В обед она поехала на Тверскую и зашла в один из магазинчиков, не очень больших, но достаточно известный в Москве.
Лицо оценщика ей не понравилось.
Сначала тот, вытаращив глаза, рассматривал камень в лупу, не веря, что держит в руках такую ценность.
Потом внимательно посмотрел на Лиссэль. В его голове происходила серьёзная борьба с желанием обмануть простушку, в столь несоответствующем камню одеянии и повадкам, и страхом, что придётся отвечать перед власть имущими.
И не просто власть имущими, а имущими такую власть, что могут дарить своим свистушкам камни, достойные коллекции Гохрана.
- Это очень недешёвый камень...,- задумчиво произнёс он. И самым внимательным образом стал изучать реакцию Лиссэль.
- Я знаю, - с каменным выражением лица очень спокойно ответила девушка.
- Вы хотите вставить его в кольцо? В подвеску? Может быть, пирсинг?
Губы старого ювелира скривились от одной мысли о таком варварском использовании такого роскошного и редкого камня.
- Нет. Я хотела бы его продать.
Старый ювелир, самой ювелирной национальности на свете, снял очки и, грызя их ушко, посмотрел на Лиссэль, как на человека, не понимающего, какую страшную вещь она делает.
- Вы уверены? – переспросил он, спустя пару минут молчания и взаимного разглядывания.
- Да.
- Когда вы хотите получить наличные?
- В смысле? - удивилась Лиссэль, - сейчас.
Старый ювелир понимающе кивнул
- Ну да, конечно… Только вот...
Не побоится ли  такая молодая девушка вечером на Тверской с такой суммой?
- А о какой сумме идёт речь?
- 54 миллиона рублей.
У Лиссэль подкосились ноги. Но она не подала вида.
- Форма принцесса, 5,25 карат, отличная огранка, цвет и чистота на 1 (D) (А), что вы хотите? Я даже не знаю, где в Москве можно такое купить? Нет, я знаю, конечно, одно место, но там не покупают. Там хранят. Как народное достояние.
- Да, пожалуй, вы правы. Если я приду в четверг?
- Да, конечно, я буду готов и наши охранники проводят вас до дома. Мы ждём вас всегда-а-а-а! Потянул он, глядя, как Лиссэль поспешно выходит на улицу, в основном, чтобы глотнуть свежего воздуха.
До дома она добиралась пешком. Торопиться не хотелось. В голове всё перепуталось. Обновлю машину, сделаю ремонт, непременно дизайнерский! И для работы о таком кредите она и не мечтала! А тут не кредит, свои, наличные.
Кстати, - наличные.
Наверное, надо их в банк положить. Но в какой? И как правильно выбрать условия...Вот свалилось на мою голову...Как там говорила её подружка, хохлушка Зося, продававшая из рук в руки абсолютно всё - от турецкого золота до египетской "самой натуральной, но задёшево парфюмерии" - не було у бабы забот - купила порося!
У подъезда её ждал сюрприз. Нет, в глубине души она понимала, что ничего не закончено и надо ждать новых презентов. Но стоимость первого повергла её в такое смятение, что она, и верила, и не верила в продолжение одновременно.
И когда увидела у подъезда молоденького курьера с роскошной корзиной цветов, она остановилась и задумалась.
"А вдруг он бандит какой-нибудь? Мерзкий наглый. Заросший вечной колючей, как стекло щетиной. Я буду у него семнадцатая. Если соглашусь."
Лиссэль вздохнула.
Она вспомнила, заходящего иногда к ней в офис Рената. Смотрящего их района. К ней он никогда не имел вопросов. И она старалась никогда к нему не обращаться. Так, попили вместе кофе, поболтали о политике и об «этих оборзевших вконец отморозках дагестанцах». Однажды она видела, как Ренат мирно беседует с генеральным прокурором Москвы.
- А ты не боишься, что он тебя арестует?
- Нет,- улыбнулся Ренат очаровательной улыбкой ловеласа (и не скажешь, что за ним несколько трупов и десятки исчезнувших в публичнах домах несовершеннолетних девушек),- он мне ОБЯЗАН.
Лиссэль остановилась, не решаясь сделать последние пять шагов на пути к курьеру. Или к судьбе?
- Точка невозврата, - подумала она.
Я могу повернуть обратно и спокойно жить и работать, вспоминая иногда это милое таинственное приключение.
Да к тому же такое приятное.
Или?
-Будь что будет, - смело подумала она (хотя я подозреваю, что главенствующим в принятии решения было простое женское любопытство) и нерешительно подошла к курьеру.
