Точка сборки.
Фуга!
***
- Фуга!
Виктор Павлович наливается молодой силой, живот его перетекает в плечи; Витька Корнеев шмыгает носом уважительно и восхищенно:
- Точно, фуга. Впервые вижу!
Хлоп - и первый ноутбук вырубается с легким дымком. Как раз на такой случай пишутся два потока, два дисковых массива, ну и опрос регистраторов тоже сдвоен.
Что там регистраторы, когда вокруг двоится мир!
Дрожит, расплывается, рвется строчкой контур малого храма Ясукуни, за ним проступают зеленые свечи камфарных деревьев, а потом тают и они, и видно вокруг бескрайнее, удивительное для Японии, поле. Период Асука, когда нынешняя столица еще только плыла сквозь поля маленькой рыбакой деревушкой, когда не привезли еще из Китая ни новой религии, ни законов.
Звезды в небе - настоящие, привычные - на миг заменяются то рисунком чужого неба, то вовсе искуственными звездами-символами чужих судеб.
Сейчас можно.
Сделай шаг - и ты окажешься там.
Неважно, где именно. Важно, что уже не здесь.
Все, что происходит во Вселенной, происходит сейчас и здесь, под управлением руны Беркана. Миг замыкания путей, отраженный во все миры, все времена, повторяемый где-то новогодней звездой, Вифлеемской сверхновой на макушке елочки; а где-то мостом из птичьих крыльев на седьмой день седьмого месяца; а где-то попросту днем рождения; а где-то грохотом стальных колонн парада; а где-то, где-то, где-то... Меркурий, бог путешествий, высунул из-за грани пять пальцев. Мизинец сто лет назад, средний сейчас, большой на сто лет вперед, а безымянный и указательный пальцы где-то между. Но все - пальцы одной руки. Все это одно большое Событие, дробью прошивающее историю.
Так и межвременной объект сквозь реальность не движется, а протаивает. Сегодня он призрак, тень, туман, расхожая шутка, строка в летописи. Завтра уже контур, старая полуразвалившаяся башня, копия великой знаменитой постройки. А послезавтра уже сама эта постройка, во всей силе и славе своей.
Сделай шаг - и ты у подножия воплощенной своей мечты.
Но...
Мало кто носит с собой действительно все.
И уж точно никто не носит при себе вторую часть комплексного числа: свое отражение в душах близких людей. Потому что нужно тогда носить с собой и самих этих людей.
Пока ты ждешь и решаешься, контуры снова расплываются. И вот уже на месте сверкающего, новенького блестящего, скажем, Геофронта - его грубая копия из базальтовых блоков, правда, отесанных с точностью лазерного инструмента, и чем сложенных друг на друга - вовсе загадка археологам. А потом просто зыбкий контур, а потом только упоминания в книгах, а потом уже и самое слово пропало из языка, и все.
Дверь закрыта.
До следующего раза. До следующей вспышки Большой Октябрьской Звезды, до следующего Прокола, до следующей дробинки События, до нахально болтающегося среднего пальца бога путешествий, а еще воров, а еще обманщиков...
Над головой снова привычный земной Орион, вокруг Токио-три, двор малого храма Ясукуни, "Святилища Путей". Рядом сопит Виктор Павлович Корнеев, от Витьки Корнеева только и осталась в нем ковбойскую клетка на брюхе.
Виктор Павлович уже в состоянии проверить регистраторы в вершинах звезды, а научный руководитель Александр Иванович Привалов глотнул желтый шарик сердечного и уже смотрит на небо через фоторегистратор, но наводку не трогает: если не понимаешь, что искать, лучше просто слушать и писать все подряд.
Вот уцелевший ноутбук и пишет, гонит собранные циферки в два потока на два массива. Магнитное поле прыгнуло, электрическое поленилось. Гравитационное завилось штопором; без детекторов совместной с Туманом разработки хрен бы заметили... Спектры излучений остались в норме, тоже загадка, не открываются порталы в смертельные для людей миры. Опять антропный принцип, или причиной тому пока непонятая, но реальная физика? Конечно, все оно связано - только что, с чем и как?
- Отбой, - Привалов опускает бинокль с наверченными здоровенными фильтрами. - Звездное небо успокоилось. Можно отойти от приборов.
Стажеры утирают лбы.
Возвращается звук: шелест храмовых деревьев, с истинно японской аккуратностью подстриженных зеленых стен.
А потом радостный гомон и слитное приветствие толпы из главного двора.
- Ну да, - Игорь жадно глотает воду из нагретой фляжки, проливая на куртку, плеская в лицо, - ритуал же. Призыв. Александр Иванович, а как в другие дни Призыв проходит? Не всегда же попадает именно на Танабату.
Александр Иванович вертит головой:
- Все не так. Никто ничего не подгадывает и ничего никуда не попадает. Событие прошивает всю историю разом. Если по причинно-следственной связи, то сначала квант События появляется у нас в реальности - и только вследствие прохода этого кванта, в его зоне действия, а это от суток до микросекунд, смотря по энергетике... Так вот, кто-то там, в кого сильнее попало, принимает решение: пора проводить очередной Призыв. Или там бозон Хиггса ловить. Или еще какую пассионарность проявить.
Благодарно кивая, Привалов берет у Сергея пластмассовую бутылку холодного чая:
- Химия и есть, но хоть вкусная... В отеле настоящего заварим. Вот, коллеги, именно этот промежуток времени и есть фуга. Темпоральная фуга. Ни увертюры, ни коды, ни прочих частей симфонии мы, к сожалению, видеть покамест попросту не умеем.
- Передохнули? - Виктор Павлович уже деловит и спокоен. Сгоревший ноутбук он сложил в специальный кофр: вдруг получится снять хоть какие-нибудь следы?
- Давайте, парни, оборудование в машину. Пока там из храма толпа не ломанулась. Сначала по аллее не пройдем, потом отъехать не дадут, пока пол-города на нашей "буханке" не перефоткается. И наверняка уже брови пририсовали над фарами.
- Виктор Павлович, а давайте сами там брови нарисуем? Если нельзя предотвратить, возглавь.
- Игорь, Сергей, отличная идея. Завтра утром принимаю работу.
- А че так быстро?
Виктор Павлович на глазах оборачивается Витькой Корнеевым, без пижонских ударов оземь или попсовых кувырков через пень с дюжиной ножей. Витька хмурит низкий лоб и рычит:
- А че нет? Или вы еще и ночью спите?
Аспиранты переглядываются, хмыкают и принимаются складывать приборы в ящики, ящики в рюкзаки. Научный руководитель идет на поиски храмового смотрителя, с которым надо уважительно попрощаться и поблагодарить за помощь. Вальяжный Виктор Павлович (Куда девался рыкающий Витька Корнеев? Не знаем такого и не ведаем!) смотрит направо, сквозь арку ворот, словно кот в окно.
