на лесопилке ничего на полгода не отложишь.

- У меня и вовсе, - Федька сплюнул. - Ни пропить, ни накопить.

- Ну да, - разулыбался Семен. - Ты ж сифилитик.

- Чего? - Вот здесь непроницаемый пилот удивился. - А не похож. Нос не провален.

- Да шутит он, черт гороховый, - Федька, перегнувшись через пилота, пнул товарища в плечо. - Завод пищевого порошка, ЗПП. Я там сменный мастер.

- Старший крутильщик вентилятора, - хихикнул Семен. - Вентилятор у них от крыльчатки, а как нет ветра, становись на маховик сам. Артель небогатая, мотор уже который год не укупят.

- А сам-то... Верхний привод пилорамы, - без сердца огрызнулся Федька. - Ну, тот мужик, что на верху пилорамы на себя полотно тянет.

- Так и есть, - Семен спрятался за горьким смехом. - Я больше люблю сверху. Гы-гы. Ну, в смысле, снизу легче, только в глаза опилки летят.

Тут оба парня перестали ржать и Семен поглядел на пилота строго:

- Правды хочешь? Ну так держи по-рабочему. Ты красный летчик, ты в струю попал. Хвала тебе и слава, тут вопроса нет. Но не всем же пилотами быть, кому-то и вас кормить. Вот и выходит, что мы тут просидим до конца дней. Куда нам подаваться?

Федька выплюнул чинарик и зажег новый, с форсом чиркнув спичкой о подошву. Добавил непривычно угрюмым голосом:

- Ты, Василий, осенью на Урале не живал. Ух тоска, куда там Пушкину! Как нам учительница читала: “Унылая пора”. Только там дальше про очарованье, а какое тут очарованье? Девки-то не дурные. Цепляют, за кем взлететь можно, в большие города выбраться. Вот мы и злые. Небось, талан-судьбу свою ни с кем из нас не поменяешь? Если честно?

- Честно? - засмеялся красный летчик Василий, а нехорошо засмеялся, и сам прокурор в Углегорске добрее смеется!

Встал пилот, выпрямился и одним движением поднял обе штанины:

- Меняй, Федя, покуда скидка. Отдам дешево!

- Твою ж ма-а-а-ать, - Семен так и застыл. А Федька не застыл. Раскрыв позорно рот, он проглотил свежераскуренный чинарик, и теперь его матерно-рвотные вопли удалялись в сторону речки. Вот когда пожалеешь, что колонку на углу пнул сгоряча спьяну.

Василий опустил штанины, и торчащие из лакированных ботинок протезы скрылись из вида. Тогда только Семен выдохнул.

Помолчали. Послушали воробьев на калиновом кусту. А те, как нарочно, затихли, и каменная тишина стала вовсе неподъемной.

- Воевал? - не вытерпел Семен. Это же в пилоты здорового возьмут не десятого - из сотни пятерых отбирают. Нет же, безногий пролез как-то. И драться здоров, тут уж Сеньке ничего не рассказывай. Вчера как молотом двинул, мало глаз не лопнул.

- У тебя, может, и руки железные?

Семен осторожно потрогал синяк под глазом.

- Ну, как в кино про механических людей. Про этих, как их там, роботов?

Теперь уже пилот грустно хмыкнул.

- Жили мы на Алтае, а потом переехали к родичам в Украину. Говорили, земля там родит лучше... Вот, а осели мы в Глинищах, на берегу Днепра. Весной как разольется: чисто море, берега не видать. Моряком хотел стать, в Африку плыть. Жирафа в зверинце видел, зебра видел. Тоже все смеялся: чисто тебе конь в тельняшке, вот кабы на него матроса верхом усадить! У зебра полоски, у матроса полоски...

Василий поглядел в небо - синее июльское, теплое небо, ветер по нему несет листки калины, комаров сдувает. В щели забора мелькнуло светлое.

- Катька там, - ответил Семен. - Подслушивает, язва мелкая, что сделаешь?

- Да пусть ее, - Василий махнул коверкотовым рукавом. Часы сверкнули командирские, с мерцающими зелеными стрелочками. При начале разговора Семен подумал бы: выделывается залетный, как девку почуял. Теперь язык не поворачивался. Хорошо, пока молодой: всем нужен. А по старости куда кинуться безногому?

И подумал Семен, что не хочет он слышать историю Василия, а уже нельзя прерывать. После вчерашнего выкрика, после сегодняшнего честного вопроса-ответа как ты ему рот заткнешь? Уже оскорбление чистое! Вот оно - душу махнуть не глядя, как в знаменитом кино “Тринадцать”.

А только совсем не по-киношному. Не смешно и не весело.

- ... На краю села жил пан Анджей, поляк беглый. Сын его старший...

Васька сцепил мизинцы:

- Во как мы с ним были. То у него в хате ночевали, то у меня. Юзеф старше на год, в мореходку готовился поступать. Книги у него были...

Пилот вздохнул:

- Ладно книги, сестра у Юзьки была Северина, ее Северкой звали. В черноголовом селе золотые волосы, утром до колодца звездой идет... Ну все за ней бегали, от пацанов до дедов. Кто бы сказал, что не смотрел - брешет как дышит. Через день мы за нее дрались, то между собой, то с хуторскими, то с Баштановскими хлопцами. В Зимний Поход заехали к нам конные с офицером. Кокарда, погоны золотые, день морозный, блестит... И офицер рукой в перчатке на Северину так: “Эй, а привяжите мне ее”...

Васька замолчал и Семен почти уже собрался прервать, и тут заметил молча вернувшегося от реки Федьку, и выставившую голову над забором Катьку - глаза по рубль сорок - и ничего не сказал Семен.

