II. Судьба и крысиный хвостик

- Утро туманное, утро седое… Нехотя вспомнишь и время былое, вспомнишь и лица, давно позабытые… - Виктор любил напевать, что-нибудь себе под нос. И пел он обычно с желанием, с чувством и, что самое главное, ему это нравилось. Да и голос у Виктора Ивановича Трофимова был довольно хороший – крепкий тенор, хотя и не «поставленный профессионально». Несмотря на солидный возраст в сорок пять лет, чувствовал он себя неплохо. Сказывалась хорошая привычка делать по утрам зарядку, пробежки по парку, гантели, контрастный душ и любимая банька с парной (правда, по понедельникам - так уж сложилось). Был Виктор женат, проживал в столице нашей Родины, детей не имел. Зато имел хорошую профессию инженера-конструктора авиационных двигателей и любимую работу. Поэтому и работал самоотверженно. Правда иногда, по настроению, наш герой впадал в «моральную неустойчивость»: выпивал, погуливал «налево» от жены (которую, однако, очень любил и уважал).
В это летнее утро две тысячи девятого года все для Викторина (так звали его самые близкие друзья) складывалось обыденно. Как обычно у проходной стоял начальник караула Рыбаков, крепко сбитый, тертый жизнью, седой подполковник Советской Армии в отставке. «Афганец», ушедший со службы по здоровью из-за обострения полученных в «ограниченном контингенте» ранений, он не раз «нарушал порядок» вместе с Трофимовым, заливая водочкой разговоры «за жизнь и политику» на кухне его однокомнатной квартиры. Полученной им, кстати, от Министерства Обороны после какой-то «спецкомандировки», о которой Антон Павлович молчал даже в состоянии глубокого алкогольного опьянения.
- А, Палыч, привет! Как здоровье? – поздоровался Викторин.
- Да ниче, нормально. Пока, слава Богу, служим, – весело ответил Антон и добавил. - Виктор Иваныч, по центральной аллее не ходи, там перекрыли, опять асфальт штопают. Лучше иди в обход мимо сорок первого цеха.
Идти в обход было весьма неудобно. Территория завода огромная, гектары и гектары застроенных площадей, а в обход расстояние, как между тремя остановками автобуса пешком. Но что поделаешь, такова «се ля ви». Пришлось, слегка ускорившись, пойти в обход по аллее влево, мимо старинного здания сорок первого цеха.  В котором находилась, кроме всякого разного, испытательная лаборатория газотурбинных двигателей.
Как раз сегодня должен был состояться очередной запуск турбины и заведующий лабораторией Петр Михайлович Шебеко готовил пусковой стенд к работе. Однако четкой работе Петра Михайловича мешало то обстоятельство, что вчера был день рождения его дражайшей супруги Елены Максимовны. Шебеко поправил сползающие на кончик носа очки, пот мешал, голова - как кол вогнали в лоб. «Ну, какая работа, к черту. А все друг сердечный Колька Коненков. «Выпьем за здоровье Елены Максимовны», потом «за неувядающую красоту», «за замечательную хозяйку дома», потом  - за прекрасную жену и мать прекрасных детей и много еще за что, теперь уж и не вспомню. Вот ведь свинство какое. Надо же было так нарезаться. Даже не помню, когда такое было в последний раз. Кажется только на свадьбе старшего сына? Эх-х-х…»
- Петр Михайлович, здравствуйте. Вы чего такой сегодня смурной? Не заболели? - в комнату вошла Зоя, молодая, недавно окончившая институт лаборантка.
- Да так, что-то нездоровится. Простыл, наверное. Ты вот что Зоя, сходи к начальнику отдела Носовскому. Пусть подойдет через пятнадцать минут. Будем запускать.
- А позвонить нельзя? – идти куда - то Зое не хотелось совершенно.
- Иди Зоя, иди, куда тебе говорят.
Девушка, недовольно фыркнув, ушла.
- Ну, наконец-то. Голова-то как болит.
Михалыч подошел к большому металлическому шкафу, открыл дверцу и достал стеклянную литровую бутыль с надписью «Технический спирт. Строго! Для выполнения регламентных работ!».
«Ну вот, сегодня регламентные работы и настали»,- подумал Михалыч, наливая себе в стакан чистой, как слез влаги, примерно на четверть объема. Оглянувшись на дверь, он быстро выпил и выдохнул. Задержав ненадолго вдох, он подождал, пока спирт провалится до места, и закусил бутербродом с сырокопченой колбаской.
- Эх, кхм…, ух! – в желудке заполыхало, теплая волна пробежала по телу, мягко ударила в голову.
- Ах ты, моя хорошая, ну иди к папочке, - внезапно лицо Шебеко расплылось в умильной улыбке. Он присел на корточки.
- Ну, иди сюда, Мусечка, девочка моя - к нему вразвалочку подбежала серая крыска, самая обычная «коренная» обитательница московских и других подвалов. Присев на задние лапы, передними аккуратно взяла угощение и стала есть.
Муся была любимицей Шебеко. Когда у Михалыча наступали такие же тяжелые дни как сегодня, Муся была верной соратницей в борьбе с «зеленым змием». Ей в персональную банку из-под «Килек в томате» завлаб щедрой рукой капал пять-десять граммулек «его», и давал кусочек чего-нибудь вкусного. Приходила «собутыльница» регулярно во время в завтрака и обеда, можно было часы сверять, как по сигналу точного времени. И хотя крыса по определению животное бессловесное и живущее инстинктами, эта вела себя очень разумно - никогда не гадила и ничего не перегрызла, ни проводка. И других крыс в лаборатории не водилось. Поев, крыса (на регулярном питании она набрала солидную величину и вес) стала умываться, наводить чистоту.
- Капитан, капитан улыбнитесь, ведь улыбка это флаг корабля...- тонус у Михалыча по мере улучшения самочувствия стал повышаться. – Ну-с, приступим...
Завлаб начал щелкать тумблерами выключателей многочисленных пускателей и автоматов установки. Один за другим загорались индикаторы, на мониторе компьютера возник график возрастания рабочей нагрузки. Турбина оживала, слегка завибрировал пол лаборатории…
Викторин шел мимо кирпичных стен цеха. В голове уже появились мысли о текущих делах, прикидки, что сделать и когда. Он шёл, иногда посматривая наверх. Приходилось быть осторожным, ибо вороны облюбовали верхние ветви деревьев, что росли по краю аллеи. Результат их проживания можно было разглядеть на дороге. Имелся и у Виктора  печальный опыт попадания под «кассетную воронью бомбу», потом отмывал пиджак полдня. Радовало, что не было видно сегодня стаи бродячих собак, обычно тусующихся у проходной. В последнее время они размножились и стаями по пять-шесть голов бродили по территории, иногда атакуя проходящих мимо работников. «Наверное, к приезду второго «гаранта» собак истребили», - решил Викторин.
- Капитан, капитан, улыбнитесь... - Михалыч сидел за монитором и одним пальцем правой руки нажимал на клавиши, в другой руке дымилась сигарета. жить было, в общем и целом хорошо. Предварительная работа была выполнена, осталось только дождаться выравнивания параметров пуска и запустить турбину. Настроение теперь было рабочее.