В окне видно: из большого храма высыпали свежепризванные канмусу и теперь церемонно кланяются родителям.
***
Родителям Тереза поклонилась как положено - ну, разве только самую чуточку нетерпеливо и потому совсем чуть-чуть быстро. Но чуть-чуть же, а чуть-чуть не считается.
Родители переглянулись. Папа выдохнул:
- Вот и хорошо, а то я ведь в самом деле боялся.
Мама разгладила на дочке юкату - синюю "счастливую", из очень давних времен. Отошла на полшага, осталась довольна дочкиной аккуратной внешностью.
И кинулась обнимать ее, напрочь смяв бережно уложенные складки:
- Зато я начинаю бояться!
- Да чего тут бояться! Сейчас войны нет. Патруль, мелкие стычки... Что там той Атлантики!
Полковник Сагара Сосуке нахмурился, поглядел на стремительно темнеющее небо, прищурился на полотнища света со всех сторон: освещенные окна, громадные рекламные щиты, просто фонари, где там те звезды? Притянул дочку к себе и взъерошил ее платиновые волосы - как маленькой! Как десять лет назад! Но курсант Сагара Тереза почему-то не обиделась на детские нежности.
Все-таки теперь она канмусу Токийской Школы. Завтра с вещами на Залив, а День Совершеннолетия Тереза встретит уже "на железе", как это называлось в фильмах. То есть, на плавучем носителе канмусу, корабле Тумана "Хосе". Из фанатских форумов Тереза знала, что правильно говорить "У Хосе-сама", потому что "в гостях"...
Вышли из храма и вместе со всеми побрели по аллее, под желтыми красивыми светильниками, под сине-алым небом Токио-три, вместо звезд залитым светом реклам и уличных мощных ламп. В прохладном вечернем воздухе тепло нагретых плиток ощущали сперва лодыжки, потом ноги под коленями, а потом уже и ладони.
Сегодня призвались ровно десять канмусу, и каждую ждали несколько человек. Родственники, друзья. Тереза видела, у кого-то даже парень пришел... Бедный, как он теперь? Только в кан-сенен, получается, а то же и не обнимешься толком...
За большими ториями, за главными воротам храма, отстали запахи цветов и влаги. Отсюда и дальше по аллее пахло уже городом: камнем, резиной и топливом, а еще подгоревшим жиром из той самой забегаловки-стекляшки на углу. Скоро сквозь гомон толпы прорвались молодые, звонкие голоса официанток:
- Один удон, два риса, четыре темпуры!
Отвечал разноголосый хор поваров, подтверждающих, что приняли и поняли заказ:
- Ха-а-ай! Один удон, два риса, четыре темпуры!
Тереза представила басящих поваров - потных, нагнувшихся над сковородами, либо тянущимися к банкам на высоких полках, жмурящихся в белые квадраты потолочных светильников. Припомнила официанток - она сама несколько недель подрабатывала в кафе, и еще ничего не забыла. Ни гудящих уже к середине дня пяток, ни голода от постоянной беготни. За ужином как рука из горла вылезала: ухватить побольше, до того жрать хотелось!
Тереза поежилась: а привычка перед каждым зеркалом поправлять волосы, проходить по лицу салфеткой и по губам помадой... Ведь подавальщица должна выглядеть, выглядеть, выглядеть! Напихать брюхо можно и на бегу, купив с лотка мелочевку, разжаренную до потери вкуса. В кафе ходят провести время, ну и на девчонок посмотреть, ясное дело. Или на тех, что с собой привел, или на тех, что бегают вокруг с подносами...
Ну и, конечно, нельзя облажаться перед посетительницами - те-то не парни, девки примечают не только сиськи с ногами, потекшую тушь тоже. А потом в сети распишут, а тетенька из отдела пи-ар прочитает отзыв, сунет в нос распечатку и срежет зарплату. За неаккуратность во внешности. Сколько раз Тереза так пролетала, даже думала пойти в мэйд-кафе, где работать надо в костюмах, и погрешности можно списать на образ персонажа, да и плата в косплей-кафе здорово больше... Но туда ходит слишком уж много ушибленных на голову; а их за последние годы, от всех войн и переворотов, и без того уже можно встретить за любым углом.
Тереза вздохнула и выбросила из головы работу. Теперь она канмусу, больше не нужно ходить опасаясь каждого чиха, как одолженный кот.
Посмотрела вокруг: яркие светильники, глаз режет. Обернулась - там лучше, храм выставил целую стену золотистых фонариков, с именами Призванных, четко прорисованных тушью на светящейся бумаге...
От храма все еще шли и шли люди.
Следом за толпой, выдерживая почтительно дистанцию, несколько гайдзинов тащили на себе коробки, длинные чехлы, рюкзаки и сумки. Один из них, высокий, светловосый, обменялся с папой короткими поклонами, и вроде бы при движении блеснуло на отвороте гайдзинского пиджака что-то знакомое - Тереза не поняла, что. Сумрак, и свет со всех сторон, блики так и прыгают.
Наконец, повернули к микроавтобусу. Папа открыл дверцу, снял с лобового стекла чехол из фольги, завел мотор и сразу включил кондиционер.
Мама поместилась на привычном левом сиденье, разгладила складки церемониального костюма, и опять уставилась на Терезу, отчего та смутилась. Мама не плакала, чем Тереза немножко - буквально пару секунд - успела погордиться. Да, такая вот у нее мама. Сагара Канаме, "убьет раньше, чем заплачет". Ох, сложно расти ребенком живой легенды, и на каждую свою ошибку слышать от одноклассников презрительное-гайдзинское: "на детях героев природа отдыхает".
Ничего. Как там дальше ни сложись, а теперь она сама.
Папа вздохнул и сказал:
- Я тоже ни разу не воевал в настоящей фронтовой операции, где сотни танков, тысячи солдат, артиллерия, бомбардировка.
- Ты так это сказал, как будто пожалел.
- Не ворчи, Ка-тян... Стоп. Вон там, возле скутера с номером "ВК201" - твой парень? Знакомый?
Тереза всмотрелась и твердо сказала:
- Впервые вижу.
Полковник Сагара в два неопределимо-длинных шага оказался у белой "Веспы", ухватил парня за большой палец, заломил ему руку за спину и быстро сунул парня головой в кожаное сиденье:
- Что тебе нужно от моей дочери? С какой фотографией ты только что ее сравнивал? Быстро отвечать!
- Простите, господин! - парень, казалось, не удивился столь резкой встрече. - Я ищу девушку. И да, на нее ваша спутница очень похожа... Я не знал, что это ваша дочь, потому что у вас волосы черные, у женщины рядом с вами почти синие, а у девушки платиновые.