Тот взглянул на зажатую в ладони фотографию, внимательно, с хитрым и оценивающим прищуром, рассмотрел Лиссэль и сделал шаг вперёд.
- Это Вам, - сказал он.
Курьер протянул Лиссэль букет.
- И это всё? - удивлённо спросила она.
- Нет, - замялся мальчик,- мне велено было отдать это только…
только, если вы спросите - с заминкой и смущаясь выдавил из себя он, явно неуверенный в правильности совершаемых им действий.
- А что спросите? Как спросите? У кого? Ох уж эти олигархи, вечно у них тараканы в голове!
И он протянул ей маленький пакет.
Лиссэль долго задумчиво смотрела ему вслед. Она понимала, что расспрашивать его бессмысленно...
- Наверное, и я теперь кому-то «обязана» вспомнила она Рената. Может, не надо продавать камень?
Впрочем, теперь уже КАМНИ.
И что будет завтра?
Если так пойдёт и дальше, я смогу помочь нашему государству пополнить бюджетные поступления...
Да...
Надо ложиться спать. Хотя какой тут сон? С такими миллионами?
Наутро она решилась.
Встала, несмотря на сонливость, приняла душ и облилась ледяной водой. Зарядка, завтрак, тушь...
Где же эти чёртовы колготки? Вечно они куда-то пропадают...
Её решимости не смог поколебать даже грустно лежащий на полу в коридоре её любимый туфель (или любимая туфля?) со сломанным каблуком.
Кроссовки и джинсы. К чёрту туфли, колготки и юбки.
Она взяла обе коробочки, и проверив, хорошо ли закрыта сумка, крепко прижав её локтем, вышла из квартиры.
После работы она долго пила кофе в кафе.
Почему она решила, что он сегодня подъедет? Женская логика необъяснима...
И вот, подкатил дорогой автомобиль, из которого вышел тот самый мужчина, с которым они встретились глазами накануне.
Она встала и решительно направилась ко входу в клуб.
Натасканные охранники уверенно преградили ей путь. Но хозяин махнул рукой и её пропустили.
- Добрый вечер. Мы знакомы?
- Как вам сказать…, - Лиссэль замялась.
- Понимаете, мне каждый вечер дарят подарки. Дорогие подарки.
- Вы - красивая девушка и это неудивительно, - улыбнулся Фрэд.
- Я не хочу, чтобы это продолжалось. Мне очень неловко из-за их стоимости. Я не хочу быть никому "обязанной". Цветы, духи - это приятно. Я могу это принять... или отказаться. А это...
Понимаете, это не радует. Я перестала спать. Я не хочу этого. Простите.
Вот, возьмите.
И она протянула ему две чёрных коробочки от CLÉ DE CARTIER.
Он открыл одну из них.
- Да, теперь я вас понимаю. Это действительно, неприличный подарок. Или...
И кто же ваш тайный воздыхатель?
- А разве это не вы?!
- Я бы с удовольствием сказал вам, что у вас самая оригинальная манера знакомиться с успешными людьми. Вы решили убить их своей обеспеченностью. И сразу намекнуть, мол милый, на лёгкую жизнь даже не рассчитывай. Я - дорогая штучка!
Но вам я верю.
Ваши глаза...
Они меня поразили ещё в тот вечер.
Жаль, но я ни чем не могу вам помочь.
Это не мои подарки.
Хотя, пообщавшись с вами ближе, я уже почти готов на подобные глупости.
В нашем злом мире так мало таких чистых и прекрасных людей!
Удачи вам!
И, пожалуйста, приходите почаще в это кафе. Я не могу подойти к вам вот так, на улице...
nobless oblige, знаете ли...
Но вы приходите!
Пожалуйста, - добавил он чуть тише.
Я буду на вас смотреть.
Фрэд ушёл в клуб. Охранники взглянули на Лиссэль, и она со словами "Да-да, я иду", была вынуждена ретироваться.
В кафе она не пошла. Не хотелось.
Она шла по улице, сверкающей рекламами дорогих бутиков. Размахивая сумочкой, думала о Фрэде. Спокойно. Без эмоций.
"Надо же. Такой открытый и ненапыщенный. А ведь похоже, не последний человек в нашем государстве."
Сзади грубо кашлянули и тронули её за плечо.
- Закурить не найдётся? - глядя на неё сверху вниз, спросил огромный небритый детина с мерзким запахом и совершенно пустыми, как кошелёк студента, глазами.
