Первыми тревогу забили Глубинные эсминцы. Тёмные туши выпрыгивали из воды, поднимая тучу брызг, и с глухим звуком, как арбузы, падали обратно в волны, поднимая маленькие телотворные цунами. Но внимая привлечь им не удалось: канмусу ещё не очень понимали повадки одомашненных Глубинных, а все остальные были поглощены тисканьем и подкормом большеглазой новорожденной Химе.
      Так что второй волной тревогу бить никто не стал, тупо прошляпили, ибо очень уж умильно новоявленная принцесса разрывалась между вкусняшками: питательным канмусьим батончиком и хитро согнутым в крендель напильником. Какая тут охрана периметра, когда малолетнее Глубинное чудо не может выбрать, что есть в первую очередь, что — во вторую, и при этом тянет попеременно ручки то к Рэму, то к Сенди, и пищит что-то неразборчивое, но понятное на всех языках мира?
      — Ну вот что за люди, а? — раздался полный патетики гулкий бас со стороны берега, заставивший весь цирк разом подпрыгнуть и развернуться в воздухе. — На две недели оставил, а они уже детёнка настругали!
      По-хозяйски приобняв чуть ниже талии высокую Глубинную, словно бы родную сестру той хозяйки стаи, что была совсем недавно браво завалена рэмовским тесаком, стоял, широко улыбаясь в едва отросшие усы...
      Рэм тряхнул головой, протёр глаза, даже ущипнул себя за живот... но видение не развеялось. Голос, прищур глаз, опалённые и порыжевшие брови, волосатые ручищи, торчащие из подвёрнутых рукавов изрядно раздраконенной, но ладно подшитой куртки...
      — Тарищ мичман?! — кое-как выдохнул только что возведённый боцманом Борейко в ранг отца Рэм. — Но... как?
      — Каком кверху, курсант! Почему одет не по форме?!

     

***

      — ...Ну а потом появилась и маленькая Химе, а следом за ней и вы, — закончил рассказ Рэм, опустив некоторые непубличные детали своей истории. Впрочем, судя по хитрому взгляду боцмана, факту улучшения личной жизни бывшего курсанта мимо его чутья проскользнуть не удалось.
      Мичман Борейко, поднявшись на ноги, подозвал к себе слонявшуюся без дела по берегу Глубинную и, обняв, лёгким ударом широченной ладони подтолкнул Дочь Бездны к воде:
      — Всё, Зиночка, хватит сохнуть, родные пучины ждут тебя.
      Глубинная, распознанная канмусу как тяжёлый крейсер, сделала пару мелких шагов в сторону прибоя, замерла... обернулась, в один прыжок добралась до боцмана и, сжав того в объятиях, без проблем подняла в воздух, закружив мужчину вокруг себя и непрерывно осыпая поцелуями лицо и другие места, до которых могли дотянуться полные, чувственные губы.
      — Кх... кх!... кхватит, Зин, на нас же дети смотрят! — кое-как сумел выдавить донельзя довольным голосом боцман.
      Глубинная, вняв словам, опустила мичмана на песок и, поцеловав в проплешину на макушке, окинув Борейко полным тоски и обожания взглядом, очень медленно пошла к воде.

     