- Приношу свои извинения, - отпустив незнакомца, Сагара все же не отошел далеко. Жена с нарочито-спокойным лицом сунула руку за отворот церемониального многослойного одеяния, а дочка повернулась чуточку боком, в узнаваемой стойке.
Парень выпрямился, отряхнул рубашку, прошелся платочком по брюкам (да он щеголь!) и поднял фотокарточку, упавшую на модные белые шнурки теннисных туфель.
- Вот, взгляните. В самом деле, похожа. Мое имя Ли Шеньшунь, я студент по обмену. Инь прислала мне адрес на обороте карточки. Раз уж так вышло, могу ли обременить вас еще одной нижайшей просьбой?
- Полковник Сагара Сосуке, Силы Самообороны.
Сагара указал на семью:
- Моя жена, Канаме и дочь Тереза. Еще раз прошу простить.
- Понимаю, - улыбка у Ли Шеньшуня оказалась приятная, только очень уж грустная. - Сам так беспокоился. Вот, не подскажете ли вы, где этот адрес? Я так долго ее ищу.
Тереза повертела в руках фото. На нем тоже платиновая блондинка, в окошке... В окошке... Киоска? Закусочной?
- Табачная лавка на окраине, - подсказал полковник Сагара. - Смотри, тут в кадре телевышка, но очень маленькая. Значит, от центра далеко.
- Старая телевышка нравилась мне больше.
- Не ворчи, Ка-тян. Мне и весь Токио нравился больше, но что поделаешь... Так, похоже, это в сторону Осаки. Тереза, у тебя глаза помоложе. Пожалуйста, найди в сети карту, объясни гостю, где какие пересадки.
Тереза вытащила на планшет карту, но даже новый Токио, хоть и в пять раз меньше старого, все-таки здоровенный город. И проложить по нему маршрут на девятидюймовом экранчике - задачка, достойная экзамена по географии.
- Что так долго, канмусу-тян? Как ты в море собираешься курсы строить, если не можешь подобрать автобус вот уже пять минут?
- Мама, а ты вообще мне говорила, что Женева - столица Бразилии! Я еще неплохо справляюсь!
Фыркнув, Канаме выбралась из машины и отошла к той самой стекляшке-забегаловке, где парой часов раньше гайдзин сдуру чуть не напился соуса-тофу, а теперь толпились косплееры в честь праздника Танабата. Молодежь вежливо пропустила женщину в церемониальном наряде - несложно сообразить, что мать свежепризванной канмусу - так что Канаме очень быстро принесла небольшой подносик со сладостями. Ну, с японскими сладостями. Студент Ли определенно их не любил, и взял чуть-чуть аммицу из одной вежливости.
Взял кусочек желе, покатал на языке, проглотил и спросил вполголоса:
- Сагара-сан, да простится мне неуемное любопытство, но как вышло с вашим цветом волос? Или вы не японка? Имя у вас очень европейское.
Тереза покосилась на мать и ответила тихонько:
- Еще до моего рождения папа с мамой несколько, м-м... Поспорили. Вот, папа рассердился и назвал меня в честь командира. Потом они, конечно, помирились - а имя неожиданно понравилось... Взгляните на схему. Сначала вы едете по черной линии. У старой заставы пересядете на трамвай-десятку. Вы не спутаете, он там единственный... Так, ну а пару лет назад я тоже поссорилась с мамой, она не разрешала пользоваться ген-векториком. Вот, я такая вся самостоятельная, за полгода накопила на завтраках, и покрасилась в платину. Начисто покрасилась, ген-мод же не краска, волосы теперь навсегда такие. Отец месяц допытывался, ради кого я так.
- А ради кого?
- А у вас уже есть Инь, господин студент по обмену.
- Виноват, молчу.
- Лучше скажите, чем вы занимаетесь? Что изучаете?
- Миры создаю.
- В смысле? - Тереза даже выпрямилась, опустив руку с планшетом, и ее родители тоже обернулись вопросительно. Студент засмеялся:
- Художник-иллюстратор я. Карты рисую по Толкину там, по Фаэруну, Морроувинду. Большой спрос, всем охота отвлечься от жуткой реальности. Вот, приехал изучать японскую графику. Сильная школа, есть что перенять.
Полковник Сагара взял планшет, посмотрел и хмыкнул:
- Да уж, парень, ты попал. По черной линии... Ладно, тут согласен. Только на трамвае ты доедешь аккурат к рассвету. Лучше на той заставе перейди над улицей, там остановка маршрутки, и вот она как раз быстро шастает.
- Здесь три перехода. Над серединой или над каким крылом?
Сагара почесал бровь и ответил уверенно:
- Я там неделю назад нашел магазин с дешевыми батарейками, так что хорошо помню. Над правым!
***
Над правым крылом прогорел и обсыпался закат; солнце ухнуло, как ведро в колодец. Здесь на пляже тоже жарили рыбу - Дзуйкаку ловила что хочешь на что угодно, за годы практики достигнув такого искусства, что могла бы накормить удочкой человек сто в день. Лишнее она щедро раздавала кому попало, вот местные и пользовались, кто варил, кто жарил. И тоже пахло вкусно, пахло завлекательно. Только люди у огня все суетились незнакомые, и я туда не пошел. Стоял на мостике, слушал Киришиму, радовался. Впервые за черт знает сколько времени беспокоиться не нужно. Вообще.
- ... Там, дальше, Тиниан. Ага, это на горизонте как раз он. Легендарное место, экскурсии водят. Интересно?
- Интересно. Только не в первую очередь. У меня в голове сейчас такая каша, ничего нового уже не впихнуть, выльется.
- Фуга, - Киришима хмыкнула. - Что же ты хотел? Вернуться из такой мясорубки загорелым и с магнитиком на холодильник? Но ничего, здесь из худшего вытаскивали.
Я поежился. Фуга... Набор множества Вселенных, множества разных миров - как набор плоскостей, перескающихся в точке, где у них нечто общее. А эта точка и есть узел квантовой сети, а этот узел и есть я. Суперлинкор Тумана "Советский Союз". Ух, как сильны мои мощные лапы!
То есть, сейчас уже да, сильны. Чем бы отблагодарить мелкую аватару... Вот не получается воспринимать их кораблями. Все же от человека во мне осталось еще многовато. Но плохо ли это?
Да к черту философию уже. Вон тебе пальмы, вон тебе девушки, хотя бы сейчас выдохни, пока не лопнул от перенапряжения!
- Киришима, если мы сейчас придем туда, к огню, как нас примут?
- Нормально.
- Несмотря на то, что тут психушка для Тумана?
- Так мы же никому не говорим, что тут спецрембаза. Тут просто живут Секаку и Дзуйкаку. Ну вот нравится им здесь. Рыбалка, опять же.
- Тогда пошли?
Киришима посмотрела внимательно. Ну правда, не шестилетний я уже, вот и тетя-доктор подтверждает, что нормальный... Хватит меня сканировать!
