Ай, да мало ли луна видела вырезанных в ночи крепостей!

Могла бы уже и привыкнуть.

***

Привыкнуть можно ко всему. После года обучения на тайного убийцу Томас это знал доподлинно. Можно привыкнуть к высоте, к холоду и боли, к страху и одинокой предрассветной тоске...

Но к реву обвала? Брызнувшим на все стороны камням величиной с голову? К выпрыгнувшей из-под ног земле?!

Тоже, наверное, можно привыкнуть. Но, Боже всемогущий, для этого надо хоть что-то знать заранее! Проклятый сарбадар, чагатай, караванщик - или кто он там в самом деле!

- Алп-Тегин! Ты что творишь! Чтоб тебя черт побрал и засадил в Ифрит, заодно с душами Одина и Тора!

Теперь в селении точно проснулись все.

Кроме тех, кто прямо во сне испустил дух от невыносимого ужаса.

Половина внутренней стены Аламута высыпалась во двор крепости, неопрятной тушей мертвого дракона расползлась до самых ворот, пожрав необобраные трупы защитников. Темный дым на темной ночи, разгорающийся там и здесь огонь, треск оседающих балок...

Алп-Тегин и капитан русов живо построили в цепочку своих людей - заливать огонь, разбирать проход в завале. Да и снизу, из поселения, набежало немало народу. Кто любопытствуя, кто в ужасе, кто в надежде под шумок уволочь ценный подсвечник или коробочку для благовоний, или хоть монетку... Томас хрустел рассыпанным золотом, не замечая окружающей роскоши. Вот знакомый переход, и вот своды, а вот и тела евнухов, стражей заветного сада.

Из покривившейся двери, кашляя и ругаясь, показался высокий худой старик; огонек масляной лампы в трясущейся руке высветил тонкое лицо. Томас мысленно дорисовал над лицом чалму, подвернутую по арабскому обычаю. Выходит, поэт все же пробился в заветную библиотеку.

- Что случилось, юноша? Такой грозы я не слыхал даже на Цейлоне, куда плавал по молодой горячности... Ох, много уже лет назад...

- Да увеличит вам Аллах дни жизни, длину бороды и величину мудрости, о эфенди, - выплюнув пыль, Томас ответил высоким слогом, выученным на тот конец, когда придется убивать кого-либо в собрании людей благородных либо ученых.

- Над Аламутом простерта длань господня, лик же Господа гневен.

- А... - странным образом старик приободрился. - Снова мстители и снова восставшая чернь... Знакомо. Что же, думаю, папирусы и свитки не заинтересуют храбрецов. Деньги, торговые договоры и долговые расписки от века не хранятся в библиотеках, и впредь сего не случится, клянусь подножием трона Аллаха. Чего мне бояться? Раз уж все равно меня разбудили, пойду, закончу комментарии к Аль-Мутанаби...

- Постойте, эфенди. - Томас опять переглотнул; проклятая пыль! Ни вдохнуть, ни услышать, один только шорох оседающего песка, да вкус полуденной пустыни на языке, колкие песчинки на веках.

- Неужели вы не рады избавлению от власти ночных убийц?

Старик повернулся; чудной показалась Томасу печальная улыбка.

- О храбрый юноша! Султан каирский, эмир бухарский, хан кокандский, несть числа правителям... Проливают все те же реки крови, даже не прячась в ночи. Они сильнее Аламута, сильнее карликового уродца-государства, спрятанного здесь, на холодном севере мусульманского мира. Ибо все места потеплее расхватаны такими хищниками, перед коими смешно и ваше ночное искусство, и сам наследник Хасана ибн Саббаха... Ну, как там зовется ваш теперешний имам?

Старик переступил облезлыми ночными туфлями по грязным камням. Хихикнул:

- У здешнего хищника есть хотя бы то достоинство, что скупает он книги, собирает знания среди ференгов и ханьцев, и даже в жарких южных морях, не гнушаясь ни чуждой верой, ни расходами. Например, обычай испытывать новичков томительным ожиданием пришел сюда из ханьского монастыря "Молодой лес"...

Поэт наставительно поднял сухой палец - точь-в-точь отросток старого тополя на повороте к донкастерской мельнице. Но тут заскрипело и затрещало наверху слева; старец подскочил, едва не облив Томаса маслом из светильника:

- Там же книги!!!

Заорав громче воина в смертельном бою, старик помчался через обломки прямо как вышел, в ночном халате и с развевающимся за спиной спальным колпаком.

Томас посмотрел ему вслед, который раз выплюнул накопившуюся пыль, и двинулся в обратную пожару сторону. В маленький сад, где пока еще ничего не горело. Русы и сарбардары выводили женщин без насилия, вежливо, но Томас понимал, что дело не в благородстве. Просто - не на руинах же.