Прошелестел над пыльной улицей ветер и запахло редким на Урале яблоком.

- А пан Анджей и говорит: “Что же вы, пан офицер, погоны пятнаете? Гонор свой роняете?” Гонор - это честь по-ихнему. А офицер тот вынимает пистолет... У него рычаги двинулись, как ноги у кузнечика, я уж потом узнал, что Парабеллум-Люгер... Бросило пана в беленую стену, и Анджей левой рукой наотлет задел медный таз...

Василий выдохнул:

- Девять лет прошло! Уже я пилот не последний, в Дюжине мои документы лежат... А до сих пор, если загремит кто шайкой или бадьей, я и во сне вскакиваю, и через три закрытые двери слышу. И отлетел таз медный, луженый... Дорогой, тоже бабы все завидовали... Загремел по ледяным натоптышам. Офицер же тот говорит: “Разбаловали мы их. Как Москву вернем, всем им быть в крепости. Никакого ученья, никакой грамоты, никакой мысли чтобы! Развели сицилизм, о чести погон быдло рассуждает!” И с тех пор я как погоны увижу, зубами рвать готов, поперед самолета в атаку лететь...

Пилот сжал кулак и поставил его на лавку, и видно было, что хочет ударить, а что удержало - непонятно.

- Вот когда мне Юзеф закричал: “Беги, Васька! Беги!” Сам он к Днепру рванул, должно быть, в плавнях надеялся спрятаться. А я побежал в степь, я там помнил балок с кустарником... Да, честно, и не думал я тогда. И копыта за мной, а я все бегу, и повернуться страшно, и дыхание уже забивается, а я все голову повернуть боюсь. А потом хлестануло из винтовки, громко так, знаешь, наверное?

- Учили в школе, - кивнул Семен.

- И сразу чернота. Очнулся, а меня конем придавило. Гнался за мной наш сельчанин, а зачем гнался, или спасти-прикрыть, или, напротив того, поймать и продать осетинам Дикой Дивизии - я до сего дня не знаю. Кто его убил, тоже не знаю. И как очнулся, ноги уже огнем горят. Умом понимаю, все - отбегался Васек. А тело не верит, уговаривает: ништо, пройдет, оклемаешься...

Пилот поднял взгляд на Федора:

- Ну что, брат, хочешь ли судьбу-талан разменять? Легко мне паек летный достался, дешево я купил часы со стрелочками, штаны диагоналевые, да туфли лаковые, комсоставские?

- Прости, - сказал Федька, поддерживая припавшую к нему Катьку, - глупость ляпнул.

- Ну, - сказал тогда и Семен, - прости, Василий. Раз уж ты из такого-то... - поглядел на Катьку, перемолчал бранное слово, - ... вылез, как-нибудь и мы подумаем.

- Слушайте, товарищ летчик, - девчонка зарделась, но Федькину руку с плеча не скинула. - Сводили бы вы нас в парк, пока воскресенье? Там уже месяц, как новые аттракционы привезли, а что с ними делать, никто не знает.

- Ладно, смотрители не везде инструкцию прочитали, - не поверил Василий, - да и знакома мне эта публика: им лишь бы работы поменьше. Суть игры объяснишь, так это же машину запускать придется... Но неужели наши не знают?

- Мы с вашими не особо говорим, - повинился Федор. - Они же из коммунизма приехавшие, нам-то с ними заговорить... - рыжий махнул рукой. - Если вовсе честно, то стесняемся. Так, на танцах иногда...

Васька хмыкнул, прекрасно понимая, о чем там говорят на танцах. Сам к синякам пятаки прикладывал. Поднялся - легко, пружинисто, нипочем бы Сенька не поверил, что безногий, если бы сам не видел протезов.

- Ну пошли, поглядим, как тут что содержится.

- О, - Семен поднялся тоже, - нам идти-то два шага!

***

Два шага по Углегорску собрали за Василием небольшую стайку молодых людей и девушек - и в “чистом” выходном, и в рабочем, разве что вычищенном-выглаженном. Как уж там танцы, а новые аттракционы все же интересно было поглядеть. И опять же, нашелся такой приезжий “из коммунизма”, что не побрезговал внятно рассказать, куда и что.

По старым дорожкам, через танцплощадку и лысую лужайку “пойдем, выйдем”, ввалились в новую часть парка, где громоздились недавно привезенные машины. При красном командире смотрители уже ворчать не посмели, живо скинули брезент с первого аттракциона.

- Ух ты, самолет!

- И вовсе ты дурак, Мишка! Пропеллера нету, я же знаю! Планер это!

- Планер, - подтвердил Василий, обойдя моноплан по кругу, покачав элероны и убедившись, что столб вкопан и обетонирован. Отстопорил катушку с тросом - планер поднялся к небу, бочка на другом конце коромысла опустилась к вытоптанной площадке.

- На семьдесят четыре отмеряй, - кивнул он смотрителю, и тот живо передвинул металлическую бочку по стальной балке. Василий проверил, что бочка накрепко прикручена у расчетной отметки, а гайки законтрены проволокой. Затем сбежавшиеся смотрители отогнали народ за красную ленту и взяли страховочные тросы, и ручной лебедкой притянули планер к земле, превозмогая вес балласта.

Краском перескочил через низкий борт в двухместную открытую кабину - Семен даже глаза протер, а потом понял: Василий постоянно доказывает себе, что не хуже здорового. Потому, видать, и рвался в пилоты, не попроще куда. Если не соврал про Дюжину, так лихо Василий в карьеру идет, почти вертикально.