- На мне узоров нет. И цветы не растут.
Киришима ткнула пальцем в россыпь серпов и молотов по алой броне:
- Узор.
Удачно пошутил, а? Тогда так:
- Цитата из древней классики, старый фильм. Показать?
Опять взгляд, опять сканер, чуть не до звона корпуса.
- Киришима, что ты там говорила насчет раздевания взглядом?
Неожиданно подействовало: Киришима смутилась, даже посмотрела несколько в сторону и буркнула:
- Сам назвал психушкой, теперь-то чего уж... Ладно, пошли.
И мы пошли.
***
Мы пошли к ближайшему костру, где вертелась Дзуйкаку, деловито распоряжавшаяся готовкой. Готовила мелкая рыбу в соляной скорлупе. Со всей решительностью туманница...
Кстати, здесь их называли русалками, но и это слово я не мог заставить себя выговорить. Потому что - где хвост?
В общем, Дзуйкаку быстро отсекла тунцу голову. Затем, крутанув рыбину за хвост вокруг себя, как метатель молота, вытряхнула потроха просто в океан. Тушку обваляла в соли, напихала подготовленными специями - лимон я узнал, остальное и не пробовал - уложила на железный поддон от полузарядов, после чего плотно облепила со всех сторон все той же солью, слоем в добрый палец толщиной... Даже без головы тунец оказался длиннее мелкой аватары. Выглядело все это, как лепка пляжной скульптуры: в мерцании углей соль от мелкого песка отличается не слишком. Плюс, ведерко и совочек в руках Дзуйкаку вышибали слезу умиления из буквально всех вокруг.
Люди уже выкопали яму под прогоревшим костром и притащили здоровенный рулон фольги. Откуда взяли, не спрашивал, а насчет спецодежды из фольги - ну там, шапочки, халаты - решил не шутить.
Дзуйкаку подняла скульптуру силовым полем, и люди - мы с Киришимой тоже поучаствовали - замотали рыбину фольгой на манер аккуратной такой мумии.
- Фараонов, похоже, тоже мариновали. И в пирамиде запекали торсионными полями. Потом сломался агрегат, - Киришима хмыкнула, - и бизнес кончился.
Не подпуская никого, Дзуйкаку бережно опустила мумию тунца-анацефала в яму - силовым полем, конечно.
Стряхнула с рук соль, увидела нас. Поздоровалась, и я сказал:
- Дзуйкаку-сама, не зная, нужна ли вам благодарность, но примите мою вместе с искренним уважением. В силах ли я чем-то возместить причиненное беспокойство?
- В силах, - кивнула девочка, пригладив и без того ровно лежащие черные волосы. - Причем тут именно в силе дело. У меня с мощностью так же печально, как у тебя с ловкостью. А я давно ломаю голову над Евгенией... Ну, "Принц Ойген". Она в коме еще с Перекрестка. Что делать, знаю. Но вот мощности мне не хватает. А ты как-то умеешь подпитываться от обычной, блин, ядерной бомбы. Бомбу нам достанут, это не проблема...
Мы отошли от погребения тунца-фараона, над которым темные, светлые и мулаты уже воздвигали курган горячих углей. Отошли мы под пальмы, где сели на поваленный ствол, и где по Дзуйкаку с Киришимой сразу начали ползать совсем уж мелкие детишки, дергать пуговицы и клапана карманчиков.
- Ночь же?
- Днем отоспятся. Им интересно.
- Так тебе схему преобразователя?
- И хорошо бы подстраховку. Ты большой, страшный. Хотя бы зафиксировать ее сможешь, если вылетит за диапазон предсказуемых реакций.
- В смысле, если психанет и бросится.
- Благодарю, Киришима, я сам уже понял.
- Нет, не сейчас, - помотала головой Дзуйкаку. - Где-то через полгода, спешки никакой.
Мы с Киришимой переглянулись, и глаза ее блеснули синим, даже лиловым. Вот повезло бедолаге, возиться со мной еще полгода. Как бы ей намекнуть аккуратно, что это не обязательно совсем? Намеки не моя сильная сторона, потом, наверное.
- Хорошо. Дзуйкаку, раз мы на спецрембазе...
- Да говори уж: "в психушке", я же вижу, как ты рад придуманному слову, - а улыбка у нее не детская совсем, контраст пугающий.
- Правда, в дурке-то чего уже стесняться. Как насчет раздвоения личности? Как насчет меня от Свидетеля вылечить?
Аватара вынула из кармашка монету и протянула мне:
- Сделай мне монету с одной стороной.
- Понял. Но стой, мы же квантовые. Если есть бутылка Клейна, лента Мебиуса, почему нельзя сделать монету, скажем, Цезаря. Как ее ни кидай, у нее везде орел.
- Можно имитировать, чтобы получить какое-то определенное свойство. Как шулерские кости, чтобы всегда падали нужной стороной вверх. А вот сделать никак. У меня нет высшего доступа к основам психики.
- Ни у кого нет, - прибавила Киришима после долгого молчания. - Это ввели после кризиса Майи. Ну, адъютанта Конго.
- Когда Инга с Инной в ее ядро влезли?
Девушки переглянулись и Дзуйкаку вздохнула:
- Именно. Так что теперь я могу только снаружи за ниточки дергать. Ну или весь узел распустить, но тогда и ты за Свидетелем уйдешь. Ты его изнанка, он - твоя.
Мимо пробежали загорелые хлопцы с охапками дров. Плавник, собранный у прибойной полосы, и потом высушенный. Выбеленное морем дерево горело лучше не надо, и снова ветер высек из меня слюну запахом жареного. Проводил дровосеков глазами и рубанул:
- Дам я тебе рутовый доступ, теперь-то уже чего стесняться!
- Ты-то дашь, но в одном узле два администратора физически существовать не могут. Это мера предосторожности по флоту, ее всем...
- Стоп, - Киришима подняла руку. - Он же тогда не состоял во флоте. И ему ничего не прошивали. Попробуй, а?
- Киришима... Благодарю. Тебя не сильно напрягает со мной возиться?
Киришима пожала плечами и переключила одежду в привычную по снимкам ассиметричную форму, с одной штаниной. Детишки обрадованно запищали. Дзуйкаку отошла к огню, поправить угли, чтобы не перегреть рыбу. Снова поднялся ветер, на нас посыпались разлапистые сбитые листья. Чуть поодаль грохнулся кокос, и детишки перебежали к нему.
- Не напрягает, - сказала, наконец, Киришима. - Во-первых, ты попал сюда, ничего не зная. Но за атолл вписался, не сильно взвешивая риск и прибыль.
Ха, девочка! Знала бы ты, во что я в восемнадцатом году так с разгону вписался, не взвешивая риск!
Теперь вот жалею.
Или не жалею?