Дверь лаборатории распахнулась, и в проеме двери сначала образовался зеленый шар живота, упакованного в халат, потом и сам его хозяин, Носовский Борис Моисеевич. Пройти в дверной проем лаборатории он мог только боком, ибо при весьма среднем росте имел вес под полтораста килограмм. Носовский по своей привычке все время перекусывать чем - нибудь вкусненьким, опять ел. В одной руке он держал пирожок с капустой и яйцом, в другой - графики испытаний, близоруко держа их у кончика носа. Правая нога Бориса Моисеевича уверенно и безжалостно наступила на кончик хвоста не ожидавшей такого коварства Муськи. Взрыв светошумовой гранаты произвел бы меньший разрушительный эффект, чем взбешенная крыса. Она прыгнула на огромный живот Носовского и безжалостно вонзила зубы в податливую, беззащитную плоть.
- Твою оперу!!!
Перед лицом оторопевшего Михалыча мелькнула серая тень. В лаборатории творился хаос: визг Муськи, крики жертвы… Вопль начальника отдела мог поспорить с воем сирены воздушной тревоги. И тут случилось самое неприятное. Борис Моисеевич завалился со всего маху на стол, всем лицом впечатавшись в клавиатуру.
Стенды озарилась синим свечением. Вой турбины сотряс стены, моментально заложило уши. Муська в ужасе улизнула под шкаф, Михалыч выронил сигарету. И по закону подлости - прямо за шиворот несчастной жертве мстительного грызуна. В этот трагический момент турбина взвыла как-то по особенному, обиженно-громко.
Викторин внезапно остановился, увидев странную радугу над цехом…
«Ну, теперь буду счастливым»,- усмехнувшись, подумал Викторин.
Сине-зеленая молния ударила из турбины. Зеленый свет вспыхнул перед его глазами, и тьма поглотила сознание.

IV. Если раны – небольшой…

Антон сидел в курилке, подставив лицо ласковому утреннему солнышко и дышал свежим, не пахнущим вездесущей больницей, воздухом.  И вспоминал, тем более, что с другими развлечениями в госпитали обстояло, как в советской торговле с копченой колбасой – дефицит, однако…
Окончательно очнулся он уже в приемном покое госпиталя. До того несколько раз Антон раскрывал глаза, в попытке понять что происходит, но видел лишь чьи-то лица и чувствовал, что все вокруг трясется, гремит и снова проваливался в бессознательную темноту.  Теперь его привел в себя холод и громкий разговор рядом. Он осторожно повернул голову. На холодном бетонном полу, с редко сохранившейся, керамической плиткой, не заморачиваясь, в будничной спешке был установлен десяток брезентовых носилок с лежачими тяжело раненными солдатами. Кое-кто тоже очнулся, некоторые стонали в беспамятстве. Наклонившиеся над соседними носилками люди в белых халатах громко обменивались какими-то непонятными терминами. Приподнявшись, один из белохалатников заметил смотревшего на него Рыбакова и громко позвал сестру.
Потом были болезненные процедуры, затем  - коридор. Широкий коридор госпиталя, являлся транспортной артерией, сообщённых с ним других отделений, операционных, перевязочных и столовой, заканчивался в палатах. Госпитальная палата для  рядовых - огромное помещение, некогда, как рассказывали, служившее раньше королевскими конюшнями офицерской гвардии местного короля, было плотно заставлено установленными в три ряда железными двухъярусными кроватями, с узкими проходами, стоящим на входе столом, дежурной медсестры и аккуратно сложенными в углу, сопутствующими медицинскими атрибутами - капельницами, утками, суднами и прочим медицинским инвентарем. Первый ярус коек был законно закреплён за тяжело раненными - ампутантами, незрячими, раненными в брюшную область, позвоночника, головного мозга и прочими.. Было много воинов с двойной ампутацией нижних конечностей, лишившихся одновременно верхней и нижней, одновременно двух верхних с полной потерей зрения. Много всего было...
Офицерам было легче, несколько их палат не были столь плотно забиты ранеными. Но и в них встречались тяжелораненые, получившие осколочные или пулевые ранения в область позвоночника. Физические боли, при таких случаях, относили их в разряд исключительных. Даже самое сильное обезболивающее при таких ранениях часто совсем не действовало. Не в силах выдержать адскую боль, такие «тяжёлые» не оглядываясь на воинское звание, возраст, стыд и упрек, ночами напролёт орали, наводя ужас на окружающих. Помогало перенести это, лишь то, что их было немного. Но Рыбаков понимал, что война только начинается и сколько таких боев, как у них, будет потом, никто сейчас не может предсказать. Как и сколько будет таких несчастных, никто не скажет тоже. Настроение от этого падало и спасало только наступление завтрака, обеда или ужина.
Ему, как сравнительно легко раненому, довольно быстро разрешили вставать с койки и посещать столовую самостоятельно. «В столовой уютно. Гороховый суп, гречневая каша с бараниной, горячий компот… Хлеб белый, крупно нарезанный. Официантки и среди них - кареглазая, улыбчивая украинка Маша. «Чудо наше ласковое!» - отзываются о ней офицеры и врачи» - вздохнул, вспоминая, Рыбаков. Антону она нравилась, но какая-то непонятная робость мешала с ней заговорить. Он завернул рукав и посмотрел на часы. До обеда оставалось еще полчаса, которые надо чем-то занять.
- Антон! Рыбаков! – донесся откуда-то из-за спины крик.
Антон повернулся и увидел идущего к нему старшего лейтенанта из третьей роты.
- Серега, привет! – поздоровались. Было приятно видеть сослуживца, живого и здорового.
- Ты как? – спросили они одновременно и засмеялись.
- Садись, рассказывай, - предложил Антон. – Как в части? И… что с Кадыровым?
- С Кадыровым? - старлей нахмурился. – А что с Кадыровым… доказал, что получил приказ сверху, поэтому и не было бокового охранения. Говорят, будет замкомбата у нас же теперь. – Тарнавский махнул рукой. - Лучше ты про себя расскажи.
- А я что? – закашлявшись, развел руками Антон. – Сам видишь, болею. Три попадания, но все легкие… Говорят, продержат до Нового Года минимум, осложнение какое-то из-за того, что на камнях ночь провалялся. Ты лучше про себя и бой расскажи…
- Рассказывать-то особо нечего. Шли за вами, сразу после штаба. После начала обстрела пуля стукнула по каске, контузило. Приняли вначале даже за убитого. Но как видишь – цел и даже здоров. Бой шел на трех участках. Связи не было. Батальонная радиостанция была разбита, начальник радиостанции Кузнецов  отстреливался из пулемета и, сам понимаешь, в итоге погиб. На его теле, кстати, были следы разрывных пуль. Осталась радиостанция только у меня, ну та, тяжелая, которая перевозилась на ишаке и во время боя была далеко от нас. Стали окапываться и строить укрытия из камней. Ситуация была очень сложной, огонь очень сильный и плотный, но команды нами выполнялись четко. Вошли в связь со штабом дивизии. Оттуда обругали нас, как могли, грозились наказать, так как сеанс связи прошел открытым текстом. Времени шифровать не было. Нам просто не поверили. Бой длился уже больше часа. К обеду боеприпасы были на исходе, собирали их у убитых…
- Потери большие? – перебил Антон.