- Итак, товарищи! - громко сказал Василий прямо из кабины. - Вот я в тренажере начального обучения “Стриж”. Планер этот сам никуда не улетит, крыло небольшое. Но для наших целей годится. По моей команде отпустят вертушку, и противовес на втором конце коромысла меня поднимет до высоты пять-шесть метров. Там, в потоке ветра, я могу ручкой и педалями управлять планером, как настоящим самолетом. У нас в летных школах применяется точно такой же тренажер, только с колпаком для тренировки равновесия в слепом полете... Готовы? От хвоста!

Смотрители разом освободили стопоры вертушек, и бочка перевесила планер, за которым к небу поднялись и взгляды небольшой толпы, густеющей на глазах. Подтянулся постовой милиционер, подбежал с лотком продавец пирожков:

- Копеечку, товарищи, копеечку! Вы не обеднеете, я не разбогатею! С ливером, с печенью...

Но пока что никто на пирожки особо не смотрел. Все смотрели, как планер делает уверенные повороты, несложные кольца вокруг центрального столба; на втором конце коромысла жутким кулаком туда-сюда металась бочка.

- Вот что мы в городке через ограду видели!

- А ты, Мишка, говорил...

- И что, я же прав оказался!

- А давай про трубу спросим?

- Сейчас он вниз пойдет...

Словно бы услышав детишек, Василий уверенно притер планер к белому кресту разметки на песчаной площадке.

- Контроль?

- На месте, - просопел смотритель, вглядываясь в бочку, пока его товарищи крепили планер.

Тогда только Василий вылез из кабины.

- Я прикажу, чтобы на каждое воскресенье здесь был кто-то из авиаполка, инструктором во второе кресло. Пользуйтесь, товарищи, возможностью. По правилам, если достаточно накидаете рубликов, парашютную вышку построят.

Мужчины загомонили. Вышка - это три прыжка. Три прыжка - это бронзовый значок. Ну там еще бег-стрельба, да не уральца же напугать стрельбой. А “ворошиловский стрелок” уже в армию не рядовым идет, “чесночину” звеньевого с ходу на петлицы получает. Вернуться может со старшинской “пилой”, а захочет - и в школу командиров такому проще.

- Товарищ военлет, а про трубу пускай расскажут!

- Мы рассказывали, - обиженно пробасил смотритель. - Что же вы книги не читаете?

- А нам все равно непонятно! Пусть летчик покажет!

- Товарищи, но тут машину пускать надо. По случаю такого дня, людей-то я пущу бесплатно, а топливо выкупать надо. По рублику извольте положить!

Сейчас же в ящик перед привычным бетонным домиком полетело серебро. В домике засопел паровой котел, выглянул успевший вымазаться смотритель:

- Товарищи, полчаса погуляйте до подъема паров!

Коллеги смотрителя уже снимали замок на двери большого круглого здания, куда с крыши бетонного домика вел огороженный мостик. Выше мостика здание представляло собой корзину с решетчатым дном и решетчатыми же стенами. Корзина покоилась на низкой широкой шайбе-цистерне, в которой теперь уже что-то загадочно лязгнуло и провернулось.

- Да, - Семен почесал затылок. - Учили вас там.

Василий кивнул:

- Учили. Тренажер, планер, легкий самолет. Пилотская практика на почтовых рейсах, “триста и одна ночь”. Теория в Москве, в институте Жуковского. Слепые полеты, грозовые полеты. Затем уже специализация. Истребитель там, бомбардировщик, штурмовик, морской пилот. Ну да кино “Челюскинцы” все же смотрели?

- Его тут раз пятьдесят прокрутили, лента под конец рвалась уже трижды за сеанс, - ухмыльнулся Федька.

- Да вы же, мальчишки, механику платили, чтобы темно было! - хихикнула Катька. - Чтобы приставать!

- Ай не понравилось? - печально пробасил кто-то в толпе, и люди рассмеялись, делая кассу теперь лоточникам.

- А что тут, в корзине?

- Вот сейчас пойду, костюм надену, и все покажу. - Василий отошел в тот самый домик, откуда уже доносилось привычное посапывание паровой машины. Спустя минут пять, пилот вылез прямо на крышу домика в люк, но узнали его только по лицу да по командирскому голосу:

- Итак, товарищи!

- Ух ты, одет как чудно!

- Мышь летучая!

- Не, белка-летяга это, как живая.

- А что, прямо с крыши взлетать будет? Без планера?

Резкий свисток постового установил тишину, и тогда все услышали, как гудит в основании-шайбе большой механизм. Над прутьями громадной корзины вытянулись узкие желтые ленты, и люди снова проследили взглядами плещущие вертикально вымпелы.

- Понял! - Федька ударил кулаком в лавку. - Его воздухом поднимет. Вентилятор там, как у нас на заводе!

Гомон потонул в реве заработавшей машины. Василий не расходуя пар зазря, вошел в корзину и уже оттуда крикнул-рявкнул, пересилив гул:

- Парашютистов тренируем! В свободном полете!

Толкнулся и лег на воздух, раскинув костюм-летягу.

- Глядите, это просто! Учителя не надо!

Перевернулся, кувыркнулся, изогнулся змеем:

- Любой сможет! Лучше водки!

- Брешешь! Побожись!

- Энгельсом клянусь!

Рассмеялись: хорошая шутка, да что же может быть лучше водки?

- Вишь ты... Хитро как.

- Вань, а в газетах пропечатано, если в каком городе “авиатор” сто тысяч рублей соберет, и в такой парк еще “танкиста” привезут. Что там?

- Откуда же знать... Наверное, не хуже!

- А правду говорят, что наши сами придумали? Читал, инженер Гроховский.