С другой стороны, для наложниц что изменится?

Нет, к черту. Если так рассуждать, зачем же Томас ехал сюда через моря и пустыни?

Тут он повернул за угол, где уже горели светильники, а крупные обломки наспех сдвинули по сторонам прохода. В проходе под аркой стояла сестра; Томас мгновенно ее узнал.

***

Узнал - и проморгался, и протер лицо от пыли, и потом омыл глаза драгоценной водой из серебряной фляжки - храмовники, помнится, говорили: серебро убивает заразу...

Святый Боже, что за чушь лезет в голову!

- Кэтрин! Господи Иисусе, Кэт! Я же пришел за тобой!

Молодая женщина плотнее запахнула на груди тонкий шелк:

- Томас? Ты ли это? Как ты оказался здесь? Ты... Ты мне снишься?

Прежде, чем Томас подошел и усадил сестру на сломанную толстую балку, Кэтрин успела перекреститься пять или шесть раз и найти объяснение:

- Наверное, это сон! Опять сон, опять проклятый мак! Господи, сжалься, не пробуждай меня! Но, Томас... Ты устал, ты забрызган кровью, твое лицо в поту... Долго же ты шел...

Томас обнял сестру за плечи, встряхнул и без церемоний ущипнул за щеку:

- Никакого сна, Кэт. Это на самом деле я, и в истинной плоти. Чувствуешь прикосновение? Чуешь запах гари? Это догорают стены твоей тюрьмы!

- Если ты так говоришь, то так и есть. Но как же ты сам сюда попал?

- Выйдем отсюда и поговорим где-нибудь. Проклятый Аламут вот-вот рассыплется по камешку.

- Нет... Нет... Я боюсь. Пожалуйста, дай мне собраться с духом. Тут вокруг люди с оружием, они пахнут кровью. И сам ты пахнешь могилой. Расскажи мне что-нибудь, чего не может знать слуга нечистого духа. Боже, Том! Я давно позабыла твой голос!

Том вынул фляжку:

- Сестра, вот серебро, его боится любая нежить. Вот крест из вифлеемской сосны. Благородный рыцарь иерусалимского храма освятил для меня сей крест на Гробе Господнем! Взгляни, он светится.

Кэтрин поглядела недоверчиво, но в руки крестик взяла. Теплая желтая звездочка в ночи, исполненной огня и ужаса.

- Точно так же он сиял в день, когда Господь послал мне на помощь могучих союзников, - Томас улыбнулся. - Теперь ты веришь, что я не слуга сатаны?

- Я... Хотела бы верить. Можно, я подержу его у себя? Господь моя защита, более трех лет я не прикасалась к святому кресту!

Том решил пока что не настаивать.

- Слушай же, сестра. В Донкастере я узнал, кому тебя продали и куда повезли, но опоздал на корабль. Да и денег на выкуп тогда у меня не водилось. На лодке с голландскими торговцами шерстью я перебрался в Бретонь и полгода свежевал там дичь, как научил меня отец, и скопил даже несколько серебряных монет. Затем в одном из набегов меня прихватили норманские воины и повезли на тот же рынок, что и тебя: на какой-то остров между землей арабов и Сицилией. Случилось так, что мы попали в шторм, и мне пришлось грести...

Том вздохнул. Пыль оседала, проглянули звезды. Сестра, кажется, успокоилась, но крестик держала мертвой хваткой.

- ... У нормандцев же до сих пор обычай: кто гребет, выходит из раба в свободные. Только никаких подвигов мне совершить с ними не удалось, ибо на юге Италии нашего конунга предал герцог Амальфи. Все угодили на плаху, а я показался герцогу слишком незначительным и слабым. Пощадив, герцог приставил меня к собакам, ведь я не скрывал, что охотник.

Стены Аламута отчетливо потрескивали. Том решил для себя: если сестра не пойдет за ним сама, надо ее оглушить и вынести. Нечего рассиживаться, пожар уже перекинулся на северные башни. За покоями начальников громко вопил старый араб, прельстивший-таки сарбадаров сокровищами духа и теперь их руками спасающий драгоценные книги.

С другой стороны, любой сильный правитель щедр к поэтам, астрологам и прочей подобной братии. Если сарбадары желают прославить родной Самарканд, библиотеки им потребуются тоже. Особенно те полки, где трактаты о ядах, ловушках, римском и греческом военном искусстве.

Томас невесело усмехнулся. В самом деле: имам низаритов, халиф правоверных, народоправство Самарканда... Велика ли разница?