Чуть поодаль похотливо хихикали две совсем уж бомжеватого вида личности.
Не задумываясь ни на секунду, Лиссэль, ловко прошмыгнув прямо подмышками этого здоровенного детины, заскочила в первый попавшийся магазин.
Преследователи дёрнулись было, но вид секьюрити их вполне успокоил.
- Добрый вечер, - услышала она негромкий спокойный голос, - чем могу вам помочь?
Лиссэль оглянулась.
- Не беспокойтесь. Мы уже вызвали наряд полиции. Это дикая неприятная случайность. Больше она в этом месте не повторится, я вам гарантирую.
«Да, но вы и не подумали вмешаться! – с возмущением подумала она, но ничего не сказала вслух- а если б меня укокошили там?»
Лиссэль огляделась.
Это был ювелирный магазин. "Картье!!! "- молнией сверкнуло у неё в голове.
- Понимаете, какое дело. Мне стали дарить подарки. Тайно. И я не знаю, кто это.
- Угу, понимаю, - сказал ювелир и , подумав секунду другую, во время которых пробежался глазами по выразительной фигуре Лиссэль, добавил, - хорошо понимаю.
- Я бы хотела узнать, кто это.
Старый ювелир пригласил её рукой к столику у окна и предложил присесть за небольшой богато инкрустированный столик.
Андрей, он обратился к одному из работников – изобрази нам чайку с коньячком.
- А почему вы хотите это узнать у нас? – обратился он уже к Лиссэль.
- Видите ли – девушка замялась - это изделия из вашего магазина.
- Ага, кольца? Колье? Должен вас предупредить, милая...
- Лиссэль, меня зовут Лиссэль.
Ювелир вздохнул, подумав о страсти этих странных женщин к столь экзотическим именам и сказал:
- А меня зовут Давид.
Видите ли, Лиссэль,- он оторвал взгляд от окна и посмотрел ей в глаза, - у нас достаточно дорогой и известный магазин.
Я не могу потерять лицо, раскрывая информацию, которой клиент по каким то одному ему ведомым причинам не хочет делиться. Это разрушит мой бизнес.
- Очень жаль, - сказала Лиссэль и отвела глаза. - спасибо за кофе с коньяком. Это было так мило с вашей стороны...
Скажите, а ваши сотрудники не могут меня проводить?
- Ну... в общем то могут, конечно...,- замялся Давид, явно оценивая как некредитоспособный внешний вид Лиссэль, - но вы же ничего у нас не покупали. Вы думаете в этом есть смысл?
Хулиганов не бойтесь. Они уже в цугундере и им очень доходчиво сегодня объяснят, что эта улица не подходит для их прогулок.
- Понимаете, - Лиссэль замялась,- у меня есть ваши украшения. Здесь, в сумочке.
Я могу вам их показать? Может быть тогда вы измените своё решение.
- Давайте посмотрим, - удыбнулся наивности Лиссэль Давид. Чем она могла его удивить? В таких джинсиках...
Но содержимое коробочек заставило его потерять улыбку мгновенно и задуматься на долгих тридцать секунд.
- Что то душно у нас сегодня, - сказал он и, развязав галстук, расстегнул воротник рубашки так, что пуговица отлетела и со стуком упала на пол.
Давид встал и махнул рукой сотрудникам, как назойливым мухам. Те послушно исчезли в комнатках магазина. Он встал и опустил жалюзи на окнах.
А потом вернулся за столик и забыв предложить напитки Лиссэль выпил залпом целую рюмку коньяка.
- Да уж, голубушка, умеете вы удивить.
- Я не специально, - промолвила негромко Лиссэль, сама очень смущённая вызванным ей переполохом.
- Кто бы сомневался.- задумчиво и успокаиваясь промолвил Давид.
Даже не знаю с чего начать...
История эта тёмная и запутанная.
- Начните с главного.

Андронов, шепнув очень тихо, еле слышно - вот сучка сраная, - скрылся в клубе, давая на ходу поручения о том, что ни в газетах, ни на тв, ни даже на самых жёлтых и продажных каналах не должно появиться ни малейшего намёка на сегодняшнее происшествие.
- Поставьте им "Убить Билла", или концерт Рамштайна. И в новостях побольше трупов с Украины покажите. Ну вы знаете, что делать. Не буду вас учить. Про инопланетян и Вангу - обязательно!
Чуть позже в клуб вошёл и Худяковский, о чем-то непривычно для него тихо и каким-то просительным голосом разговаривая по телефону, который он похоже, вообще никогда не выключал, как не снимал свой "исторический" малиновый пиджак поверх рубашки без галстука с никогда не застёгивающимся воротничком.