- Мало ли, что там говорят. Я так думаю, завезли от немцев. Или от французов!

***

От французов распространялись на весь мир не только портновские да ювелирные моды. Третья республика имела вполне современную, мощную и хорошо снабженную армию со славной, героической историей. Во времена Наполеона - по меркам летописей, буквально вчера - во всем французском обществе царило такое уважение и восхищение военными, пускай даже не родовитыми, а выслужившимися из адвокатишек в короли, как Бернадотт - что вся Франция представляла как бы ожившее рыцарское государство времен Филиппа Августа и Ричарда Львиное Сердце. Все для армии, все для победы! Неудивительно, что именно во Франции Жан Колен заметил: “Войны прошлого отличаются от современных войн, как простая песня отличается от оркестровой пьесы — и то, и другое требует таланта, но во втором случае к нему надо прибавить систематические знания”. Республиканец Жюль Фавр отозвался скептически: “Вы, стало быть, хотите превратить Францию в казарму?”

Но к республиканцам Франция относилась неровно. Например, генерал-адъютант Николай Обручев писал о своих впечатлениях: «Посещая часто Францию, я никогда не видел ее в таком положении, как ныне. Смятение в умах невероятное. Желали-желали республики: но стали в ее главе буржуа-адвокаты, и для большинства общества она сделалась противной, ненавистной». А сам военный министр Франсуа-Шарль дю Барайль писал: «По своей сути Республика — это отрицание армии, потому что свобода, равенство и братство означают отсутствие дисциплины, забвение подчинения и отрицание иерархических принципов».

Так что республиканцу ответил милитарист Ньель: “А вы готовы сделать Францию кладбищем!»

В точном соответствии с мрачным прогнозом, настали темные времена. Раздалась оглушительная оплеуха от Пруссии в тысяча восемьсот семидесятом, и коронация Вильгельма, первого этого имени, в Зеркальном зале Версаля, в завоеванном бошами Париже: нарочно, чтобы уязвить мусью посильнее.

Но великую страну одной проигранной войной не сломать. Воспряла французская армия, и к перелому эпох подошла в блеске, в духе времени. Знаменитый генерал Галифе, придумавший не только широкие штаны, служил именно тогда, и он же разгребал позор “дела Дрейфуса”. В том деле один французский офицер с помощью подложного письма выставил второго французского офицера немецким шпионом, а прознавший про то третий офицер вызвал первого на дуэль, и всплыло и завертелось в газетах такое!

И этот удар судьбы перенесла Прекрасная Франция, и отважно вступила в Великую Войну, и вынесла основную тяжесть ее. Ведь Западный Фронт проходил, в основном, через французские поля и города. Восточный же Фронт русские предательски открыли перед самой победой. Словно бы не хотели участвовать в дележе кровавых плодов.

Сперва французы над сим хихикали: лапотные дурни сами себя наказали! Кайзер их пограбил, а возмещения они более не получат. А потом в том самом Зеркальном зале Версаля, черт бы его побрал, воробушек-анархист заявил: хрен вам вместо репараций с Германии. Прикажете подогреть или соломкой нарезать la furchette?

Французы переглянулись, но возмутиться и выбить свои репарации сил у них уже не оставалось. Осенью девятнадцатого года не нашлось в Европе ни силы, ни лозунга, способных вернуть людей в окопы.

К лету двадцать седьмого ситуация несколько переменилась. Лишившись Эльзаса и Лотарингии, страна поневоле обратила внимание на колонии, как индокитайские, так и африканские. Построили рудники в Конго и Аннаме, выпустили заем. Ловкие французские финансисты отрегулировали курс франка. Колонии обеспечили громадный рынок сбыта как для тяжелой техники: паровозов, горных комбайнов, автомобилей, станков - так и для всяких бытовых товаров. А еще колонии создали спрос на французские пароходы, самолеты, дирижабли (марку Zeppelin запатентовали дотошные боши). Промышленность уверенно неслась вверх. Да так, что Франция, единственная в Европе, испытывала нужду в рабочих руках. В Прекрасную Францию с нищих окраин - всяких там Румыний да Норвегий - потянулись переселенцы.

Впрочем, не только переселенцы.

Перед неприметным особняком на окраине Парижа, из тех многооконных белых двухэтажных, уставленных скульптурами, барельефами, что служат кому доходным домом, кому подпольным казино, кому борделем, кому всем этим сразу, собралось десятка два блестящих, длиннющих автомобилей лучших моделей известнейших заводов. Зевакам быстро разъяснили: съезд клуба мототуристов, сугубо по приглашениям. Экскьюзе муа, месье, вашего имени нет в списке. Проходите, не задерживайте!

Под красной черепичной крышей съехались несколько десятков мужчин из Испании, Америки, Португалии, Италии, Греции, Англии. Речь шла о войне, и потому не позвали ни славных умом и сообразительностью парижских куртизанок, ни сухопарых “emansipe” американок-репортеров, ни, тем паче, добропорядочных законных жен - тех самых, о которых монмартрский гуляка Хэмингуэй, молодой корреспондент заокеанской “Торонто стар” уже написал “ma regulier”, но позабыл чемодан записок в подвале отеля “Риц”, и превратил его в роман уже в хрущевские времена.

Война войной, а куртизанок собравшиеся отнюдь не исключали. Просто чуть попозже. Да и американские журналистки, при должном приготовлении... Худоваты, конечно, и на морду некоторые лошади, ей-ей, симпатичнее. Но вам же с ними не фотографироваться, право! И вообще, джентльмены не обсуждают чужие вкусы. Особенно в такой мелочи.