- ... С первой же охоты я сбежал и на берегу моря ночевал почти месяц, питаясь чем попало. Там подобрали меня люди с быстрой галеры короля Кипрского. Я уже ожидал, что меня забьют в колодки и посадят на весло, но как раз тогда король Кипра учредил великую школу для детей знатных. А когда те с великой почестью съехались в королевский замок и приступили к учению, повелитель Кипра объявил новые законы. Бароны и хотели бы восстать, но наследники всех родов пребывали в твердыне короля, так что всем сделалось не до меня. Мудрецы толковали новые законы так и этак, бароны кипели, но на приступ не шли, король увещевал и мягко угрожал, опираясь на заложников - кому дело до мальчишки?

Сестра недоверчиво хмыкнула, так и не выпустив из пальцев крестик.

- С попутной галерой я добрался до Акры. После потери королевства Иерусалимского христиане удерживали один только порт на всем Заморье. Вот где я встретился с рыцарем ордена храма, и вот где мне подарили этот крестик.

Том вздрогнул; давние слова черноглазого храмовника колоколом отдались над руинами Аламута: "Если случится тебе в самом деле найти убежище безбожных исмаилитов, и ты окажешься в нем самом или хотя бы не далее ста шагов..."

Может, стену вывалили совсем не ханьские заклятья. Что-то же значила подвеска-лунница на груди Алп-Тегина, светившаяся точно, как и его крестик. Полумесяц и крест одной и той же работы?

Томас поежился и заторопился:

- Пойдем, сестра. Пойдем... Вернемся домой. Меня научили тут многим искусствам, не только воевать. Я умею составлять притирания, собирать лечебные травы, отесывать и класть камень, охотиться на любого зверя, а птицу бью влет. Я заработаю нам денег на обратный путь.

Сестра еще плотнее запахнула шелк на высокой груди.

- Зачем же мне уходить из рая? Земля щедра, и всем хватает всего. Перестаньте лить кровь, и наслаждайтесь плодами, ведь это так просто, что даже глупая женщина, как я, понимает.

- Кэт, и вовсе ты не глупая, я-то знаю. Но ты женщина, а бог учредил порядок. Монахи молятся, благородные сражаются, крестьяне трудятся. Женщина повинуется мужчине, а тот ее защищает и кормит. Пойдем. У меня теперь есть друзья в разных странах, и я найду тебе хорошего мужа, который не посмеет упрекать за прошлое.

- Но я вовсе не хожу рожать мальчиков. Они пойдут на войну. Что во имя Христа, что во имя Аллаха - но убийце любому назначена плаха!

- Рожай девочек.

- Чтобы их насиловали мальчики, рожденные моими сестрами по раю? Смотри, здесь к нам приводят молодых горячих юношей. По бедности для них женщина недосягаема, и они смотрят на нас, как на ангелов, и почитают нас, и ласковы с нами. Пророк врет им, якобы мы в раю - но ведь по сравнению с домом здесь рай! Вдоволь еды и воды, а зимних морозов нет вовсе. Дома бы меня выдали за толстого грязного мельника, и я бы рожала каждый год, пока не порвалась бы от этого напрочь.

Кэтрин стиснула крестик и отодвинулась; шнурок натянулся, Том поневоле наклонился близко к полным губам, жарким от волнения щекам сестры.

- К тому же, я теперь знаю цену сказкам о рае, ибо сама помогала творить их. Так где же истинный Господь? И для чего мне по своей воле уходить из рая? Разве я Ева, разве Господь изгоняет меня? Нет, всего лишь мечи царей земных.

- Рай лжепророка стоял на крови тысяч, - прохрипел Том, напрасно пытаясь отстраниться.

- Так и наш рай стоит на крови саксов, подчиненных и загнанных в ярмо нашими отцами, норманнами, братьями тех, что поработили в Бретани тебя самого. Разница лишь в том, что этот рай щедрее.

Кэтрин опустила веки и выдохнула горячо, длинно:

- И потом, куда же ты поведешь меня? Разве не проданы земля и дом наши по суду шерифа? Лжив или правдив здешний рай - больше у меня нет ничего.

- Сестра! Этот рай лишь дым отравы, маковый обман! Он уже горит, стены уже трещат, нет времени спорить. Бежим, или погибнем тут под обломками.

Кэтрин села ровно, уронив полные руки вдоль тела, и шнурок от волшебного крестика перестал резать шею Томаса.

- Пускай так, брат. Но меня согреет память о годах счастья, прожитых в довольстве и любви.

- Это фальшивая любовь!

- Разве ты хоть раз видел настоящую, чтобы судить и сравнивать? Прощай, брат! Возьми что угодно из этого щедрого места, меня же предоставь моей судьбе.