Я поднял букет.
Анна уже ждала меня за столиком, оживлённо переписываясь по сотовому.
Настроение пропало. Я всегда считал, а в связи со своей профессией, особенно в этом убедился, что чем меньше знаешь, тем дольше живёшь.
То, что я увидел меня испугало.
Мы выпили кофе. Я отвёз Анну в центр на такси, и мы погуляли по патриаршим до кафе Крылов, где за углом она жила, там, где с давних-давних времён стояла странная вращающаяся калитка, прямо за которой уходили в ночные дворики Москвы трамвайные пути.
Было далеко за полночь. Город спал. В эту тихую осеннюю ночь даже редкие, случайные прохожие не тревожили древние, звенящие волшебным эхом, переулки этого красивейшего места.
В ту ночь почти не было пробок. Даже у модных клубов в полночь только открывающих свои двери для шумной московской молодёжи. Да что там! И машин то  было совсем не видно.
Только чёрные мрачные мерины (мерседес) рыскали туда и сюда по спящим кварталам разрывая холодными ксеноновыми фарами ночной покой горожан. Тридцать седьмой год закончился более семидесяти лет назад. Но генетическая память… От неё никуда не деться. Вот кто из них и вздрагивал во сне, когда под окнами крякала машина, а кто-то беспокойно крутился под звуки шелестящих по асфальту шипами шин.... Почему в ФСБ считают, что это круто? Ездить летом на шипованной резине?
Небо заволокло низкими свинцовыми тучами. В Москве они бывают такими мрачными и нависающими прямо над головой, что кажется ещё чуть-чуть и они либо упадут тебе на голову, либо закроют кремлёвские звёзды, опустив город в зловещую темноту и мрак безисходности.
Сверху, в редкие просветы тяжёлых облаков был виден древний город. Ничего не менялось. Вот уже много столетий. Москвичи спали и даже секьюрити у ночных клубов, в полночь только начинающих свою работу скучали в этот вечер. От центра, от Лубянской площади, разбегалась паутинка дорог. В подворотнях и старых двориках Мясницкой, Остоженки, Никитской старинные качающиеся от сквозняков фонари выхватывали из темноты островки тёплого света, которые тут же скрывали тяжёлые тучи. Между Кремлём и Историческим музеем кружилась осенняя листва, Бог весть как залетевшая сюда из Александровского сада. Яуза баюкала москва-реку вливаясь в неё и расстворяясь в величии старшей сестры. То тут, то там мелькали зелёные глазки такси, вечно спешаших к кому-то на выручку. Уныло кружила по садовому букашка. (троллейбус маршрута «Б»). Наверное, последняя. А, может быть, первая. С Крымского моста смотрел в чёрную воду волосатый парнишка. Поставив рядом недорогую гитару без кофра. Внизу, у входа в давно уже закрытое метро целовалась парочка. И как не старались окунуть этот древний мегаполис чёрные, как чернила следователя дождевые облака и тучи, как не пытались накрыть его пучиной осенней безисходности – город жил! Жил своей очень маленькой, но бесконечно доброй и чистой жизнью. Вот уже восемьсот семьдесят лет.
В неровный разрыв между серыми тучами было видно, как на Лубянской площади светилось окно. Свет падал от старомодной настольной лампы с зелёным абажюром. Поэтому лицо стоящего на балконе высокого человека в драповом низкополом пальто, колышащимся в такт вечерним таким незаметным и таким вездесущим, как слухи, московским сквознякам было трудно, почти невозможно, разглядеть. Он стоял, облокотившись о каменные перила небольшого балкончика, приютившегося между двух плоских колонн на третьем этаже в самом центре стены, выходящей на площадь. Зелёные отсветы абажюра настольной лампы вызывали неестественные блики и весь его вид становился не столько внушающим страх, сколько неестественным, чужим, холодным. Безжалостным.
Он напряжённо всматривался вдаль, словно пытаясь разглядеть что-то очень важное, там далеко-далеко, за лубянкой, за кремлём и даже за садами и белокаменными церквями заречья. Он был так напряжён, что казалось будто из его пальцев протягиваются тоненькие нити, простираясь во все стороны, во все кварталы и районы Москвы. О чем он думал? Какую задачу решал в своей привыкшей к многоходовым запутанным операциям голове? Может быть оценивал положение и действия оперативных групп, может искал возможные варианты поведения врага. А может перед ним стояла задача такой сложности, которая могла погубить всё наше мирно спящее государство, да что-там, всю землю.