Джентльмены обсуждали танки. Просторный зал слуги расторопно увешали плакатами с рисунками и схемами “платформы”, которую, по слухам, предложил сам Корабельщик. Затем слуги подали минеральные воды, сухое печенье - и удалились, а в зале месье, джентльмены, синьоры из Рима и сеньоры из Мадрида лихорадочно черкали кто в блокнотах, кто сразу на плакатах.

- ... Двигателю сзади не надо делить ширину корпуса с механиком-водителем. Нам это сильно проще закомпоновать, ибо ширина эта не бесконечная, а нужно еще разместить главный фрикцион.

- ... Водителю впереди тоже проще. Сажать его за мотором - это непросматриваемая зона. Для орудия сопровождения пехоты сие неприятно, но терпимо, для танка же смертельно.

- ... Гусеничный движитель с задним расположением ведущих катков процентов на десять эффективнее, чем такой же с передним. В предельной машине, как танк, очень большая разница.

- ... Подумаешь, Корабельщик! За восемь лет Корабельщик так и не явил миру ни лучей смерти, ни показанного в фильме гиперболоида. На поверку все то самое, что и у нас. Ну там, ресурс мотора чуть побольше. Но качество изготовления у большевиков до сих пор того-с. Опытные партии войну не выигрывают!

- ... Настолько технически совершенную машину большевики не потянут, а значит что? Деза! Вот почему ее разрабатывают мальчики! Сенечка Гинзбург или Исаак Зальцман, едва вышедшие из детского возраста.

- Идише копф? А мы их не недооцениваем?

- Сдается мне, что за этих птенцов отдуваются их идише мамэ! Вы видели новые танкошлемы? Арабская чалма, только черная! И в форму вшиты подкладки, чтобы детки не побились о броню.

- ... Вот вы смеетесь, а эти ваши умненькие “идише копф” лепят откровенно избыточное, переразмереное... Устройство. Шесть метров на три - да в Париже нарасхват квартиры-студии меньшей площади! И на всем этом единственная башня с единственной пушкой. Аналогичный по габаритам “Виккерс-медиум” несет в трех башнях орудие и два пулемета.

- ... Промышленность Германии на вашей схеме условно не показана?

- Для оценки германской промышленности имеет слово герр Фольмер.

- Фольмер, который Генрих? Стрелковое оружие?

- Нет, Фольмер, который Йозеф. Германские танки А7, вот кто.

- Просим, господа, просим!

- Господа... Германская промышленность занята малопонятным заигрыванием с профсоюзами. Представляете, на заводах борются за чистоту. Играют Моцарта! Для рабочих, которые все равно не оценят музыки, а со смены пойдут в кабак и вульгарно напьются... Вот о чем дебатируют отцы отечества, вот чем загружены лучшие умы. О каких-либо технических прорывах там пока говорить рано. В лучшем случае копирование разработок из “Красных монастырей”...

- Эта игра русским еще не надоела?

- Нам бы так надоело! У них до сих пор половина новинок идет оттуда. Девять из десяти конструкторских бюро познакомились и образовались в спаянные рабочие группы именно в таких монастырях... Но я отвлекся. Германская промышленность работает, в основном, на das Zeppelin герра Эккенера, и также еще в один das Grosse Proekt, о котором я скажу позже и особо. За вычетом сего, русским по кооперации поставляют мелочевку. Всякие сложные узлы, моторы, редукторы. Но собственных конструкций автомашин... Я не слыхал. Упор на унификацию моторов и машин по всей Совдепии, поэтому берутся лицензии на русские модели.

- А люди?

- Перспективная молодежь учит русский, стремится в “коммунизм”, где пробивается в “Красные монастыри” и усиливает русских же. Дранг нах остен! Там сейчас, как при царе Петре или Анне Иоановне: старательный немец может за пять лет сделаться из нищего студента повелителем громадного алюминиевого комбината, где-нибудь в сибирской тайге, превышающего площадью Ватикан или Люксембург. В настоящий момент количество действующих крупных предприятий русских всего несколько десятков. Но, если я назову вам количество строящихся - строящихся трудами той самой германской промышленности - вы мне просто не поверите!

- Больше тысячи?

- Больше пяти тысяч?

- Неужели еще больше?

- Я слышал, что более ста тысяч, сроки ввода растянуты лет на двадцать. Но, господа, я честно признаю, что не проверял. Пропаганда у большевиков поставлена на высочайшем уровне. Причем, что самое обидное, руками опять же немца. Какой-то Геббельс. Патриот, называется. Работает на большевиков, как вам такое?

- Так вся Германия...

- За вычетом лично меня, господа. Я в этот социалистический пузырь не верю и с нетерпением жду, когда его клочки повиснут на ушах всех доверчивых ослов!

- Герр Фольмер, а что по теме заседания? Как вам работы нелюбимого Книпкампа?

- Да кто сказал, что я его невзлюбил? В его конструкциях много интересных идей. Он многое рано и правильно понял, но воплощает через arch, извините. Захотел он коробку передач на девятнадцать скоростей, перекрыть весь динамический диапазон? Ну и заложил бы планетарную коробку с последовательным редуцированием. Это лапотникам не под силу, а тому же Bayerische Motoren Werke AG запросто. Управление танка станет проще на порядок!

- А резинометаллические шарниры гусениц? Остроумно ведь.

- Но зачем встраивать в каждый трак швейцарские часы с кукушкой? Увеличить площадь резиновых башмаков до максимума, как на работах герра Кристи, с обычнейшими параллельными шарнирами. Это не секреты das Klabautermann, это наши технологии... Увы, и Порше в чем-то следует за Книпкампом. Вот вам и германская промышленность, господа!