- Тридцать семь у нас и двенадцать у минометчиков, – скривился Сергей. – Капитан Жуков погиб, Витя Сериков, Володя Буров, старшина Дворский тоже, начальник радиостанции Кузнецов… С первой, говорят, вообще один узбек уцелел. Спрятался среди трупов, всю ночь лежал, пока духи вокруг бродили. Раненых, с..и, добивали…
- Б…, - выругался Антон. – А наши что?
- Прислали к вечеру пару вертушек. Их из пулеметов сбили. Только под утро пехоту подбросили на вертолетах же, из хозяйства Арутюняна. А духи к тому времени уже отошли…
Оба несколько минут помолчали. Потом Сергей, увидев выходящих из госпиталя бойцов, поднялся и начал прощаться.
- Бывай, Серега, - поднявшись, ответно попрощался Антон. И добавил. – А за наших эти скоты мне еще ответят.
- Нам, Антон, нам, - поправил его Тарнаев. – За все отомстим, друг.
- Точно, - еще раз пожав руку соратнику, ответил Антон.
Проводив взглядом сослуживца, Рыбаков еще раз посмотрел на часы и, приободрившись, направился к столовой. До обеда оставалось ровно десять минут. А жизнь в госпитале, как известно, так и течет – от завтрака до обеда, а потом до ужина и  - спать. С болючими уколами и таблетками в промежутке. Получив которые после обеда, Рыбаков просидел еще некоторое время в процедурной. После чего зашел в библиотеку и взял почитать только что переведенную и изданную книгу о вьетнамской войне «Кавалер Ордена Почета» (Автор знает, что ее издали в 1981 г. Небольшой анахронизм).
С этой книгой он и завалился на койку в своей палате, решив потратить немного времени на культурные развлечения. Неожиданно приключения американского солдата, стреляющего в собственных подонков вместо вьетнамских партизан, увлекли Рыбакова. Настолько, что он едва не пропустил ужин. Написано было реалистично и явно на основе собственного опыта, слишком часто встречались много говорящие для воевавшего мелочи.
Вечером, умываясь, Антон неожиданно подумал: «А мы тоже влезли в свой «Вьетнам» и теперь будем воевать десять лет. Или нет?»

V. Лубянка. Вы ночи полные огня

В этот вечер он слушал «В настроении», романтическую и нежную, успокаивающую душу мелодию любимого Глена Миллера. Он расслабился, закрыл глаза. Так лучше думалось. Он много лет собирал коллекцию пластинок. Музыка Глена всегда помогала, как хороший старинный друг, с ним всегда лучше работалось. Но сегодня было плохое настроение – «ныла» правая почка. После весенней поездки в Афганистан, где он подхватил «азиатский грипп», болезнь не давала ни минуты покоя. И не смотря на все усилия врачей, она прогрессировала. Конечно, он не подавал вида, как устал от этой рези в пояснице. Но только со стороны кажется, что Андропов - Железный Феликс, болезнь подтачивала здоровье… Он произнес вслух только что родившиеся строчки:
- Да, все мы смертны, хоть не по нутру
Мне эта истина, страшнее нету.
Но в час положенный и я умру
И память обо мне сотрет седая Лета...
По стеклу противно и надоедливо билась муха. Это действовало на нервы и раздражало. Хозяин кабинета взял с большого дубового стола свежую газету. Свернул «орудие убийства» и, крадучись, подобрался к мухе. - Бах! - Муха размазалась по стеклу.
- Долеталась, шпионка, - настроение неожиданно поднялось.
«Ну, помирать мне рановато, есть у меня еще в жизни дела»,- подумал Юрий Владимирович первоначально не поверил, что Брежнев взял с собой в больницу молоденькую медсестру со скорой и поселил ее в соседней палате. Но потом пришлось поверить. Чуть позже позвонил по этому же поводу Евгений Чазов. Ильич послал всех на три буквы со всеми предостережениями и опасениями за здоровье.
«Неужели повторяется история, как с первой медсестрой Коровяковой? Тогда сразу не хватило духу ее убрать, слишком увлекся ею старик. Но можно понять мужика, последняя, «лебединая» песня. Сестра закормила Лёню снотворными.  – вспомнил Андропов. - Когда спохватились, было поздно, он пристрастился к ним. Но та история давно закончилась, даже от тяги к снотворному понемногу излечили. - Поразила и взбудоражила всех даже не новая медсестра, Ильич был известный ценитель прекрасной половины. Удивило другое. Разительные перемены в самом Генеральном Секретаре. Пробыв в больнице два дня, Брежнев, прихватив фаворитку, уехал в Завидово. - Опять звонил Евгений Иванович, состояние здоровья Генерального гораздо лучше, чем до аварии.  А самое невероятное было в том, что оно продолжало улучшаться. Уже сейчас Брежнев выглядел, как пять…семь лет назад. А еще Иванов, которого он внезапно туда же пригласил. Что за…?»
Подумав, глава КГБ поехал в Завидово - 6, чтобы увидеть все своими глазами.
Кортеж с Андроповым подъехал к «охотничьему домику» Генерального Секретаря к четырем часам вечера. Уже темнело. Из окна машины Андропов увидел неожиданную картину. Перед двухэтажным домом генсека, веселилась компания. На лужайке полыхал костерок, на мангале жарились шашлыки. Над ними, обмахиваясь от дыма, колдовал комендант Завидово Сторонов. Во главе большого деревянного стола, в окружении охраны сидел веселый и довольный, как объевшийся сметаной кот, Брежнев. Одной рукой он обнимал за талию сидящую у него на коленях рыжеволосую валькирию, в другой держал фишки домино. Эхо по окрестностям разносило в ночь смех, шутки, прибаутки и все комментарии игроков. Колокольчиком звенел голосок раскрасневшейся избранницы Ильича. - Рыба! - вздрогнул стол, подпрыгнули фишки от могучего удара Брежнева. Он притянул к себе девушку и поцеловал в малиновую щеку.
Увиденная картина настолько впечатлила главного гебиста, что он даже растерялся. Да и что тут скажешь? После секундного замешательства Андропов подошел к компании. Строго посмотрел на Медведева - зама Рябенко по охране Ильича. Полковник сидел какой-то ошарашенный, но довольный и на начальственный взгляд отреагировал наплевательски.
«Дед», хитро прищурившись, повел знаменитыми бровями, нетерпеливо махнул рукой Андропову - садись мол. Юрий Владимирович только открыл рот, но тут уж пришлось сесть. Брежнев, улыбаясь, пошутил.
- Слушайте все анекдот. Жена вернулась из командировки и орет с порога: «Что, паразит, опять баб водил?» Муж в ответ: «Ну, не баб, а всего-то одну. Ты ведь сама сказала перед отъездом: «Только попробуй!»