***

      Не ушла Зина, как её не отговаривал боцман Борейко. Тот ей что-то шептал в нежно-белое ушко, та рефлекторно хваталась за лекгомысленно-короткое платьешко в районе ягодиц, но упрямо мотала головой и тискала мичмана так, словно он был для неё всем смыслом жизни.
      — Да пойми ты, — проворчал боцман Борейко, поочерёдно вырывая руки из-под губ чуть не плачущего Глубинного тяжёлого крейсера по имени Зина. — Опасно здесь. Особенно тебе. Ладно, если девчонки со страху не пристрелят — так спутники-то никто не отменял. И что сделают избыточно умные головы, большая часть которых только для поддержки фуражки и выросла? Да уронят сюда «случайно» ядрён-батон мегатонн на пять или десять... Островок небольшой, ему за глаза хватит, а от нас потомкам тени на скалах и стенах останутся.
      Водоплавающий цирк имени Сэнди смотрел на представление со стороны, и в глазах некоторых девушек, кажется, от развернувшейся драмы вот-вот готовы были навернуться слёзы.
      Рэм переглянулся с аватарой "Атланты", качнул головой, и, сделав короткий выдох, шагнул к боцману:
      — Тарищ мичман! Разрешите обратиться?
      — Чего, курсант?
      — А пусть Зина остаётся с нами — Глубинная она вроде умная, не чета тем, «диким», что нами поживиться хотели...
      — Да засохнет девка, — махнул рукой боцман. — Она ж в воде не барахтается — танцует! Да и умная она недавно только.
      — Расскажете?
      — А чего тут рассказывать? — пожал плечами мичман. — Меня как за борт вынесло, думал, всё, привет Посейдону. Чую, в автомат что-то вцепилось и на себя тянет. Темно, пузыри вокруг, грохот гулкий да вспышки яркие, даже сковзь кровь той каракатицы видные. Утёрся плечом как мог, смотрю, тащит руками за ремень девка — не та, что тебя одарила, помельче да похудосочней. Автомат-то казённый, под расписку выдан, мне за утерю боевого оружия жопа размером со Штаты в личном деле не нужна. Вот и дал ей ботинком в морду лица, слабенько, конечно, но той обидеться хватило. Отпустила она оружие и ухватила меня за голову. Чувствую — позвонки похрустывают да мышцы с жилами трещат, думаю, всё, сейчас сделает из меня подводника без головы, буду по Марианской впадине на дельфине или осьминоге скакать, тыковку свою искать вечность.
      Переведя дыхание, окинув взглядом незаметно окруживших его девушек, мичман продолжил:
      — И тут Зина, аки местная богиня войны, нежно деваху ту в сторону оттирает и без разговоров культяпки её загребущие в другую сторону выворачивает. Меня за шиворот, да к грудям в обнимку — и по-дельфиньи, прыжками, вдаль от «Ямала». Я как продышался немного, так охренел слегка: в одной руке у неё я болтаюсь, как кутёнок какой маломерный, в другой — лопасть от винта, как ридикюль.
      Сколько так плыли, не помню, в себя пришёл на мелководье у островка какого-то мелкого. Зина, смотрю, натурально доедает лопасть, да синим глазом на меня косится. Думаю, всё, Борейко, женский половой орган тебе во все поля, а не спасение. Так плотоядно только прапор наш, Евстахов, смотрел на неучтённый инвентарь.
      И бежать-то некуда: островок за два плевка в обе стороны прострелишь, а в воде — Зина.
      Упоминаемая боцманом Глубинная в это время распласталась у ног мичмана и, положив беловолосую голову ему на колени, сладко жмурилась и едва ли не мурлыкала от движений толстых боцманских пальцев, заботливо перебирающих её локоны.
      — В общем, курсант, расклад такой получался: куда ни кинь, всюду жопа. В полутора дюнах не окопаешься, а в воде, помимо Зины, ещё и стая её на подхвате кружит. Ну и сама деваха остатки от лопасти своим кинула, и на меня попёрла. И по глазам видно — не мужика она во мне учуяла, а центнер пусть и говнистого, с костями, но высококалорийного мяса.
      В общем, курсант, так мы и, кхм, подружились с ней.
      — А... Э... Как? — не сразу подобрал нужный вопрс Рэм, размашистыми хаотичными движениями рук стимулируя собственную деятельность.
      — Да просто всё, — отмахнулся боцман Борейко. — Зина, хоть и жуткая местами, с гонором да норовом, но обычная же девка. А какая девушка устоит перед настоящим обаянием моряка, да откажется от той ласки и заботы, что способен он ей подарить?
      Вздрогнув, Зина рефлекторно потёрла ягодицу, и на миг Рэм увидел странный тёмно-фиолетовый рисунок, большей частью скрытый под тканью чёрных, изысканного фасона, трусиков.
      — Правда, пришлось сначала показать, кто здесь глава семейства, — хмыкнул боцман. — Она-то сдуру считала, что она и есть всему голова. Пришлось убеждать самыми убедительными и весомыми доводами.
      — Убеждать?
      — Уму-разуму учить, — кивнул Борейко.
      — Как?! — уже хором вопросили канмусу, заглушив аналогичный вопрос Рэма.
      — Пф-ф-ф! — пыхнул невесть откуда появившейся в руках трубкой мичман. — Вы не смотрите, что они кобылы здоровые, внутри-то те же дети, пусть и акселераты. Ну и, если словами разумное, доброе и вечное не удаётся донести... — боцман, подцепив большим пальцем пряжку ремня, оттянул предмет одежды и тот с гулким звуком впечатался во внушительное пузо моряка, а Зина, икнув, прижалась лишь плотнее к мужчине и, на всякий случай, извернулась при этом так, чтобы попа оказалась прикрыта песком. — То всегда на помощь придёт старый дедовский метод. Не получится занести ум через голову, занесём через задние ворота.
      Выпустив огромное облако дыма, боцман Борейко ласково потрепал белые волосы Зины и, довольно прищурившись, припечатал:
      — От офицерского ремня никто ещё обделённым не уходил. Запомни это, курсант. Чувствую, скоро тебе это ох как пригодится.