- Что вы скажете о “коробке”? Вас не смущает, что ее разрабатывают мальчики?

- Если правда, что das Klabautermann через какое-то время исчезнет - закономерно готовит смену.

- Смену? Но почему не Гротте, Сячентов, Шукалов, Морозов, Грюберг, Шталлер? Почему несерьезные щенки?

- Потому что серьезные старые псы подбирают за нами. Осваивают куплено-краденый “шеститонник”, пытаются скопировать “Кристи”, облизываются на двенадцатитонный "Виккерс-медиум".

- Так что же, “коробка” делается не для обмана нам, делается всерьез?

- Обман сработает лишь тогда, когда унылое декоративное фуфло действительно является унылым декоративным фуфлом. Но это ведь отнюдь не так. Смотрите, без переделки корпуса и, следовательно, без переналадки, остановки конвейера можно впихнуть морскую шестидюймовку. Достаточно какому-то “идише копф” разработать мощный мотор, и вот на поле боя сухопутный крейсер, морские калибры за каждым кустом. Да он просто вспашет наши доты и пройдет по ним без остановки... Дальше, я вижу на схеме лобовую наклонную плиту в сорок пять миллиметров. А что из нашего арсенала ее пробьет? Уж точно не переносное оружие, надо разрабатывать колесное. Это сразу вопрос тягача, вопрос маскировки на поле боя, наконец, и снабжения. Ручное разборное оружие унесет пять-шесть солдат по горам и болотам, а попробуй перекатить через окопы хотя бы простенькую “дюймовку” с коническим стволом.

- О... Да...

- К счастью для нас, так просто разработку не замаскировать. Вовлечено много людей.

- Герр Фольмер, а что вы посоветуете для борьбы с такими монстрами?

Герр Фольмер возвел глаза к белому потолку, расписанному пухлыми амурчиками со смешными тонкими стрелами. Помолчав, сказал медленно:

- Один великолепный экипаж стоит, как пять средненьких. Выгоднее выпустить на поле боя пятерых. Из опыта Великой Войны мне ясно, что команда троечников побьет любого гения. Рано или поздно у большевиков кончатся мастера, а массовая подготовка танкистов, насколько мне известно, у русских не развернута.

- Ну, большевики массовость могут развернуть в любой момент. Что нам тогда делать?

- Изолировать поле боя, расстреливать бензовозы, колонны со снарядами. Добиваться того, чтобы девять из десяти машин противник терял от авиации.

- Кстати об изоляции поля боя. Главный ограничитель ширины танка у всех железнодорожный габарит. Один своевременно взорванный мост лишит фронт целой танковой бригады. К тому же, “коробка” просто не влезет в большинство тоннелей, там габарит по верху гусениц не более три двести сорок, а у них три пятьсот.

- У них там теперь такое, что танки они могут на платформах возить поперек.

- Шестиметровые?

- Господа, благоволите сделать перерыв на обед. Мы подготовим новые плакаты.

***

Новые плакаты все долгое время разглядывали в ошеломленной тишине. Ширина колеи четыре метра. Ширина вагона еще по метру в стороны, итого шесть. Обсуждаемая “коробочка” легко вставала поперек вагона, поворачивая только башню вдоль пути. Собственно, штатно поперек платформы вставал шестиметровый контейнер. Громадные платформы комплектовались для выгрузки контейнера собственным козловым краном, и два убер-поезда на соседних путях могли обменяться грузом хоть в чистом поле.

Радиус кривой поворота составлял солидные десять километров. Ширина колеи позволяла ставить паруса, не опасаясь опрокидывания. В степных районах, в том же Туркестане или плоском звонком Заволжье, паруса изрядно экономили топливо локомотива.

Двухэтажные пассажирские вагоны, витые лесенки, комфорт морского лайнера с расчетом на пятнадцатитысячные многодневные маршруты. Пальмы, черт бы их побрал, непременные пальмы в кадках, шик дешевых отелей!

- Вот, - герр Фольмер постучал указкой по феерии... Сказать бы “маразма”, да ведь все видели удачу и не таких проектов!

- Именно этим, господа, занята нынче великая германская промышленность. Танки ваши для нее уже теперь мелочь. Она их будет возить навалом, как песок или зерно. А ведь на усиленных платформах можно перевезти почти эсминец. С такой дорогой канал от Каспия к Ормузскому проливу можно не копать. Стандартный лихтер большевиков станет на платформу - и форвертс!

- Можно имена сумрачных тевтонских э-э... Гениев?

- Извольте. Проектирует сами вагоны какой-то бывший ефрейтор под псевдонимом Шикльгрубер, мистическим образом открывший в себе дар акварелиста. Поговаривают, что прозрение снизошло в ходе мордобоя на Курском вокзале, в Москве, где наш паровозенфюрер пытался поступить в художественную академию. Сами же вокзалы рисует его приятель, молодой архитектор Шпеер, пока что ничем себя не прославивший. Руководит всем Кондрат Шульц, пробивной тойфельхунд. Организует производство герр Шефер, единственный, о коем я не могу сказать ничего плохого. А финансирует, вы таки будете смеяться, но Якоб Шни.

Смешки вышли вымученными. Чем больше партия груза, тем дешевле перевозка, это железный закон. И вот большевики роняют цены ниже голенища начищенного комиссарского сапога. Железная дорога по цене пароходного фрахта, но без риска штормов, противных ветров, забастовок докеров. Как же тогда извлекать профит из второго в мире торгового флота Франции?

- Пятерку отважных уже успели прозвать “фюнф шланге”, а их работу, разумеется, der Grosse Shlange.