- ... Хороший или плохой, но ты на нашей стороне. А тут мир такой, своими не разбрасываемся.
Точно, не жалею. Не хочу, чтобы мной разбрасывались.
- ... И есть еще соображение.
- Что я парень?
- Обижайся или нет, но твой пол дело даже не второе. Ты думаешь, для нас проблема найти парня? Да и есть уже туманники-мужчины, не только те, что на слуху. Хотя бы Бенни из "Лагуны" скоро выходит.
- Что ему за корпус, кстати, выдали?
- Корабль радиоразведки "Урал".
Я присвистнул:
- Это в котором только директор мог разобраться? Который в док не влезал?
- Завидуешь?
А вот у Киришимы улыбка правильная. Лукавая, ну так в том половина впечатления.
- Сама же говоришь: дело даже не второе. Какое первое?
- Первое... - Киришима опять замолчала, да и я заткнулся. Все-таки хорошо так вот сидеть и не беспокоиться даже о том, что девушка может отшить. В самом деле, разве проблема найти еще? Я теперь не старею, торопиться некуда...
- Смотри, рыба готова.
Мумию тунца извлекли из пирамиды потухших углей. Малютка-повар настрогала рыбину силовым полем, не касаясь раскаленной соляной корки. Сходил и я к огню, принес два куска:
- Угощайся.
- Благодарю... - шкура с рыбы сходит вместе со скорлупой соли, остается чистое мясо. Свежий тунец и сам по себе неплох, а уж так...
И совсем, совершенно никуда не нужно спешить!
Съели мы рыбу, подошли к прибою, умылись, зайдя по колени в воду. Тогда только Киришима ответила:
- До того, как я сунула нос в твою сеть... Виновата, чего уж... Но любопытно, честно, не со зла...
- Проехали.
- Я представить не могла, сколько... Сколько всего скручивается в один-единственный разум. Это же, получается, и у меня все так сложно, и у остальных...
Мы вернулись на поваленное дерево, сели, опершись друг на друга плечами и синхронно поглядели на Млечный Путь.
- Мир есть суперпозиция, сумма наших усилий.
- Банальность.
- Но именно она работает. Безо всяких там квантов.
- Шило у тебя работает. В левом полушарии. Или в правом. Или в обоих. Сидел бы на жопе ровно. Не дохрена ли народу померло за такой исход? Что мы выиграли?
- Вселенную, Киришима. Вселенную. Бесконечность. Вот эти звезды над головой. Будущее. Выход из банки с пауками.
- Скажи честно... Оно того стоило?
- В циферках может и да.
- А в людях? Не стыдно?
Переждал я ветер и передумал обнимать Киришиму за плечи. Зачем прокурор в доме? Впрочем, сам же говорил: куда спешить? Может, еще исправится.
- Ну да, стыдно. Столько народу покрошил, а итог? Может, и правда, не стоило ничего делать? Вон как буржуи про попаданцев пишут. Нехай идет, как идет, спасай только собственные чистые руки, нет? Или тупо клады закапывать, бабло косить, баб... В стога укладывать. Ну, как у всех нормальных спасателей СССР. А у меня херня какая-то: трахался-трахался, а в результате ни вшей, ни триппера
- Гм, а это в самом деле плохо? Ну, что ни вшей, ни триппера?
- Извини, погорячился.
- Да ладно, - Киришима потянулась, мягко толкнув под бок, - это с тобой Осакабе в доктора не играла. Но ладно. Вот он ты. Вот, наконец-то, вернулся. И что станешь делать здесь, у нас?
Теперь долго молчал я. Киришима тоже не подгоняла. Это не для нее ответ, это мне самому ответ. Я же в попаданство зачем шел, зачем начинал всю историю? Хотел к героиням канона - получи и распишись, а дальше что?
- Я линкор Тумана "Советский Союз". Пусть от меня прежнего мало что уцелело, надо идти.
- Куда, если не секрет?
- Какие секреты, мы в одной психушке сидим.
Зажег я привычный синий экран, только сейчас уже ничего не болело и давило на память. Что сделано - сделано. Кто может больше и лучше - вперед, моя очередь с трибуны помидорами кидаться.
- Вот, список запросов. Первые как раз вы. "Угон Ганимеда от Киришимы", и вообще: "тематика нуль-элемента", видишь?
- А это... "Сбор информации с капель Тумана, коллектор рассеянной информации от Хьюги". Да, Хьюга тебя научит. Собирать с капель.
- Любите вы Хьюгу, как я погляжу... Ага, вот еще. Буквально вчера в почту упало. Биология. Вот, Пенсакола пишет: "У тебя есть опыт прогрессорства индейцев. У меня диких Глубинных в двух океанах несчитано. Что с ними делать, не знаю".
- И что ты ответил? Или очень личное?
Блин, Киришима, ты донамекаешься с личным.
- Ответил, что у меня под рукой имелся Орден Тамплиеров, я не в одну каску там прогресс толкал. Ну, а Пенсакола в ответ: "Мне римский папа еще с тех самых пор остался должен, сейчас он энциклику издаст, и мы залепим такой орден, какой надо. Хоть Святого Кракена, хоть Морского Слона на платиновой цепи с урановой зведой! Я уже всем написала, что ты нам поможешь, не подводи."
- Ну, это она погорячилась. Не надо так уверенно от чужого имени обещания раздавать.
- Киришима. Успокойся. Если сильно достанет, я ей так помогу, что сама не обрадуется. Она-то не знает, что я парень.
Шутку Киришима не продолжила, надулась, напряглась:
- При всем уважении, я тебя первая нашла.
- Чисто ради точности, первая - "Лагуна", потом Симакадзе.
- Но решение твоей проблемы нашла я. Так что сначала помоги нам!
- Вы в списке на самом верху. Не беспокойся, не останется Астория без помощи.
Вроде бы выдохнула. Ну ладно, в самом деле невежливо. Киришима мне хорошего доктора посоветовала. Чем бы ее успокоить? Кажется, она хотела на Тиниан съездить?
- В самом деле, давай на Тиниан завтра, по местам боевой славы пройдемся, посмотрим. Поговорим там?
Киришима выдохнула, кивнула и сказала уже нормальным голосом:
- Слушай, ты появился, а ведь прототипа твоего не строили. Значит, при определенных усилиях, можно призвать чисто виртуальный корабль?
- Возможно.
- Раз так, почему не попробовать поднять немецкий линкор проекта Н? Сто пятьдесят килотонн, главный калибр полметра, у подводных лодок торпеды меньше диаметром! Венец развития линкоров, не хрен собачий.
- Вызвать вызовем, а потом куда его?
- Боишься конкуренции?
- Не особенно. Если что, Дзуйкаку меня санитаром всегда примет. Линкор плюс авианосец, классическая связка, ударное соединение. А рыбная диета для сердца полезна, не пропаду. Нормальная карьера попаданца: из психа в психиатры, все по святому нерушимому канону. Я хотел бы работать в аду кочегаром. Подарите безумцу надежды щепотку.