А может…
Может быть он думал о маленьком абсолютно беззащитном перед этой ломающей кости и судьбы машиной власти человечке. Который лежит сейчас мирно посапывая в своей кровати в одном из спальных районов и даже не подозревает, о том, какого масштаба беда осенней свинцовой тучей медленно и неотвратимо нависла над ним.
Мими сидела на барном стуле,  наполовину растёкшись по столешнице. Перед ней стояла неровная вереница маленьких стаканчиков, которые молодёжь называла шотами. И совсем не в честь великого грузинского писателя, а в угоду модным в это время (а когда это было не модно у молодёжи? У стиляг- флэт и шузы? У гусар – мадам Сижу и французский?) англоязычным американизмам.
- Жизнь дерьмо! – сказала она с вызовом, взяв за галстук подошедшего бармена и глядя ему в глаза, словно пытаясь найти там разгадку мучающего её вопроса. Но нет. Там была глубокая пустота и лишь на самом дне звенели две монеты по пятьдесят центов.
- Жизнь дерьмо…- повторила она соглашаясь сама с собой и отпуская бармена, впадая в глубочайшую алкогольную депрессию от невозможности понять этот безумный, безумный, безумный, безумный мир.
- Может быть вызвать вам такси? – спросил бармен, но увидев что-то позади Мими резво переместился на другой конец стойки и усердно начав намешивать, какой-то сложный по рецепту коктейль. Не забывая при этом стрелять в сторону Мими умирающими от любопытства узкими хитрыми глазками.
Двое мужчин в шляпах прошлого века и одинаковых как у клонов плащах аккуратно взяли под руки Мими и повели к выходу. Она не сопротивлялась. Она знала, что это бесполезно и ничего не решит.
Прежде чем они сели в машину, она взглянула на небо, высоко запрокинув голову. Неба не было. Низкие московские тучи безралично проплывали в гнятущей темноте. Одна капелька начинающегося осеннего дождя упала ей на щёку. Она не была связана. Двое просто стояли рядом.
Она посмотрела на них улыбнулась, вызвав в их глазах удивление и слизнула её языком.
Капля не была солёной.
Я вернулся домой и лёг спать. Ужинать не хотелось. Сон всё не приходил. Было душно и очень сыро. Влажность высокая, (рассказывает Давид). Перепробовав все можные позы для засыпания, включая поперёк и ногами на подушку я все же встали выгдянул в окно. Мой красавец мерседес ЦЛК мирно спал под окном. Кругом, сколько хватало глаз, стояли почти одинаковые коробки спального района. Редкое светящееся окно наводило на мысли, что скорее всего свет просто забыли выключить. Хотя...
Вон далекая мигалка всё ближе и ближе. Кому то плохо, наверное. Он слышал, что раннее утро самое опасное время для сердечников. Машина двигалась все ближе и ближе и вот уже она въезжает в наш двор.
- Странно. - подумал я - чёрный мерин с ксеноном и полностью затонированными стеклами. Наверное дагестанцы со свадьбы разьезжаются.
Но вышли из машины трое в одинаковых серых плащах. Руки у всех были в карманах. Один остался стоять у подъезда, а двое зашли в дом.
- Интересно! - подумал я. Сон, точнее, то что отнего осталось смыло, как рукой. Такие дела... Интересно, к кому это они?
И в это время в прихожей раздался звонок.
Сердце дрогнуло и опустилось ниже.
В голове, как в ускоренном кино пронеслись события сегодняшней ночи и вчерашнего вечера.
- Это конец - подумал я тогда. И окинул комнату взглдом, пытаясь собрать разбегающиеся мысли в кучку и сообразить, во что же мне одеться и что взять.
- Сухарей у меня точно нет. И что теперь будет с магазином?!!!
Вошедший, почему то один, я ещё выглянул на лестничную клетку, но там никого не было, был неразговорчив.
Он протянул к моему лицу какую-то бумагу из принтера с текстом. Но я сколько ни силился никак не мог собрать в слова вроде бы такие понятные, но никак не желающие читаться буквы.
Я сразу понял куда меня везут. Скорость была сумасшедшая. Я и не представлял, что можно за семь минут добраться из нашего спального района на Лубянку.
Когда за машиной захлопнулись одни ворота, а потом и другие, я понял, что сейчас умру.