Но и это не развеселило собравшихся. Француз с характерным галльским носом хмуро поинтересовался:

- И какая же трасса?

Герр Фольмер постучал указкой по соседним плакатам:

- Берлин - Дрезден - Прага, тут Австрия и Италия очень сильно хотят присоединиться.

- Италия? Но там сейчас война с маифозо. Муссолини гонял мафию на Сицилии, а теперь Муссолини нет.

Подскочил синьор, обиженно рубанул ручкой воздух:

- Зато есть сенатор Мори! Государственная власть безусловно, повторяю — безусловно! Будет восстановлена на Сицилии! Если существующие законы помешают нам, это не проблема. Мы издадим новые. Наш новый префект на Сицилии, не колеблясь, осаждает города, применяет пытки, сажает женщин и детей в тюрьмы, как заложников. С бандитами по-бандитски! За такие жестокие методы он получил прозвище «Железного префекта». Король уже назначил Мори сенатором, и недалек день, когда мафия будет разгромлена!

- Скорее, загнана в подполье.

- Плевать! Главное, что впредь не помешает! Scuzi, синьор Фольмер. Прошу вас, продолжайте.

Немец не обиделся на пылкого синьора и повел указку далее:

- Затем словацкое Брно - столица венгерской совдепии Будапешт, поворот на Дебрецен. Оттуда Тернополь, Киев, Харьков, далее переход через Волгу в районе между Волгоградом и Камышином, пока место не выбрано точно. Затем Оренбург и новый завод-гигант в Магнитогорске, он-то и обеспечивает все это рельсами... Рельсы эти я видел, они высотой по колено. В их стрелке никто застрять не может, ногу раздробит мгновенно, собачку попросту раздавит.

- Не пугайте нас бульварщиной. Дальше!

- Дальше все крупные русские города. В Сибири их немного. Новосибирск да Красноярск.

- Дорога южнее Байкала или севернее?

- Севернее, смотрите вот этот плакат.

- Не доверяют китайцам? А ведь Суть-Янсен со всех трибун провозглашает: “В Китае отныне и впредь революция никогда не сможет завершиться успехом, если только Китай не возьмёт себе в учителя Россию”. И далее, на собраниях китайцы исправно принимают резолюции: “Завоевания революции российского пролетариата считаем нужным защищать, для чего вместе с рабочими и крестьянами России и Сибири будем бороться плечо о плечо для защиты прав трудящихся всего мира”, и с явными намеками печатают их во всех газетах. Почему же столь важная магистраль не проходит по богатейшим областям Китая?

- Умоляю вас не подсказывать эту мысль большевикам. К союзу немцев с русскими не хватает лишь неисчерпаемого моря дешевых рабочих рук.

- Суть Янсен, к нашему счастью, умер в этом году, и пока что на его место никого не выбрали. По-видимому, большевики, наконец-то, испытывают хоть какие-то трения с соседями. Но мы отклоняемся. Прошу, герр Фольмер, зи битте, дальше.

- Дальше поселок Николаев-Амурский, где переход на Сахалин. Решается вопрос, мост или паром. Оттуда недалеко до Хоккайдо, и вот уже японцы окажутся если не на стороне коммунистов, так хотя бы в нейтралах. Им-то вывоз товаров для богатых французов или англичан намного выгоднее за две недели по железной дороге, чем за два месяца вокруг Африки.

Собрание угнетенно молчало. Вот правда, до танков ли тут? Японцев купят Великим Шелковым Путем, точно как Туркестан купили водой. Прежде ввода в страну или там город бронекоробок не худо бы взвесить, на чьей стороне их экипажи.

- ... В перспективе к этой магистрали присоединятся меридиональные ветки Архангельск-Астрахань, Гамбург-Неаполь, Мурманск-Петербург-Москва-Киев-Одесса, Душанбе-Омск, Пекин-Владивосток-Анадырь по берегу Охотского моря. И так далее.

- Прожектерство!

- Нет. Вот здесь та самая промышленность Германии. Создать всепогодного конкурента дирижаблям и кораблям дорогого стоит.

- Но это лет на двадцать! А с меридиональными ветками на полвека!

Снова высокий француз с очень характерным носом проворчал:

- А ведь от Бреста до Токио весьма неплохо выглядела бы такая дорога. Европа отечеств от Атлантики до Урала... Месье Фольмер! Оставьте мне картинки этих “коробочек”, и перевод статей Триандафилова, почитаю на досуге.

Собравшиеся загомонили, собирая бумаги. Первый день конференции постановили считать закрытым. Все равно после такой оглушающей новости другая информация в голову не лезла.

В просторных дверях распорядитель конференции тронул высокого француза за локоть:

- Кстати, месье де Голль, о статьях. Как открытая печать русских, так и усилия наших... Агентов... Доставляют нам столь обильный улов, что в библиотеке Конгресса процент переводов с русского уже превысил тридцать процентов от всех иностранных языков. Ученые люди дотошные, они все чаще требуют оригинал.

Француз остановился и задумался. Из потока выходящих раздалось:

- Господа, срочно на щит эсперанто! Он из всех этих волапюков самый произносимый! Срочно развернуть пропаганду единого языка науки, простого, разработанного по правилам логики. Газеты, клубы, журналы. Все переводы с русского делать на эсперанто! И с других языков тоже!

- Но английский утратит лидирующие позиции.

- Черт с ним! Сейчас и так уже язык химика немецкий, язык дипломата, кутюрье и ювелира французский, кулинара итальянский... Нам только не хватало, чтобы языком науки стал русский! Хоть суахили с банту, только не русский!