Грохнул дружный взрыв смеха. Брежнев, довольный эффектом, локтем подталкивал свою раскрасневшуюся пассию и радостно повторял.
- Только попробуй, только попробуй одну. Вот мы и попробуем. Нет вершин, которые не взяли бы коммунисты.- И опять поцеловал медсестру.
Андропов ни как не мог придти в себя от увиденного. Только восемь дней назад он встречался с  Брежневым - это был быстро дряхлеющий, плохо выглядевший и говоривший старик. Совсем недавно в личной беседе Чазов говорил, что дни Генерального Секретаря сочтены. Год, максимум два. А здесь? Таким Брежнева он помнил в году в семидесятом.
«Да, прав профессор, это все очень необычно и непонятно. Подмена? Нет, по всем данным это  - Брежнев. Найти двойника, чтобы никто не заметил и не почувствовал подмены? Такое невозможно в принципе. Да и был он все время на глазах охраны. Но изучить феномен необходимо самым подробным образом, привлечь лучших спецов, с сохранением абсолютной секретности, понятное дело. И где же Борис? Неужели уехал?»
Тем временем генсек поднялся.
- Вы тут ребята побудьте, шашлыки пожарьте, разрешаю по сто пятьдесят коньячку, кто хочет.- И взглянув на раскрасневшуюся избранницу, добавил - Ты тоже, рыжик, останься.- Обратившись к Андропову, сказал, снова улыбнувшись.
- А вас, Штирлиц, я попрошу ...пройти со мной в кабинет. Идем, Юрий Владимирович, есть разговор.
И улыбнувшись оставшейся компании, погрозил пальцем.
- Не хулиганьте, а то соседи милицию вызовут.
Настроение у Брежнева - Викторина было отличное. Счастье не просто жизни, а здоровой жизни, было непередаваемо и сравнимо, пожалуй, лишь с чувствами смертельно больного человека, внезапно ставшего здоровым. Брежнев почти все время шутил, улыбался, много и хорошо говорил, рассказывая всевозможные истории. Особенно после того, как обнаружил исчезновение дефектов речи. Его настроение передавалось окружающим. Охрана, секретари, егеря, повара - все улыбались, словно внутренним светом озарило их лица. И даже всегда серьезный и невозмутимый личный адъютант и телохранитель Ильича полковник Медведев Владимир Тимофеевич мечтательно улыбался. Совсем недавно для всех было понятно, что скорая смерть генсека не за горами. Каждый из охраны хотел только одного, чтобы это случилось не в его смену. Теперь все изменилось. Но помимо этих внешних чисто эмоциональных проявлений, все свободное время Брежнев проводил во внутренних диалогах с Викторином, заставляя того вспоминать все услышанное, увиденное и прочитанное о деятелях этого времени. В особой спецэкспедиции ЦК Брежнев заказал книги различной тематики, чем вызвал там целый переполох. А в личном дневнике, который вел с войны, он писал теперь не только о своем весе, что делал, и кому звонил, но и о прочитанных новых книгах. Для окружающих это стало еще одним потрясением – вид «деда» с книгой.
Андропов и Брежнев поднялись на третий этаж в кабинет-библиотеку. Здесь в этой небольшой комнате находился стол, маленький диван, кресло и книги, альбомы с фотографиями. Правда, в основном здесь были книги подарочные - к юбилею. В прежней жизни Ильич не любил читать, все больше на слух улавливал. Обычно просил почитать что-нибудь секретарей и помощников. Глава КГБ знал об этом и поэтому весьма удивился, увидев два десятка различных по тематике книг, сложенных стопками на столе.
Генсек с удовольствием наблюдал за тем, какое впечатление произвело изменение обстановки кабинета на Андропова. Ильич сел в кресло, спиной к окну, Юрий Владимирович расположился на диванчике. Брежнев спросил неожиданно «в лоб».
- Юрий Владимирович, скажите, вы еврей? – «дед» пристально и пытливо посмотрел на гостя, только озорная искра блеснула в глазах. Еще вчера «сиамский близнец» подбил брата Леню на этот провокационный вопрос. В свое время Викторин читал различного толка газеты, где всесильного главу КГБ называли по-разному и мнения о нем были диаметрально противоположные. Одни считали его скрытым агентом мирового сионизма и масонским прихвостнем, осуществившим коварный план развала СССР и конечно, ну куда же без этого, людоедский план по геноциду православного русского народа. Другие журнальчики и газетки со всей хасидской непримиримостью, с не меньшим энтузиазмом призывали на голову бывшего главы КГБ проклятия и «плевали ему в след», как главному гонителю. Ну, право слово, палач и уничтожитель, ничуть не меньше чем бесноватый немецкий фюрер, их многострадального, всеми гонимого, непоседливого, избранного Богом Яхве народа. А хотелось узнать правду. Причем не только Викторину, но его симбионту, ценившему своего председателя КГБ, тоже.
- Леонид Ильич - Андропов побледнел лицом - Я всегда, каждое мгновение своей жизни был предан делу коммунистической партии и советскому народу. Всю свою жизнь, не жалея здоровья и сил, выполнял все задания партии, неустанно вел борьбу с врагами нашей страны и партии, и ...
- Постой, Юра, ты мне прямо ответь - ты еврей или нет? - с нажимом спросил генсек.
После паузы Андропов ответил.
- … Наверное, еврей. Дед у меня по матери был Карл Францевич Флекенштейн. Но как я говорил, я предан партии и советскому народу.
Брежнев встал, подошел к «сыну еврейского народа» и пристально глядя в глаза, сказал.
- Ладно, ладно, Юра. Ты такой еврей, что дай Бог всем русским такими быть. Я, только хотел уточнить – раз ты не еврей, то зачем пытаешься торговаться с капиталистами? Они же тебя обдурят, жиды пархатые, - увидев искреннее недоумение на лице председателя КГБ, Ильич широко улыбнулся и продолжил. – Я, например, считаю себя украинцем. Ну какая разница, какая национальность. Мы все советские люди. Хотя есть среди нас такие товарищи, которые нам совсем не товарищи. Но, пока хватит об этом. Хочу с тобой поговорить о том, что со мной произошло во время аварии. Да ты и сам, наверное, хотел поговорить. Сейчас, только еще Бориньку позову, - словно не замечая полыхнувшего интереса в глазах Андропова, добавил Генсек. – А то он тоже не все слышал.
Разговор продолжался почти до полуночи, прерываясь лишь небольшими перерывами на чай. Шашлык так и был забыт. Когда генсек замолчал, Андропов тихо и потрясенно заметил.
- Если бы кто другой рассказал, не поверил бы. Ну, что теперь будем делать, товарищи?
- Это вопрос не простой. - Брежнев, тяжело вздохнул,- Ну Юра, если бы я знал ответ… - Генсек, помолчав, спросил сам. - Юра, ты лучше, чем кто - либо другой знаешь, что в партии и стране. Скажи честно, после того что ты услышал, неужели это всё - правда?