- Стихи?
- Так вот над нами звездное небо, по тому же канону положено стихи читать. Автор хороший, опять же...
- В кои-то веки канон пригодился, а?
Звезды заслонила черная фигура, и даже глаза в ней переливались черным блеском, и на фоне Свидетеля ночь из черной превратилась в просто темно-темно синюю.
- Звездное небо над головой, и звездная девушка под боком. А с нравственным законом пускай трахаются философы. Сидел бы на жопе ровно, правильно твоя девушка говорит.
Киришима двинулась встать - и я не отпустил ее только из противоречия. Лишиться... Всего того, о чем и я сейчас подумал - только чтобы шло "не по канону", только чтобы соригинальничать? Назло папе яйца отморожу, вот как это называется.
Свидетель не ухмыльнулся, не фыркнул - тоже в небо поглядел, и тоже, кажется, с тоской, проворчал:
- А я тебе говорил! Там, на атолле, перед боем, вспомни... Ты же создаешь свой Канон, и чем ближе к канону - тем слабее вероятность твоего собственного существования. Помнишь, как Марти Макфлай в кино прямо на сцене истончался и пропадал? Так и ты. Чем точнее ты создашь канон, чем подробнее обрисуешь, чем больше вырастишь веток - тем больше окажешься ими же связан, и тем меньше в нем останется места для новых ростков.
За спиной раздался голосок Дзуйкаку:
- Да, поняла твою проблему. Мне бы тоже не понравилось, когда вмешиваются в момент... В момент...
- Я пока не планировала никаких... Моментов, - проворчала Киришима. - Но ход ваших мыслей...
- Подумаю, что тут можно сделать. Посоветуюсь с сестрой, - Дзуйкаку вздохнула. - Но тоже, не мгновенно, ладно?
Свидетель, нисколько не смущаясь, что его обсуждают вчуже, показал пальцами ножницы:
- Помнишь, у Экзюпери? Каждое утро Маленький Принц чистил вулканы, чтобы ровно горели? А тебе пора стричь Уробороса, возвращаться к тому, с чего все началось.
***
Все началось в Севастополе, почти четверть века назад. Хотя говорить о точном времени в окрестностях темпоральной фуги... Нет, говорить можно. Это печатать нельзя. А говорить - что же, пожалуйста. И вы говорите.
Вот Севастополь, горько-синяя Северная бухта. Солнце яркое, вода чистого цвета, с горки видно здорово. И домики белые, желтые, серые - сланец под разным светом даже розовым играет на срезе, как посмотреть. Крыши черепичные красные, толевые черные, серебристые шиферные. И зелень южная, крымская, изо всех щелей, иже несть ни письма, ни числа.
Вот набережная, вот училище военно-морское, знаменитая "Голландия", а вот в бухте линкор "Новороссийск", он же "Джулио Чезаре". Дремлет линкор Тумана, что ему легкий ветерок середины лета, что ему пыль с полуострова. Для корабля северный ветер – добрая память, кораблю снится трамонтана.
Линкор уже не несет матерного флага «веди». По своду Черноморского Флота – «Ваш курс ведет к опасности». А по-простому: «отгребись!» А несет линкор флаги расцвечивания, то есть все комплекты, с цифрами, повторительными и запасными, поднятые на всех возможных фалах.
Вот и аватара линкора, Юлия Зацаренная, с экскурсией, перед входом на узенький пешеходный мостик. Мостик железный, топорщится грубой клепкой, и видно вблизи, что сделано все наспех, края листов не шлифованы, и даже грубым напильником, драчевым, прошлись только по перилам. А так-то даже оплавленные края автогенного реза не везде зачищали, молотком отбили, чуть-чуть сравняли для прилегания только.
Самая чистая, ровная и шлифованная деталь моста - мемориальная табличка. "Делал Вениамин Павлов Смоленцев лета 1918 от Р.Х." Отчество по-старорежимному прописано: Вениамин, Павлов сын. Вениамин Павлович - это если батюшка-царь восхочет наградить, а казна ушла на девок, а именьица все бояре растащили. Ну, или сидит царь в Ливадии, и всего его царства-государства земли - что на подошвах с прогулки принесено... А уважить человека, тем не менее, нужно.
Тогда зовет царь верного дьяка своего и диктует ему: "Вениамина Павлова сына Смоленцева, в знак великого его мостового строения хитрости, иже турского пашу в изумление приведе, отныне писать с вичем". То есть, с отчеством.
Но что там края рваные, что там табличка! Триста метров арка, бухту перекрывает, на полсотни метров возносится в небо, тот же линкор с мачтами пройдет, не кланяясь. Пару лет назад раскошелился город на новомодное колесо обозрения, так его веселые пластиковые кабинки плывут на десять метров ниже.
Стоит мост, как в поэме: "весомо, грубо, зримо". Толпятся перед мостом гуляки да экскурсанты, чешут затылки, смотрят на красивенькую аватару. Светлые волосы, светлое лицо, белый костюм, белые туфельки... Юлия одевается привычно в белое, вот и сияет лучом полуденного солнца на фоне моста грубого, в пятнах ржавчины, страшного.
Таращатся округлые голландцы, удивляются рыжебровые немцы, забирают в горсть подбородок низенькие крепенькие уральцы:
- А это правда, что ли, сделали в восемнадцатом году? Тогда же гражданская война везде шла! Разруха там, это вот...
И отвечает им Юлия Зацаренная:
- Ничего сверхъестественного, сами видите. Резка грубая, клепка и сборка. Рабочие руки нашлись, голодных людей море. Зачем? Как символ и как реклама строительной фирмы. Смотрите, мол: не все же футуристам в Москве плакатами хвастаться. Мы можем и так.
- А что за одну ночь, то правда?
- Документов не сохранилось, вы же сами только что сказали: война, разруха. Но, скорее всего, легенда. Практического смысла в спешке никакого, а работы усложняются очень сильно...
Шумят экскурсанты, фотографируются на фоне железа, окрашенного в природный камуфляж. Пятна ржавчины вперемешку с остатками краски, кусками чистого металла.
К Юлии подходит муж, аккуратно складывает полученную только что телеграмму и убирает ее в карман парадного адмиральского кителя со словами:
- Ну вот, новости с чрезвычайной сессии ООН. Вы все же втащили нас в бессмертие. Что теперь?
Юлия хмыкает вполголоса:
- Человечество перед будущим, что кот перед открытой дверью. Повертелось, задницей об косяки потерлось, и передумало входить. Мы вас втащили?
Ух, улыбка у нее хороша! Прибавилось у давешнего лейтенанта на рукаве золотых полосок, а на голове седых прядей, но на улыбку жены он все так же отвечает улыбкой.