Ворта были огромные. Чёрные, литые чугунные в несколько метров высотой они не оставляли человеку ни одного шанса. Потом бесконечные коридоры и повороты... Я удивился, что двери кабинетов были не вычурные, а обыкновенные офисные, не особенно то и дорогие, но вокруг все было чисто и ухожено. И очень пусто.
Я не смогу воспроизвести путь, которым мы шли даже под гипнозом. Столько было поворотов и переходов между корпусами и этажами, но в итоге меня подвели к двери одного из кабинетов. Двое заглянули, постучав и широко раскрыв дверь ввели меня вовнутрь. Стол. Сейф в углу. Человек у окна, выходящего во двор и плотно, но аккуратно зарешёченного. Я хотел подвинуть стул и сесть, но тот оказался прикручен к полу. У меня совсем подкосились коленки я буквально рухнул на стул.
Человек в форме артиллериста (почему артеллириста? подумал я тогда) спокойно, но уверенно сел за стол.
- Давид Викторович Файнберг?
- Да, да.
Офицер взглянул на меня.
- да вы не бойтесь. Вон у вас коленки вприсядку ходят, выпейте воды.
Он подошёл к сейфу, стоящему в углы и налил в гранёный стакан воды из стеклянного графина.
Протянул мне.
Я выпил его залпом, стуча зубами о края.
- не бойтесь - повторил я его слова. - это в вашем кабинете звучит, как ирония.
- Ну что вы, Давид, мы ж не звери.
(Вы хуже, подумал Давид, хотя поводов для столь критичной оценки у него пока не было)
Тем временем, офицер, видимо сделав для себя какие-то выводы сказал:
- вы не бойтесь. Если вы невиновны вас никто не тронет. У нас справедливые законы и демократичная страна.
(Ага, как же, подумал про себя Давид, вспоминая своего деда, Виктора, исчезнувшего в бесконечных психушках в которые его постоянно переводили, не желая держать у себя "неудобного" пациента. И всего то за то, что вышел на площадь, выступив против ввода войск в чехославакию) мировые СМИ тогда писали «Семь человек на Красной площади — это, по крайней мере, семь причин, по которым мы уже никогда не сможем ненавидеть русских»
- Вы стали вчера свидетелем неприятного инциндента. Нам не хотелось бы, что бы информация об этом событии была разглашена.
- никому не скажу, вот вам крест!
Офицер улыбнулся и взглянул на меня. До этого, он что то обдумывая все время смотрел куда-то в сторону. Я даже стал нервничать. Говорят следователи не любят смотреть в глаза тем, кого они подписывают под расстрел. И вот только не надо мне говорить, что у нас мараторий. У нас то может и мараторий, а вот у контрразведки - вряд ли...
- Вы ещё скажите "мамой клянусь". Вы хоть и не кавказской национальности лицо, но ведь у вас род ведётся по маминой линии. Не так ли?
- Таки да.- подыграл я ему.
- Так вот. Я не могу оперировать такими эфемерными понятиями, как честное слово. Для меня важны факты и эффективность. - он посеръёзнел.
- Что я могу вам предложить? (Только не думайте, что у вас есть выбор).
Первое: вы будете с нами сотрудничать и выполнять иногда, очень редко, весьма простые просьбы. Отчёты будут письменные, рукописные, написанные вашей рукой. И если вдруг... ну знаете, алкоголь, или девушки... Ну, в общем, если это станет достоянием общественности... Некотрые ваши клиенты, очень высокопоставленные, или весьма авторитные в некоторых кругах получат по почте заказным письмом ваши отчёты.
Вам нравится такой расклад?
- Нет., то есть ДА!, конечно да! - запутался я.
- Впрочем, у вас есть выбор.
Вы можете отправиться  в матросскую тишину. И провести остаток своих дней, уверяю вас, что весьма недолгий , в общей камере  с уголовниками. Думаю, что опергруппа без труда найдёт в вашем магазине "не совсем натуральные" бриллианты или так называемые радиоактивные камни.
- Да?
- Да, то есть НЕТ!, конечно же НЕТ! Никаких радиоактивных камней у нас нет!
- Это неважно.
Ну вот и славно. Значит мы договорились.
- мамой клянусь,- съязвил я. Сколько раз я ругал себя за свой острый язычок и вот. Он меня подвёл таки под монастырь.
Офицер внимательно смотрел на меня минуты две. Видимо оценивая, насколько я смогу держать язык за зубами.
- Не дерзите, Давид. Вы выбрали не то место и не то время для шуток. Конвой, -гаркнул он так, что я чуть не свалился со стула.