- К сожалению…, - Андропов словно поперхнулся, кашлянул, посмотрел на сидящего сбоку, как тень, Иванова, но продолжил. - Все правильно. Мы практически не знаем общество, в котором живем. Коррупция, формализм, круговая порука в партии и государственном аппарате. Трудности в экономике, особенно в сельском хозяйстве… Страна неэффективно расходует ресурсы, многое транжирим без пользы. Не используем, слабо внедряем достижения науки, пока только Военно-Промышленный Комплекс выдерживает конкуренцию с Западом. Система планирования очень инертна и неповоротлива. Дисциплина во многих отраслях ниже всякой критики. Идеологическая работа ведется только для галочки. Наши пропагандисты сами отвращают народ от учения Маркса и Ленина. Среди комсомольских руководителей практически нет искренно верящих в идеалы коммунизма людей, только желание сделать партийную карьеру, подняться вверх по партийной лестнице. Среди простой молодежи распространяются чуждые идеалы и неверие в социализм. Мы проигрываем в идеологической борьбе. И, как теперь знаем, проиграем, если не изменим ход событий…
- Дорогой ты мой человек - растроганно, со слезой в голосе сказал генсек. - Вижу, сердцем переживаешь за страну. Да, не ошибся я, поставив тебя на КГБ. Что могу от себя, как Генеральный Секретарь, сказать? Учитывайте, история партии и учение Маркса - Ленина позволяет найти выход из любой ситуации. Ибо оно верно.- Брежнев приподнял указательный палец, желая подчеркнуть сказанное. – Опираясь на него, творчески его развивая, мы должны и найдем выход из любого положения…, - он на мгновение замолчал, внимательно рассматривая собеседников. - И еще, Юра, Борис, не забудьте о предателях и грабителях Родины. Помните, при Иосифе Виссарионовиче – от неожиданности председатель КГБ даже вздрогнул. Зато Иванов никак не реагировал, словно заранее зная, что сейчас будет произнесено, - был прекрасный лозунг, выдвинутый нашим пролетарским писателем Максимом Горьким, – председатель КГБ едва заметно кивнул, словно онемев от неожиданности. Еще бы, лозунг «великого гуманиста»: «Если враг не сдается, его уничтожают», он помнил хорошо. Как и такой взгляд, не раз виденный у фронтовиков и партизан – словно сквозь прицел.
Одобрительно улыбнувшись, Генсек медленно и неторопливо назвал восемь фамилий – директора одного НИИ, нескольких государственных и партийных деятелей. Нет, кто бы что ни говорил, Леонид Ильич добреньким не был. Добрым, отзывчивым – да, но не добреньким всепрощающим толстовцем.
- Новый год скоро, - загадочно добавил он, явно указывая срок исполнения его невысказанного пожелания. И тут же его взгляд стал обычным, словно внутри повернули рубильник и он заговорил обычным, спокойным тоном.
- Главная цель всех будущих изменений, это улучшение жизни людей. Советского народа. В конечном итоге, всего мирового рабочего класса. А по реформам могу сказать. Было стране еще тяжелее после гражданской войны. Партия большевиков, Ленин нашли выход - не побоялись, провели НЭП. При товарище Сталине, а при товарище Сталине – дважды, с упором, повторил генеральный, - разрешали артели, почти частное предпринимательство. И экономические меры поощрения. Вот, Юра, надо учиться у Партии и учиться у истории Партии. Мы не должны повторить ошибок, надо делать правильные выводы и не бояться нового, хорошего, прогрессивного. А насчет дисциплины думаю так. Народ всегда за порядок и дисциплину, законность. Он сразу чувствует порядок в стране или нет. И обман, лицемерие тоже. Дисциплиной и наведением порядка надо заняться в первую очередь. Сверху донизу. Это первоочередная задача. По партийной линии я тебя, если что, Юра, прикрою. Но надо конечно потихоньку старую гвардию из Политбюро и ЦК на покой. Если такого болтуна как «меченый», поставили во главе партии, то значит все. Приехали - пора на пенсию. Начинай готовить материалы по личным делам. Да у тебя, наверное, все имеется? Надо молодых, но преданных делу коммунизма и Родине, без гнили. Без лицемерия и корысти людей выдвигать. Постараюсь вспомнить с Трофимовым, кто из коммунистов достойно себя вел при «дерьмократах». Таких выдвигать будем. Пока скажу сразу: Байбаков из Госплана, Примаков из Института востоковедения, Лигачев из Томска, Романов из Ленинградского обкома…
Леонид Ильич помолчал, двигая бровями в задумчивости.
- Давай решим так. Посвятим в дело, назовем так – инициативную группу. Не более пяти – семи человек. Во-первых, ты, Борис, еще один человек от тебя, согласую с моим… - он опять подвигал бровями.
- Симбионтом, Леонид Ильич, - подсказал Андропов, и, заметив недоуменный взгляд, пояснил, – это организмы, которые живут вместе и сотрудничают. Например, кишечные бактерии…
- Нет, - отрезал Брежнев, - ты из Трофимова микроба не делай… пусть будет «подшефным». А название «Симбионт» всем материалам по нашему делу присвоим. Пусть гадают. Про посвященных я подумал – от тебя еще один, от армии пока Ивашутин, от партии Машеров. Остальных подберем позже…
Андропов, слегка, почти незаметно поморщившись, ибо обоих названных генсеком недолюбливал, спросил.
- Извините, Леонид Ильич, а МВД?
- Пока никого, - глядя на заметно обрадовавшегося Андропова, Брежнев не удержался и усмехнулся. С министром внутренних дел Щелоковым Андропов враждовал серьезно и эти слова явно пришлись ему по душе.
- Тогда от меня – Крючков.
- Хорошо. Присылай завтра его, обсудим по комитетским персонально, кого вспомню. И развернутую справочку по Афганистану приготовь, - он пошевелилил бровями. – Есть мнение, что эта война – один из важнейших факторов в случившемся.
- Вас понял, - Андропов кивнул. Помолчал, явно волнуясь, опустил глаза. Голос, и так тихий, стал еле слышен. - Леонид Ильич простите, что вмешиваюсь в вашу личную жизнь... Но вызывает у врачей и товарищей по Политбюро ваша новая близкая знакомая... медсестра..Не будет ли выпавшая на ваш еще не окрепший после аварии организм чрезмерная нагрузка ...опасна.
Тут Брежнев откинулся на спинку кресла и поначалу тихо, потом все сильнее захохотал. Смеялся долго и заразительно, до слез, раскачиваясь в кресле. Его поддержал и генерал Иванов. Сам глава КГБ поначалу удивленно смотрел на судорожно покатывающегося от смеха Ильича. Потом расслабился и стал тихонько хихикать. А уж дальше и почти в полный голос смеяться. Ну и впрямь заразительно смеялся генсек.
- Значит, опасаются товарищи ...чрезмерная нагрузка значит.. - Брежнев вытер платком глаза, слегка успокоившись, выпил чаю. Потом какой - то погрустневший обратился к собеседнику.