И говорит Юлия:
- Да вы так ломанулись, что до сих пор на себе выбитые двери несете, а нет бы, наконец, их открыть!
Слышит это стоящий в толпе экскурсантов здоровенный матрос. Матрос, несмотря на летнее тепло, в черной шерстяной форме. Глаза моряка нечеловечески-яркие, синие, даже под солнцем не меняют цвета. Слышит и собеседник его, похожий, как две капли воды, только в строгом костюме: пиджак в полосочку, штиблеты серые, даже ручка в кармане пиджака не золотистая, как под синее идет, а простенькая стеклянная, в тон серому.
Глаза у собеседника черные, и черные, недовольные мысли. Ворчит собеседник в сером, шепчет матросу на ухо:
- Ну вот, сейчас еще о бессмертии ратиться учнут. Сколько тебе повторять: зачем ты вмешался в красивую картинку? Да, застывшая. Но зато все там живы, и все останутся живыми вечно. И пускай сидят в той клеточке, куда судьба определила!
Слышит его не только матрос, слышит и молодая пара - у мужчины на плечах мальчишка в матроске, у стройной до тонкости женщины волосы розовые, в остальном люди как люди: костюм-прическа, у женщины пакет из модного магазина, у мужчины горлышко серебряной фляжки выглядывает из кармана... Переглядываются мужчина с женщиной и говорят хором:
- И мы бы не встретились? Мы не согласны!
Рядом с ними, похоже, реконструкторы. Век семнадцатый, центральная Европа. Огненно-рыжая девушка в лиловой до пят юбке, в распахнутом на белой рубашке жилете, в фантастическом алом берете; мужчина в строгой коричневой тройке, рубашка под галстук, цепочка из жилетного кармана, и только белые-белые волосы, прямо тебе снега Килиманджаро, и только белые-белые глаза, как режущее пламя водородной горелки.
Мужчина в строгом и девушка в ярком синхронно хмыкают и синхронно же произносят:
- Лучше так, чем не любить совсем!
Отшатывается тип в сером пиджаке, хватается за ручку стеклянную, вертит в пальцах, забывает о вежливости:
- Твою мать, да сколько ты сюда всего намешал!
- В плов одного масла четыре сорта идет, про пряности не заикаюсь даже.
Морщится серый пиджак, глаза черные прикрывает, матроса за рукав отводит в сторону:
- Здесь тебе не караван-сарай. Куда ты все денешь?
Матрос не морщится. Глаза темнеют, совсем темнеют, почти как у оппонента становятся, светлее разве что на полтона. Таким темно-синим на картах глубин Марианскую впадину закрашивают. А на схемах у артиллеристов - ту часть эллипса рассеивания, где двадцать пять процентов написано. Те четыре средние клетки, куда половина всех снарядов приходит.
- Заархивирую. С себя и начну. Ты - это я, сам говорил. Значит, нехрен болтаться где попало, марш в будку!
Ухмыляется черноглазый в сером:
- Ой, да хрен тебе с размаху, я же мысли твои слышу в миг появления. Сколько месяцев ты уже меня ловишь-ловишь, а все никак? Сколько ты уже витков за мной по планете намотал?
***
- ... Сколько ты уже витков за мной по планете намотал?
Вот зря Свидетель это сказал. Цепочка выстроилась мгновенно: витки вокруг планеты - спутники - поправки на отставание часов - эксперимент Хафеле — Китинга - у меня мысль приходит на двести наносекунд раньше...
Дальше квантовая часть личности сработала раньше, чем тормозная человеческая додумала.
Свидетель посмотрел мне в глаза, в них промелькнул короткий солнечно-золотой отблеск, и Свидетель, отшатнувшись, взмахнул руками; левая оказалась так близко!
Я понял, что тоже должен сделать и протянул руку, но только правую.
Полная синхронность движений, вот уже наши пальцы встречаются, и...
Пространство рябит, и я вижу, как моя рука словно бы начинает погружаться в воду.
- Да... - прошептал еле слышно. - Ты - это я.
- А я - это ты.
- Мы...
- ...Одно...
- ...Целое!
Мир на мгновение пропал - ощущение, как от смены декорации в театре - потом снова свет, снова набережная, люди в праздничном.
И поодаль, на рейде, корабли. Дружеский визит. Громадный кирпич авианосца - не КШиПа, именно авианосца, значит: Рицко Акаги. В мареве "цундере-крейсер" Такао, ну а вон там, судя по бурунам, опять втихаря торпедой перекидываются со скуки - эсминцы, дивизион Симакадзе.
А вот и девчонки-аватары улыбчивой толпой по набережной:
- Хватит мозги сушить! Пошли праздновать!
И Симакадзе уже вокруг завивается, подмигивает:
- Я сейчас Киришиме сама позвоню. Стесняешься, да?
Скорость у Симакадзе всем на зависть, разве Ташка могла бы обогнать, но и она моргает глазками с показным смущением. Вызов, контакт - и вот Киришима отвечает.
***
- ... Нет, я не поеду на вашу встречу. Вы там собересь минувшие дни вспоминать, а у меня в будущем дел по горло. Через три часа связь с Юпитером, Осакабе на высокой орбите пойдет ретранслятором... Да и зачем я там?
- ...
- Ой, да возьмите в сети фотографию моей аватары.
- ...
- Ну, по случаю такого уж праздника найдите без одежды, я же знаю, что есть! Люди как увидят, сразу истекут слюной и них мигом отключатся даже зародыши мозгов.
- Симакадзе, можно попросить? Благодарю... Киришима-сама, за вами должок.
- Мы перешли на "ты" еще на Тиниане.
- Тогда выполняй свою часть сделки. Я про квантовую механику все явки-пароли-адреса сдал. А ты что же? Тут вокруг праздник, а на меня все опять косятся, как на хромого леопарда. Вроде и гроза саванны, и вроде без дождя... Что ты там говорила про улыбку?
- Что она у тебя очень вынужденная. Почему?
- Я как сбитый пилот. Надо вставать и пробовать еще раз. И долг, и друзья, и командование уже задобалось намекать. А страшно, тело помнит боль. Ты долго работала с Макие, да и в плюшевой игрушке посидела, представление имеешь, хоть какие-то шансы, что поймешь. Некогда мне вдумчиво искать психотерапевта, зрители уже пар пускают изо всех отверстий. Со Свидетелем, скажем так, я договорился. Значит, скоро уже режиссер наклейку оторвет, и пора мне бежать превозмогать дальше... Так поможешь?
Киришима хмыкнула и вспомнила, как на пару с Харуной вломилась в Йокосуку. И чем потом закончилось: долгим заключением в розовой плюшевой игрушке. Хуже, чем в смирительной рубашке!
Да, но ведь Макие появилась в их жизни именно тогда и именно потому, что однажды два корабля Тумана рискнули напасть на Йокосуку...