Я шёл по коридорам конторы, как будто ехал к жене в роддом встречать своего первенца! Пожалуй ещё никогда в жизни я не был так рад и счастлив! Хотелось насвистывать и подмигивать встречающимся время от времени караульным в сине-красных фуражках.
Охладили мой пыл взявшиеся словно ниоткуда в таком приличном заведении бетонные стены, крошечное с носовой платок, зарешёченное окно и металлическая кровать, прикрученная к стене. Вот она то и вселила в меня опять тот животный, парализующий страх перед системой.
Я не успел и рта открыть, как грубым ударом не знаю чего был сбит с ног и брошен на пол.
И прежде чем, я успел что-то сообразить я услышал безумный крик - ВСТАТЬ!!!!!!!!!- и несколько щелчков запирающейся за мной двери камеры.
Это было несправедливо.
Неправильно.
Не так.
Бетонный пол. Прикрученная к стене кровать напоминала инструменты стоматолога. И эти бетонные "мурашки" стен. Они царапали кожу даже сквозь пиджак. Кожу. И нервы.
Знаете, когда веник окунают в раствор, а потом широкими мазками наносят на стену.
Это не было похоже на венецианскую штукатурку.
Это было ужасно.
Это убивало.
Звук падающих  с завидной монотонностью капель, в ржавую эмалированную раковину из текущего крана,  сводил с ума. Дырка в полу, за небольшой бетонной перегородкой напоминала врата ада.
Зло было повсюду.
Огромное, непобедимое зло.
И глубочайшее отчаяние и боль.
Я понял, что скоро сойду с ума.
Измерения размеров камеры шагами и изучение трещин на стенах убило всего семь-десять минут времени. А впереди? Сколько было впереди? Годы? Вечность? И почему? За что?
Ведь меня же обещали отпустить?!!
Дверь лязгнула и на пол швырнули худенькое тело в юбке.
Я вздрогнул (рассказывает Давид).
Было безумно неприятно слышать ужасный глухой звук с которым череп Мими стукнулся о бетонный пол.
"Они убили её"- подумал я. Подошёл, наклонился к ней, пытаясь рассмотреть хоть какие-нибудь признаки жизни. Ничего...
Трогать труп было очень неприятно.
Мими застонала.
Я бросился в угол, и , набрав в ладошки ледяной воды, тонкой струйкой полил ей лицо.
Она открыла глаза и стала сначала мутно, а потом вполне осознанно меня изучать. Прошло долгих три минуты.
- Помогите мне - очень тихо сказала девочка.
Я растерялся. Сесть было абсолютно некуда! Тогда я скинул пиджак и расстелил его в угол. Помог Мими сесть, уперевшись в стены камеры.
- Несчастный...- она посмотрела на меня взглядом, в который возвращалось сознание. Голос был очень слаб и я наклонился ближе, к её губам, что бы слышать.
А она....
Она потрепала меня по голове, как очень давно, так давно, что я уже и не помню когда, делала мама.
- Несчастный... Подвела я тебя под монастырь...
У меня сжалось сердце. Это было так честно и так пронзительно, что на какие-то секунды я забыл, где нахожусь.
- Ведь это вы стояли с букетом жёлтых цветов у клуба?
- Да. Но это не ваша вина. Так уж работает наше государство. У меня нет к вам претензий. Только я не могу понять..
ЗАЧЕМ?!! Что вы хотите доказать этой машине? Вы не могли не знать, что она намного сильнее вас, что она безжалостна и неотвратима. Вы фаталистка?
- У вас был красивый букет.
Я люблю жёлтые цветы. Впрочем любые цветы прекрасны, когда вам их дарит мужчина. Вы подарили его?
- Да.
- У вас была последняя ночь. Это прекрасно. А у меня забрали всё. Душу, любовь, способность мыслить и сопереживать, способность любить. У меня забрали любимого.
А оставили только чёрную пустоту в душе и злость. Бешеную злость. И не только к врагам.
Мне нечего было терять. А вас я, поверьте, подставлять совсем не собиралась. Это случай. Его величество случай. Ломающий планы самых талантливых стратегов, и вводящих в ступор маститых аналитиков. Случай. Как будто малыш, совсем ещё несмышлёный, играя в песочнице в пасочки и не ведает, что крушит своей лопаточкой чьи-то совсем не детские миры и строит, возможно великолепные вселенные добра и любви в своих куличиках. Целый мир в одной песчинке. Кто знает, как она устроена на самом деле.
- Марина Андронова.