- Вот что Юра. На самом деле опасаться нечего, нет ни каких нагрузок... Мне уже не сорок, и даже не шестьдесят. Так только... хочется почувствовать себя мужиком...А Юля хорошая девушка, понимает меня старика, жалеет... Хотя, Юра, я чувствую себя с каждым днем все лучше. - Ильич замолчал, потом встрепенулся, заулыбался. - Хочешь, оставайся, вместе завтра на охоту пойдем кабана завалим.
- Леонид Ильич спасибо за предложение, но вы же знаете ...врачи не разрешают - не дай Бог простужусь.
- Ну да, да ...эх все мы был когда - то рысаками. - Ильич устало встал, тяжело, по-стариковски, пошел к двери.
- Все, я устал, уже поздно. До свидания, Юра. До свидания, Боря.
Андропов и Ивнов распрощались и уехали в Москву, где их ждала практически бессонная ночь. Как в старые, почти забытые времена, о которых сегодня дважды напомнил товарищ Брежнев.

XIII. Каждому воздастся по делам его

Посол СССР в Канаде неторопливо, едва заметно прихрамывая, прошелся по кабинету, еще раз обошел стол и, взяв в руки бумагу, медленно, вникая каждое слово, перечитал его второй раз. И тут же с выражением злобы на лице отбросил. Эта бумага жгла ему руки почти в буквальном смысле этого слова.
«А все шло так хорошо. Маразматик у власти, полный развал управления, а потом пришли бы мы. Все было продумано. После XX съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества. Избрали простой, как кувалда, действенный метод пропаганды «идей» позднего Ленина,- посол нервно потер рука об руку. Этот невысокого роста сутулый и лысый, но бодрый пожилой человек, с лицом злого тролля из скандинавских сказок, был одним из оборотней, засевших во власти, которую они ненавидели. И не только власть – этот человек ненавидел все, начиная от собственного народа и заканчивая строем и государством. Он подошел к окну и несколько минут задумчиво смотрел в окно, пытаясь понять, где и в чем они ошибались. - Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработали великолепный план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и нравственным социализмом - по революционаризму вообще. Советский тоталитарный режим можно разрушить только через гласность и тоталитарную дисциплину партии, прикрываясь при этом интересами совершенствования социализма. Но не реформами в пользу этого строя!»
Принятые же на пленуме документы, как ему сразу стало понятно, должны были привести именно к реформам, укрепляющим строй.
«Одна эта идея – реорганизация КПСС с упразднением национальных компартий. Это же… местные национальные кадры становятся под контроль независимых от них партийных органов. И ведь наверняка пройдет – это же вместо четырнадцати национальных ЦК  вводится двадцать один Окружной Комитет. Считай, с теми же полномочиями. Из них – одиннадцать в РСФСР. Черт, да эти русопяты за такую карьеру поддержат Генерального всеми четырьмя конечностями. Основными пострадавшими станут компартии прибалтийской тройки, Закавказья, а также, частично, Средней Азии и Украины.. Первых задавят, у вторых и третьих рыльце в пушку, а на Украине… Пожалуй тоже довольны будут. Три должности вместо одной, а Щербицкого заберут в Москву.  И кто же подсказал нашему Лене такой хитрый ход, а? Плюс борьба с торговой мафией. Улучшение снабжения… да эти холопы от одного появления мяса в магазинах готовы будут всех недовольных нынешним ЦК порвать на клочки. И что делать? Кто же стоит за кулисами, кто? Андропов? Пока все данные на него показывают, очень уж усилилось влияние гебни. Тогда и сведения об улучшении здоровья Бровастого, - его аж передернуло от скрытой ненависти, - могут быть истинными, мало ли у гебистов закрытых институтов».
Он отошел от стола и уставился в окно, за которым постепенно угасал очередной день. День, проведенный вдали от решающих дел, по сути, в ссылке. Страна, конечно, неплохая, не захолустье вроде доставшейся бывшему телевизионщику (Месяцеву) Австралия или, того хуже, Монголия. Но все равно было обидно и досадно. В Москве такие перемены, а он здесь с Трюдо разговоры ведет. Посол зло усмехнулся, вспомнив, как этот наивный канадский левак поделился с ним данными, присланными послом Канады из Москвы.
«Что там было-то? – напряг он память. - Вспомнил! – память у посла действительно была неплохая, особенно на любую «несправедливость» в отношении него. Итак, что они там писали… Мы мало информированы по поводу новых назначений в правительстве и Политбюро. Известно, что новым министром иностранных дел назначен бывший первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Романов. Романов не имеет опыта дипломатической работы, характеризуется как решительный политик, и сторонник жесткого курса. В Политбюро были введены несколько партийных функционеров. Подтверждается информация о том, что Брежнев вновь взял все властные функции на себя. Прослеживается тенденция в желании Брежнева провести сокращение бюрократического аппарата, и реформирование системы управления. Также новые назначения, возможно, предполагают наличие внутренних противоречий внутри советского руководства.   Подтверждается информация о кардинальном изменении психофизического здоровья Брежнева. Он, несомненно, помолодел. По оценкам экспертов Генеральный секретарь выглядит как десять, пятнадцать лет назад. В связи с этим нами предприняты меры для получения информации о лекарственном препарате (препаратах), который принимает Брежнев, - он еще раз зло усмехнулся. Если это Андропов, то хрен что эти канадские разнюхают. - А вот свои могут что-то и знать. Запросить, что ли, разрешения на поездку в Москву? Представиться же новому министру индел надо, со своими поговорить. Да смерть Джермена какая-то загадочная, узнать получше, что произошло…»
Неожиданно в дверь постучали.
- Войдите, - удивленным тоном разрешил он. – «Просил же не беспокоить. Или опять что-то произошло?»
Неожиданно для него в дверях появился «советник по культуре», он же резидент КГБ.
- Что случилось? – еще больше удивился посол.
Вошедший аккуратно закрыл дверь, после чего быстро достал из кармана что-то вроде толстой авторучки.
- Именем Союза Советских Социалистических республик, вы приговорены… - успел еще услышать посол сквозь возникший в ушах шум…
В газете «Правда» был напечатан некролог, о смерти по причине инфаркта миокарда верного ленинца, посла СССР в Канаде Александра Николаевича Яковлева, подписанный новым министром иностранных дел и группой товарищей из Политбюро. Ни Брежнева, ни Суслова, ни Черненко среди подписавших не было.

XIV. Медвежуть

Северный холодный, колючий, ветер дул сильно. И нёс с собой запах чего-то непередаваемого. Для одних людей это был запах зимы, с которым были связаны радостные ожидания катания на коньках, дальних лыжных походов. Кто-то готовил снасть для зимней рыбалки, заботливо собирая красненького мотыля или чего погорячее, в смысле заветную фляжечку с горячительным напитком. Другие любители более активных видов отдыха точили коньки, обновляли обмотку клюшек. Клич «Шайбу! Шайбу!» уже звучал в их сердце и волновал кровь. Хоккей… как красива и всепоглощающа эта игра. Достаточно буквально небольшого пятачка залитого льдом и вот уже слышны веселые крики детворы, стуки клюшек хоккеистов. По всей советской России и Союзу есть мало мест, где не знали и не играли в хоккей. Поистине это великая игра. Даже в жарких республиках Средней Азии играли в хоккей, но на траве.