- Ну ладно, ты сам напросился. Сейчас возьму болид у Тоне, два часа по баллистической, и к салюту я у вас. Дрожи, я иду учить тебя смеяться.
Но раньше Корабельщика засмеялись глядевшие на него Такао и Симакадзе.
***
- Такао и Симакадзе ничуть не изменились...
Посол кивнул на экран. Журналист покосился, стараясь не отвлечься и не растерять настрой на интервью.
Сам Ермолов постарел сильно. Высох, исхудал в черенок лопаты, лишь глаза остались яркие, живые, бескомпромиссные: "Смирись, Кавказ! Идет Ермолов!" Первый посол в Республике Русалок не впал в старческий маразм, не спился и не озлобился на белый свет. Поэтому журналисты бегали к нему до сих пор. Едкий старикан мог сделать колонку, даже подвал номера одним глубоким замечанием или острым вопросом.
Вот и сейчас журналист интересовался:
- Мы стоим на пороге новой войны. Войны за бессмертие! На последней чрезвычайной сессии ООН люди обсуждали контрмеры...
Ермолов хмыкнул, не снисходя до ответа. Ярко-зеленый здоровенный попугай, сидящий на жердочке, без клетки, посмотрел на журналиста вполне осмысленно и даже с укоризной. Журналист на взгляд не ответил, потому что читал из планшета следующий вопрос:
- А как вы относитесь к движению индепендентов? Могут ли люди обойтись без технологий Тумана?
- Без технологий Тумана я бы помер еще лет восемь назад. Хреновый из меня индепендент.
- Понятно. А как вы полагаете, радикальному крылу индепендентов удастся выполнить программу-максимум?
- И что у них теперь в максимуме?
- Нелюди в космос, планету натуралам, все такое.
- Кур-р-рва, Гер-ральт, натур-рал! - Попугай перекрутился на насесте, переступил и моргнул. Ермолов пожал плечами, выключил трансляцию с набережной Севастополя. Поглядел за окно. Тополиный пух, жара, июль... Вот же привязалась песенка, мода, чтоб ее...
Повернулся к журналисту:
- Мое любимое сравнение - охотник из палеолита, попавший в Геную или там Венецию пятнадцатого века. В четырнадцатом чума, там неинтересно.
- Курва! Кур-рва! Сахар-рок! - расхохотался попугай.
Журналист покосился на птицу. Старик подошел к бару, вытащил бутылку "Боржоми":
- Вина мне уже нельзя, а ведь какие мои годы. Вот, и куда нам автаркия, глупость! Человек для будущего приспособлен плохо. Даже Стругацкие еще черт знает когда придумали процедуру фукамизации. Улучшения организма. Защита от болезней, устойчивость к радиации, и так далее... Так вот... - гостю Ермолов налил в хрусталь, а себе в старый, видимо, любимый, стакан белого металла.
- Так вот, попал наш охотник Грым Большое Ухо в Геную. Ладно там техника, корабли, доспехи, блоки, лебедки и все такое. Удивительно? Да, удивительно. Но все же рычаги...
- Кур-рва, кур-рва, Ар-рхимед! Пер-ревер-рнуть Тер-ру!
- ... Лодки, одежду, дома люди знали с древнейших времен. А вот сама идея государства, писаного закона. Письменности, которая необходима для того же суда, для торговли, Пирамида власти, принципы наследования...
- Кур-рва, пир-рамида, фар-раон!
Журналист отпил глоток и подтолкнул:
- Вроде что-то знакомое, есть же в племени вождь и шаман.
- Только племя больше трехсот человек распадается, число Данбара двести пятьдесят, мне каждый месяц непризнанные гении с важным видом намекают: неспроста оно однобайтовое!
- Пожалуй, наш Грым сильно удивится.
Ермолов тоже отпил минералки и поставил стакан увесисто, внушительно, как печать на расстрельный список.
- Мы как тот охотник, всегда стоим на пороге нового. Нового "чего-нибудь". Войны, кризиса. Вся фантастика пытается увидеть в будущем нечто, чего раньше не существовало. С годами великие озарения превращаются в сборник забавных технических курьезов. А уж когда читаешь, как, по мысли великих древних, это следовало выполнить на практике...
Отпихнув попугая, щелкнувшего большим клювом у самого уха, журналист проворчал:
- Банальность!
- Я уже старик. Мне можно.
- Да! Вы, как ветеран столкнулись с вопросом еще при зарождении Республики Русалок.
- Кур-ва! Кур-рва! Не стр-реляйте, мы р-республиканцы!
Ермолов улыбнулся неприятно:
- «Демократия - это не когда делаешь то, что нравится народу. Демократия - это когда делаешь то, что нужно для народа». Подразумевается, что говорящий лучше народа знает, чего ему, народу, нужно.
- Сталин, да?
- С резьбой елда! - захихикал старик. - Падме Амидала, восьмой... Или девятый эпизод "Звездных войны". Правнуки смотрят, я так, мимо проходил, случайно услыхал, поразился.
- Кур-рва! Кр-ровавый тир-ран! Дер-рьмокр-рад!
- Мы выходим на определения. Что такое демократия и свобода слова, в вашем понимании?
Старик постучал пальцем по столу. Сейчас же попугай слетел и заинтересованно поглядел на руки:
- Кур-рва! Кор-рмилец, дай пожр-рать!
- Вот самая правильная свобода слова, - без тени усмешки сказал Ермолов, высыпая корм в лоток. - Попугаю разрешается говорить все в любое время суток. Зато думать птица не умеет и говорит лишь то, чему я научил.
Журналист удовлетворенно кивнул: вот из этого можно сделать... Не статью, так приличный блог в ленту. Повернул планшет камерой к столу:
- Кстати, стакан у вас красивый.
Ермолов сперва улыбнулся, а потом помрачнел:
- Подарок дедушки, он тоже дипломат. Еще с Громыко...
Гость опять отстранил попугая, на сей раз примеривающегося к пальцам:
- Стакан - оружие героев?
- Дипломат роет могилу ножом и вилкой. А это, выходит, уже семейная реликвия, наш родовой, хе-хе, меч. Дед все обещал рассказать, откуда взял, да так и не успел.
Ермолов помолчал; промолчал и попугай: он сосредоточено клевал гранулы из кормушки.
- Дед умер от инфаркта, когда солнцевские взорвали машину отца. Вот, память.
Старик щелкнул ногтем по краю посудины, та отозвалась неожиданно густым, "колокольным" тоном.
Стакан серебряный, толстые стенки, выпуклый литой рельеф, доведенный чеканкой. Стиль рисунка литовско-татарский: важно шествующие звери степного начертания попирают мощными лапами классический балтский орнамент, прорастающий по всему свободному полю.
(c) КоТ
Гомель
Первый день весны - середина лета 2020