Я вздрогнул. Даже фамилия этого железного человека вполне могла напугать. А уж здесь, вообще повергнуть в ужас. А, главное, я опять был втянут в какую-то мерзкую историю, о которой я ничего, совсем ничего не хотел ни знать, ни слышать, ни видеть...
- Вы однофамильцы?- с надеждой спросил я и сделал невольно шаг назад.
- Я его дочь.
Я отошёл в противоположный угол и сполз по стенке на пол. Закрыв лицо обеими руками.
- Вы боитесь? Вам страшно?
- Теперь уже нет. Теперь у меня нет шансов. Ни из ста, ни из тысячи. Даже из одного нет нет шансов. Я покойник.
Мими улыбнулась.
- шансы есть всегда.
- Ага, особенно здорово слышать это находясь под арестом контрразведки и сидя в одной камере с дочкой её руководителя. Вы убедительны как никогда. Может быть пригласите меня завтра на ужин в Метрополе?
- А вы не так трусливы, как мне показалось сначала. Просто у вас совсем нет информации. Вы не понимаете происходящего, а это страшно. Страшно, когда ты не понимаешь, что происходит. И почему только люди всегда ждут плохого от неизведанного? Разве не может быть непонятное прекрасным, а не ужасным.
- Моя жизнь научила меня, что как правило ужасно и приносит беды все. И ужасное и прекрасное. Я придерживаюсь принципа "увидел пьяного - отойди".
- А с вами интересно - сказала Мими и немного приподнялась, приходя в себя.
- И всё же, если я говорю, что у нас есть шанс, значит так оно и есть. Я агент с неограниченной лицензией, и не стану зря бросать слова на ветер.
У меня почему то сильно засосало под ложечкой. И я грустно посмотрел в сторону малюсенького окошка под потолком. Чёрного московского неба не было видно.
Я глубоко вздохнул.
Она приподнялась и сделав разминку или зарядку, я не очень в этом разбираюсь, стала потихоньку ходить по камере.
- Меня обещали отпустить - скорее констатируя, чем спрашивая, сказал я.
- Ерунда,- она отмахнулась, как от мухи.- это они всем говорят. Что бы вы смирно, как барашки топали по коридору до своей камеры. Вы, Давид,  простите, но обречены. И всё же...
Я должна ввести вас в курс дела. Всё равно выбраться отсюда вам, скорее всего, не дадут. А если мой план и сработает...
В общем, вам лучше купить паспорт и уехать из этой страны. Например, на историческую родину.
- Умеете вы успокоить...
- Так вот, история эта началась пять с половиной лет назад - не обращая на меня внимания начала она.
Я была юной выпускницей Юридической Академии и чемпионкой Питера по самбо. В принципе, куда идти работать большого выбора не было. Я устроилась в "контору". И долгое время успешно работала оперативным сотрудником контрразведки набирая опыт и звания. По ночам гоняла на дорогущщей тачке с дрифтерами и байкерами. Отрывалась в дорогих клубах. Все было хорошо, пока меня не вызвали к отцу.
"Вызвали к отцу" - звучит странно. Да, у нас были сложные взаимоотношения. С одной стороны я не нуждалась ни в чём. А с другой... Я не знала ни отцовских ласк, ни заботы. Мне некому было "поплакаться в жилетку". Мамы у нас не было очень давно. Я её почти не помнила. И никогда не знала, что с неё случилось и причастен ли отец к её исчезновению. Просто не знала.
Она отвернулась и поправила непослушную чёлку. Или....
Смахнула ворсинку с ресниц?
Так вот, меня вызвали к отцу.
В то время у нас сложились очень непростые отношения со Штатами. Не скажу, что это был Карибский кризис, но где-то около того. А в Канаде, в посольстве США работал военпредом один красивый молодой человек. Хорошая карьера, богатые родители, отличные перспективы...
Вот только он являлся разработчиком программного обеспечения, изучающего один весьма странный артефакт. Это был комплекс программ для суперкомпьютера Terios, самого производительного на земле. Но и его мощностей не хватало для проработки задачи. Поэтому приходилось включать распределённые вычисления и на других, менее быстрых комплексах. А решали они одну странную задачу.
Во времена конкистадоров в одном из селений Инков был захвачен бриллиант. Прямоугольной формы и редкой чистоты. Они называли его "Свет исчезнувшей звезды". В принципе дорогой, но ничем особенно не привлекательный камень.

И ещё.
А какие методы исчисления возраста [времени] начинающие отсчёт со времени до большого взрыва вам известны?
(просто чтобы вставить в рассказ. В качестве дружеской взаимопомощи)