Да, прекрасен запах холодного зимнего ветра для простого советского труженика. И не беда, если где-то еще не было электричества или не показывал телевизор. Советский человек любил зиму, как неотъемлемую часть своего бытия. Но существовала в советском обществе одна группа или, лучше сказать, порода, подвид людей, существование которых, как ни прискорбно говорить, отравляло все страны, народы и континенты. Увы, советское общество не миновала сия чаша, хотя и могла бы миновать. В смысле, значит, заслужили его на своей земле. Это многочисленное племя чиновников. Для советских чиновников зимний ветер ноября тысяча девятьсот восьмидесятого года навевал тревожные ожидания. Сердце учащенно билось, и где-то екало в правом боку. К тому же пропал аппетит и желание посещать столь желанные сердцу рестораны, и устраивать шумные и веселые посиделки в санаториях закрытого типа. За прошедший месяц многие решения родного и, в общем своего, советского правительства оказались до безобразия жестокими и непонятными.
«Наш дорогой Леонид Ильич», словно одержимый злыми джинами, с упорством осла, (ну по другому не скажешь, и где спрашивается его совесть, так доставать «бедных»?) стал сокращать численность чиновников. Утешало чиновничье племя то, что их, как и самых древних насекомых - тараканов истребить было невозможно. И чиновники, как и эти вездесущие насекомые, выживали во все времена. И при царях-батюшках, то бишь Рюриках, а потом и Романовых. И при отце народов жили всегда не плохо. Правда, не надо лукавить, при Иосифе «Грозном» полегло тараканьего племени не мало. Только вроде прижился, нашел кормушку, вдруг приходят ночью с малиновыми петлицами в шинелях, сажают в черный "воронок" и поминай, как звали. Где нибудь на Колыме лес валит былой ловкий чиновник. Перешел, видать, кому-то дорожку, вот и «стукнули», куда надо. Но ничего, минуло и это. Пригрело солнышко и тараканчик, глядь, опять лапками, да длинными усищами шевелит - вот он, какой я - бойся меня. Можно вспомнить и неугомонного Никитку - кукурузника. Тоже не приведи Господи был правитель. Не было при нем покоя «древнему» племени, все обидеть норовил. То сокращает, то укрупняет, то разукрупняет. Ну не давал, паразит, возможности напитать ненасытное тараканье брюшко. Тут уж не до "крошек с барского" стола компартии. Но и здесь не оставил подземный хозяин своё племя - убрал Никитку. Пусть теперь сам на котлетках посидит за семь копеек штука. Все перетерпели, настали наконец добрые, сытные времена. Пришел вроде бы свой (бывший партийный функционер как-никак) плоть от плоти чиновничьей, генсекушка - наш Леонид Ильич. И, если бы можно было, то есть не так жалко золотишко, отлили бы Лене памятник, все честь по чести. Но вот теперь племя вездесущее одолевало сожаление, может стоило отлить? И пронесло бы, в смысле так и сидел бы Генеральный секретарь у себя в Кремле, вешал бы на грудь, хоть ежегодно, очередной орден или медаль. Носи, дорогой ты наш Верховный главнокомандующий, не жалко. Только нас не трогай и не беспокой. Так нет - опять грозовые тучи сгущаются над головой. Нет, не радовал зимний ветер - воздух больно холодный, вреден для тараканов такой воздух.
Действительно, после Пленума ЦК, в Викторина словно бес вселился - буквально запилил генсека. Все вспоминал саблю золотую с каменьями, поднесенную чекистами, ковер от Рашидова и другие подарки. Ильич держался долго, но, в конце концов, и у него терпение лопнуло. Таким дерганным Брежнева не видели давно. Но видимо всякому овощу свое время, как и всякой вещи под небом. Что-то сломалось в Ильиче. На следующее утро приказал все свои подарки свезти в музей Революции или в музей Вооруженных сил, включая особенно любимый и лелеемый военный мундир, со всеми килограммами орденов и медалей. Оставил у себя лишь те награды, что получил в войну.
- Знаешь Витя, а ты прав. Ну глупо, по детски получилось. Всё, как дитя малое, медали и ордена на грудь вешал - тешил свое самолюбие. Как будто свои военные ордена не заслужил и кровь не проливал. Ну а самую главную награду я уже получил – живой. А сколько не вернулось с войны домой?
С утра следующего дня, после часовой разминки в бассейне и легкого завтрака, Ильич, к ужасу начальника охраны, приказал ехать в Москву. Цель поездки - завод «Красный пролетарий».
«Ильич, пора уж тебе быть попроще, - зудел Викторин, - ну пообщайся с народом. Хватит по кремлевским кабинетам таскаться. Дело это хоть и хорошее, но толку от этого много не будет, если «снизу», от простого труженика поддержки нет. Рабочий человек сразу видит и на своем хребте чувствует, для кого и ради чего власть реформы затевает. Давай, Лень, хватит спать, пора дело исполнять.
- Надо мне действительно, Вить, к народу поближе. Я ведь в молодости сам у верстака слесарного стоял и что такое мозоли на руках знаю. Рабочий человек это становой хребет нашей партии, а я генеральный секретарь, - нахмурив брови, добавил решительно, с твердым сердцем - тут спать некогда, пора дело делать».
И уехал в Москву. На заводе, всё же успели предупредить местное начальство, готовили встречу. И торжественное собрание, богатый стол, и плакаты с многочисленными высказываниями генсека, типа «Экономика должна быть экономной». И, конечно, множество портретов . В общем, все как обычно. Необычно было другое, сам Брежнев, увидев приготовленную встречу, махнул рукой и, игнорировав приготовления, пошел в цеха. И тут генеральный секретарь открылся с совершенно неожиданной стороны. Брежнев был человек компанейский и вникал во многие вещи. Мог и пошутить, и поговорить с простым рабочим. Шлифовщик пятого разряда Комаров Михаил Иванович проработал на заводе почти всю свою жизнь, исключая то трудное послевоенное время, когда молодого деревенского паренька призвали служить в армию. Пришлось даже повоевать в Львовской области, с фашистскими бандитами - бандеровцами. С тех пор как отморозил ноги, лежа на снегу в засаде, болели они, особенно в старости. Поэтому обедал старый рабочий, не отходя от рабочего места, прямо тут же за своим верстачком. Ну конечно для настроения принял и стаканчик «беленькой». Это что бы время быстрее шло, да и веселей работалось. И узнав о митинге, встречать кого-то не пошел. А подойдя к верстачку, по случаю пропускал ещё стаканчик. Настроение становилось бодрее. Станок плоскошлифовальный тихо, разбрызгивая веер искр туда - сюда, работал. Станок, конечно, уже видавший виды - импортный «АРТЕР», американский, тридцать шестого года выпуска. Работал исправно, хотя и ремонтировался не раз. И когда вдруг, перед его работающим станком сгрудилась толпа, то поначалу не очень-то и смутился. Видали разных гостей и проверяющих на заводе. И собирался шлифовщик выпить было, но неожиданно перед ним возник «наш дорогой Ильич». Из полуоткрытого шкафчика за спиной рабочего было видна стоявшая на полке чекушка. На газетке рядом была разложена нехитрая снедь - несколько кружков колбасы, четверть черного хлеба и половина луковицы. Брежнев понимающе подмигнул работяге.