На противоположной стороне улочки, куда вышли ошеломленные участники конференции, понемногу собралась небольшая толпа... Нет, никоим образом не зевак - достойных мадам и месье, с истинно французской непосредственностью любопытствующих выставкой лакированных автомобилей всех расцветок и фасонов.

Несколько поодаль прибились уже откровенные зеваки, молодые писатели, репортеры в клетчатом, спортсмены в укороченном, гуляки в потертом, попросту фланеры-бездельники в дешевом и броском, возместившие в одежде недостаток итальянского изящества подкупающей французской небрежностью. Эти в равной мере пускали слюну как на роскошные авто, так и на хорошеньких парижанок.

Наконец, третий стратегический эшелон составляла горсточка солидных месье в отлично построенных костюмах, в безукоризненных котелках и шляпах, в сверкающих туфлях, с тростями; эти пользовались поводом поворчать на беспутную молодежь, разглядывая при том все те же автомобили и женщин.

Один из важных месье, вытащив строгий классический брегет, посмотрел на стрелки, затем на толпу совещателей, шумно рассаживающуюся по авто либо дожидающуюся вызванных такси. Проговорил так, что услышал его только сосед:

- Что-то быстро закончили. Удалось ли нам напугать их в достаточной степени? Пуалю больше не желают воевать. Недавно в салоне один хлыщ... Писатель какой-то... Имел наглость заявить: “Мне жаль мизинца ради возврата Эльзаса и Лотарингии. Мизинец хотя бы нужен для стряхивания пепла с папиросы”. А уж это знаменитое: “Лучше пусть нас победят, чем снова Верден!” Кто-то же пустил в массы настолько чеканный лозунг.

Собеседник переступил с ноги на ногу, огрузив движением трость с желтой львиной головой и красным щитом на лбу оскаленного зверя. Вздохнул:

- Зато испанцы...

- О да! Марроканцы воистину хороши.

- Я же сказал: испанцы, - месье удивленно поскреб львиноголовой тростью по брусчатке.

- Именно, друг мой, - собеседник его улыбнулся. - Марокканцами в Мадриде называют не жителей Марокко, а тех военных, что воевали в этой испанской колонии против повстанцев-рифов. А они-то не поведутся ни на какие посулы коммисаров.

- Правильный боевой дух дело нужное, но далеко не достаточное. Гонять по пустыне дикарей вовсе не то, что рубиться с russian cossacks или выдерживать shtykovay толпы бородатых, вставших на задние лапы медведей.

- Вынужден вас поправить. На войне против марокканских туземцев Испания применяла танки, артиллерию и самолеты с авианосца. Правда, все в гомеопатических дозах, авиагруппа составляла то ли семь, то ли пять списанных “Сопвичей”. Тем не менее, сейчас это единственная армия Европы, имеющая опыт десанта на необорудованный берег с авиационной и корабельной поддержкой.

- Простите, но Галлиполи...

Собеседник поморщился и махнул своей простенькой тростью, хищно блеснувшей в долгом, теплом июньском закате:

- Не напоминайте об этом позоре. Впрочем, вам простительно. Ваша роль всего лишь оплатить кровь и раны храбрых героев, более ни о чем хлопотать вам не нужно. Прочее сделают опытные люди. Меня лишь заботит, удалось ли нам внушить французам достаточно беспокойства и побудить их к действию немедленно. Лучше всего в следующем году.

- Пусть я мирный финансист, но и я знаю, что флотские весьма опасаются Алого Линкора. Красная разведка установила, что Алый Линкор не выдумка, и база его где-то в Медитеррании. К тому же, мы успешно перекупили его фотографии у большевиков, - месье ухмыльнулся. - Осел, груженый золотом, открывает вход в любую крепость, мой военный друг!

- И что же?

- Как что? Получается, что англичане нас не обманывали! Алый Линкор в самом деле существует. И вполне способен учинить показательную порку не только острову лысых кошек и старых дев. Весь хваленый Град Флит не сумел поймать рейдера, отчего же вы полагаете, что у “Большого белого” флота получится лучше?

Первый месье ухмыльнулся, наблюдая за стремительно пустеющей улицей. Авто разъехались, гуляки потянулись кто куда. Успокоенные привратники тщательно выметали каждый свою часть дорожки. Патрульные ажаны отдали друг друг честь и также пошли каждый на свой угол.

Месье ухмыльнулся еще шире:

- Вы отменно правы относительно золота. Не печальтесь об Алом Линкоре и его сумасбродном командире. В чем-чем, а в этом вопросе заграница нам поможет. Вы куда едете обедать?

- Сначал в “Риц”, а на вечер в “Мулен Руж”. Раз уж мы в Париже, глупо не посетить места, что у всех на слуху. А вы, полковник? Ночной Париж вас не привлекает?

- Я был здесь девять лет назад. Мой друг, не стоит ходить одному туда, где вы были вдвоем. Нет, нет, с этим покончено!

Месье резко повернулся и вскинул трость на манер кавалерийской сабли, к плечу. Посмотрел на садящееся в растворе домов солнце, протер заслезившиеся от ветра глаза. Тяжело навалился на снова упертую в камень трость, почти обвис на ней подтаявшим снеговиком, и проворчал:

- К тому же, неизвестно, что ждет нас назавтра. Пока есть возможность, я лучше попробую выспаться.

- В самом деле, - без улыбки отозвался месье с красным щитом на трости, - вдруг да приснится вещий сон...

***

Потому что установила место красная разведка, а уже потом у них перекупили. Чем и хвалится месье с красным щитом

Возможно.

Тут надо подробнее, но опять не успеваю

За опечатки спасибо, не прожимаю кнопки при быстром наборе