Кэтрин сжала губы и кулаки - оба, яростно.

Крестик хрустнул. Обломки упали на пол и засияли на изломе багровым.

Холодом повеяло на Томаса, холодом той самой часовни, и черные-черные глаза храмовника, черные, как провалы в ад, заслонили даже дымное небо над столицей ночных убийц.

" ... Когда же обломки замерцают, немедленно брось их наземь и беги оттуда как можно дальше и как можно скорее, ибо гнев Господень обрушится еще до заката..."

Томас из Донкастера, последний фидаин Аламута, оглушил сестру точным ударом по голове, поднял ее на руки. Вышел на стену внутренней цитадели, вдохнул побольше воздуха и прокричал делящим добычу русам и сарбадарам, пакующим в переметные сумы монеты и свитки:

- О храбрые воины! Злодеяния травоедов-гашишинов превысили меру терпения людей на земле и Бога на небе! Забирайте, кто что в силах унести, и бегите отсюда немедленно! Солнце еще не достигнет заката, когда гнев господень покарает гнездо нечестия!

Из дыма проявился Алп-Тегин, откашлялся, сплюнул пыль:

- Хорошо сказал, с душой. Поехали в Самарканд, храбрый ференг. И тебе, и сестре найдется дело.

- Ехать мне уже некуда и незачем. Сбежав за сестрой от уплаты долга, я предал родичей. Пойдя в услужение имаму, я предал Христа. Сдав тебе Аламут, предал имама. Кто же я в итоге? Воистину, Бога не обмануть, он видит все!

Тут подчиненные Алп-Тегина приняли девушку и отнесли к вытянутому на серпантине каравану. Сам же караван-баши, пожав плечами, аккуратно ударил Томаса рукояткой сабли по голове.

- Воистину, он - прощающий, кроткий... Эй, грузите Томаса рядом с женщиной, да берегите обоих, как моих лучших друзей.

- Что ты хочешь сделать с ними, грозный Алп-Тегин?

- О женщине пускай болит голова у ее брата. А его самого я женю на средней дочери. Придумал тоже: жить ему неохота. Завтра передумает, а уже поздно, уже голова на колу. Фидаин, выученик Аламута, но природный необрезаный франк, знающий обычаи и законы ференгов, пригодится нам самим.

- Он придет в ярость, когда очнется.

- Безусловно. Если при этом оскорбит меня, тогда женю его не на средней, а на старшей дочери. Если же поразит меня в самое сердце - то на обеих.

- Воистину, Алп-Тегин, коварство твое не ведает границ.

- На том стоим. Ну, быстроногий Али, попробуй только не доставить мне эту посылку. Враз узнаешь, почем расплавленное серебро в горле!

Вести о проклятии замка разошлись широко, и люди потянулись наружу из догорающих руин, с трудом отрывая завидущие глаза от рассыпанных сокровищ. Конечно, самое ценное и легкое унесли победители, но одно только дерево, балки, брусья - вещи ценнейшие. Кругом валяются безделушки, увы - некогда выгребать их из-под завалов. Да и сами завалы можно разобрать на дорогой тесаный камень, а уж обожженого кирпича высыпано - каждому хватит на дом или хоть на овчарню. Но для всего этого нужно время, а кара господня обещана уже сегодня до заката.

В конце-то концов, замок не живой, не сбежит. Коли-ежели после обещанной кары что уцелеет, вернуться-то никогда не поздно...

Пока жители долины так рассуждали и переговаривались, незаметно ушли русы. В селении отпоили вином перепуганного слона и отмыли чайхану от последствий слоновьего испуга; запах, правда, настораживал посетителей еще лет пять.

Чагатаи вольного Самарканда погрузили добычу в те самые большие корзины, в которых сами тайком сюда прибыли. Корзины навьючили на сорок верблюдов, и очередной караван, совершенно неотличимый от сотен и тысяч, пустился в бесконечное плавание по мусульманскому миру.

На сломанный крестик никто не позарился. Никто не увидел вспышек приводного маяка, никто не обратил внимания на ритм.

***

Так он же боялся сестру божьим гневом долбануть.

Наверное, я не очень понятно написал.

1 Том встретился с тамплиером и получил крестик
2 Том нашел Аламут (+1 год), но если его долбануть, там и же и сестра на2,71бнется
3 Том встретился с Алп-Тегином (+ 7 дней)
4 Том выучился на отсосиновика, вошел в доверие и открыл Алп-Тегину ворота из нутрии (+1 год, а всего от "момента 1" прошло 2 года и 7 дней)
5 И только сейчас Том встретил сестру, и только сейчас поломан крестик
как бы снести Аламут не большая проблема, но Том же хочет сестру спасти