- Ну что закусываем? - Стоявший за спиной генсека директор завода спал с лица. Дружно побледнели начальник цеха и парторг завода. За спиной, как в улье, встревожено зашептали. Ильич сначала нахмурил брови: «Смотри Викторин, распустились совсем, выпивают прямо на рабочем месте. И где соблюдение техники безопасности, где качество работы? Ну, я им дам!
- Леня, только не вздумай орать на рабочего. Сам в своем рабочем кабинете не позволял себе рюмку? А? То-то. Ну, а пьют не от хорошей жизни. Ты посмотри, на каком оборудовании человек работает. Где уж тут качество работы. А начальников до ж... И все требуют - давай. Вот он допинг и принимает. Хотя, конечно, так и спиваются люди. И куда руководство местное смотрит? Вот их и взгреешь».
Ильич подошел вразвалочку к шлифовщику. Посмотрел на рабочего, нюхнул воздух. В нос шибануло густое «амбрэ». Рабочий взволновано перекладывал инструмент, руки слегка подрагивали. Генсек обернулся к стоявшей за спиной толпе.
- Тааак... здесь всё ясно. А где мастер участка?
Мастер участка Котов в свое время был лучшим рабочим. Но тяжелый труд и неурядицы в семье сильно напрягали. Способ выхода из семейного кризиса после развода был прост - пропустил стаканчик и легче. И все чаще стал Котов прямо на рабочем месте прикладываться к бутылочке. А сегодня, как обычно с утра, он уже заглядывал в свой шкафчик - поправлял здоровье. И когда на его участке появилось высокое начальство, предпочел скрыться в инструментальной… Ильич нахмурил брови. Перед ним происходило перемещение начальствующих лиц, но никто не выходил.
- Так, мастера нет. Где начальник цеха? - Из толпы вышел высокий, под два метра роста, с почти казацким чубом и повисшими усами, но бледный как смерть, начальник цеха Борисенко. Был он нрава веселого, силы не мерянной и прошел все ступеньки карьерного роста от станочника до начальника цеха. Сейчас он ждал только худшего.
- Ну, подойдите, товарищ начальник, поближе. Мы поговорим пока с Вашим подчиненным, а вы послушаете.
Участникам войны всегда есть о чем поговорить. Поговорили хорошо, спокойно, Брежнев слушал все внимательно. Потом Ильич, уже собираясь уходить, спросил, что мол, Иваныч тебе надо? Как у золотой рыбки можешь попросить.
Шлифовщик указательным пальцем с черным обломанным ногтем постучал по бутылке. Та жалобно розвенела - Дзинь, дзи- инь…
- Вот, Леонид Ильич, смотри. Водочка-то дорогая стала, особенно и не разгуляешься. А пожелать, ...так это ... главное, что бы был мир. Не допустить войны проклятой. Вот это я и желаю, - ухмыльнулся Комаров
- Посмотрим, чем могу помочь - Брежнев, поманил пальцем начальника цеха. - Рабочего отправить домой, пусть отдыхает. Но строго не наказывать, предупредить, лишить премии. А ты сам, голубь, становись к станку. Не можешь заставить соблюдать порядок, работай за него сам. - Генсек засмеялся и пошел.
Но скоро появилась в магазинах новая водка по 3 рубля 12 копеек. Прозвали ее в народе «Брежневка».
Поговорив с рабочим, Ильич в окружении обеспокоенных руководителей предприятия прошёл, минуя банкетный зал, в кабинет директора. Было о чём поговорить. Тут уж Брежнев отыгрался на чиновничьей братии по полной программе за все те слова, что говорил ему Викторин. На совещании кроме чиновников завода присутствовало всё руководство горкома и новый премьер Байбаков. Генсек, заглядывая в записку и не стесняясь «татарских выражений», охарактеризовал положение в нашей тяжёлой промышленности.
- Начальников до ..., а порядка нет. Станки до сих пор тридцатых годов выпуска. Это рабочим надо сказать спасибо, что они ещё работают. А вы, какого …смотрите? Почему не внедряются активно станки с ЧПУ? Все новые станки должны выпускаться только с ЧПУ. Мне тут вот стало известно - Ильич глянул в записку - на западе давно используются гибкие системы производства. Вы про это не знаете? Пока мы все в ж ... не оказались, гибкие системы надо срочно внедрять и у нас. И прекратить практику строительства заводов-гигантов. Это уже к Вам, товарищ Байбаков. Лучше иметь семь небольших заводов, чем один гигант. И что мне Вам объяснять? Вы какого ... тут сидите? Кого возглавляете? Что делаете? Тут ночей не спишь, голову ломаешь, как быть, а над вами не каплет, как я погляжу. Товарищ Байбаков, занимайтесь делом! Снимайте любого чиновника, а то много их тут развелось - сокращайте вдвое, не меньше. Хватит штаны просиживать! При Сталине за такое вы бы уже давно лес валили!...
После этого памятного выступления генсека министерства и ведомства залихорадило. Слухи, один другого страшнее, ходили по кабинетам и коридорам, заставляя вздрагивать исподтишка крестится даже неверующих. Но одновременно, имея перед глазами такую перспективу, многие начали действительно работать, а не имитировать бурную деятельность. Страна почувствовала крепкую хозяйскую руку Ильича. И, как водится, Брежнев пошёл по проторенному пути, проложенному ещё великим «другом физкультурников». Сталинский пример закручивания гаек был понятен и близок всему народу. И всё чаще стали встречаться на дорогах грузовики и автобусы, на которых, за лобовым стеклом уже стояли две фотографии. К Сталину добавился Брежнев.
Родное ведомство Андропова не зря получило подарки от генсека. Повышение статуса КГБ почувствовали на себе все слои населения. Теперь и на улицах, и в магазинах, и в кинотеатрах, да вообще в любом общественном месте могли подойти двое в штатском и спросить прямым текстом. - А что Вы здесь делаете в рабочее время, гражданин (или гражданка)?
Улицы городов в рабочие часы стали пустеть на глазах, как при просмотре незабвенного и неповторимого Штирлица. На заводах карающая рука органов также стала наводить порядок. Начались тяжёлые, трезвые, безпохмельные времена. Ни тебе «здоровье поправить», ни выпить, ни закусить на рабочем месте. Статья трудового кодекса о пьянстве заиграла новыми красками - нарушителей ударили рублём по карману. В семьях с пьющими мужьями облегчённо вздохнули жёны, "Слава тебе, Господи! Спасибо генеральному секретарю". На предприятиях контроль и учёт всего: материалов, комплектующих и готовых изделий. КГБ и ОБХСС совало нос абсолютно во всё. Могли остановить любую машину, с любым грузом и задать вопрос.  - Куда это дровишки, вестимо? - И не волнует их, чья это машина, и какие номера...
Жуть! И только воет за окном северный ветер…