[fragment]Пролог[/fragment]

23 июня 2025 года
Вчера всю ночь в северной части неба колыхались тяжёлые занавеси северного сияния, ползли по небу звёздочки спутников — так много одновременно она их ни разу не видела, — а сегодня небо поскучнело. Звёзды спрятались, и даже показавшаяся из-за сопок Луна едва проглядывала сквозь дымку. Опять, наверно, где-то лесные пожары идут.

Мама с бабушкой удивлялись — никогда в жизни северное сияние у них здесь не случалось. Мама родилась в этом посёлке и даже восьмилетку закончила. В те годы здесь ещё школа имелась. В техникум мама пошла, когда бабушка с дедушкой вышли на пенсию и решили в Красноярск к дяде Фоме перебраться. А потом дедушка умер, и бабушка перебралась к маме. Та в то время уже в Москве оказалась. Там она встретила папу, и они поженились. Бабушка к нам приехала, когда узнала, что я должна была родиться. Потом возилась со мной до шести лет, отдала меня в школу, а сама вернулась сюда. Говорила маме, что ей в Москве неуютно. Шумный город и суетной. И дышать трудно. Воздух там невкусный.

Северное сияние в этих широтах явление и впрямь необычное. Красиво, конечно — тяжёлые занавеси из зелёного атласа, по которым мелькают красные и оранжевые всполохи. И всё это высоко-высоко в небе — где-то в ближнем космосе. Плохо только, что из-за этих занавесей мобильная связь оборвалась. Местные говорят, что такое частенько бывает. Как на Солнце лишние пятна появляются — так вот вам и здрасьте! — посидите-ка пару дней без всякой связи с внешним миром. Ну не совсем без связи, конечно. Если что-то срочно нужно, можно сбегать на почту — она тут, рядом с продмагом — и телеграмму отправить.

А связь очень нужна! Вот прямо позарез нужна! Виталька не успел ответить на её последнюю запись в блоге, — она её отослала как раз вечером, буквально за час до того как в небе первые сполохи появились. Теперь вот сиди и гадай — это он обиделся или и впрямь Солнце свои шуточки шутит? Хоть бы смайлик малюсенький прислал, что ли? Для маленького смайлика Солнце, наверно, не помеха? Или смайликам сюда тоже нельзя?

Как назло у бабушки в доме интернета нет. Никакого! Ни проводного, ни беспроводного. И спрашивать бабулю, где тут подключиться можно, бесполезно. Не понимает она в этом ничего. К маме обращаться боязно. Она про Витальку вообще слышать не хочет. Злится даже, когда его имя в разговоре всплывает. В эту сибирскую глухомань её с собой потащила только для того, чтобы они с ним хотя бы месяц не виделись. Говорит, отдохните уже друг от друга маленько!

Сбегала к соседке через дорогу — понадеялась, что та знает. Всё-таки не старая она женщина — ей тридцати ещё нет, — но тоже мимо. Для начала пришлось долго объяснять ей, что такое интернет, и на кой чёрт он людям нужен, а потом вдруг поняла, что говорить с ней о таких вещах смысла не имеет, попрощалась как попало и удрала на улицу.

Если человек не видит разницы между мобильным и беспроводным подключением, и не слышал о том, что такое вайфай, то говорить с ним бесполезно. Только время напрасно потеряешь. Пообещала себе, что потом ей всё-всё подробно расскажет. Честно! Сейчас вот только с Виталькой быстренько свяжется, а вечером придёт к ней и займётся ликвидацией пробелов в её образовании.

На улице постояла маленько, подумала, к кому здесь ещё можно обратиться. Выбор небольшой. После закрытия шахты, на которой дед до самой пенсии работал, из всей интеллигенции в посёлке остался только председатель поселкового правления, потом ещё бывший директор бывшей школы — он тоже пенсионер, как и бабуля — и поп местной церквушки. Ну ещё бухгалтер в поселковом правлении, наверно. Но та вряд ли сможет помочь. Она тётка в возрасте, а опыт показывает, что здесь даже сравнительно молодые люди плохо в реалиях современной городской жизни ориентируются.

В церковь с такими вопросами лезть не хотелось. Привяжутся ещё с разговорами о боге. Эти и в Москве всех уже до печёнок достали. Ходят по квартирам с постными лицами, — черные костюмы, белые рубашки, модные галстуки, — а у самих в глазах пустота. Ничего, кроме неприкрытой жадности. Зомби настоящие. Хуже зазывал возле магазинов и всяких забегаловок, которые тебе свои рекламные проспекты за шиворот готовы засунуть.

Виталька говорил, что этим, из церкви, главное хоть как-то к тебе прицепиться, вовлечь в разговор, а там, мол, только держись. Их специально обучают лопухов и простодушных обманывать. Заболтают, закружат, уговорят в свою церковь вступить. Многие, говорит, все свои сбережения и даже машины с квартирами на них переписывают, а сами в монастырь уходят. Страшные дела творятся. Почему власти не вмешиваются?

Нет, в церковь ни в коем случае нельзя! Остаётся только правление.

С председателем ей повезло. Продвинутый дядька. Всё с полуслова понимает. Представился ей Фёдором Васильевичем. Красивая у него фамилия — Милославский! В какой-то книжке такую встречала. И сам он тоже симпатичный. Высокий, сильный, волосы густые, тёмные, с проседью на висках. При тёмных волосах и бровях серые глаза смотрятся классно. Но, к сожалению, очень старый. Ему никак не меньше сорока. Интересно, а как Виталька в свои сорок лет будет выглядеть? Нет, прыщи, которые его уже достали, скорее всего исчезнут. Они у него от гормонов. Или от их недостатка? Неважно! А вот что насчёт фигуры? А вдруг у него живот появится? Он же совсем неспортивный. Вытащить его из дома — это всегда большая проблема. А у этого дядьки живота совсем нет. Ловкая у него фигура. Бывший спортсмен наверно.

Фёдор Васильевич посоветовал ей сбегать на гору к военным. От них стоящая на большаке вышка мобильной связи немножко видна. Он и сам туда ходит, если проблема со связью, а позвонить нужно.

Идти недалеко. Два километра, если по широкой гравийке, а напрямую, через растущую у подножья сопки небольшую берёзовую рощицу и далее, через поросший травой и багульником довольно крутой склон, и полкилометра не наберётся. Для пятнадцатилетней девушки симпатичной наружности, каковой она вне всякого сомнения является, полчаса неторопливой ходьбы.

Там у них неподалёку небольшая воинская часть имеется. Раньше-то она большой была — даже солдаты в ней служили, — в самоволку к ним в посёлок за самогоном бегали, — а в девяностых что-то изменилось, и почти всех их разогнали. Осталось не более десятка, и все как один офицеры. Коттеджи там у себя на сопочке поставили, семьями обзавелись. Даже детишки у них время от времени рождаются. Но в продмаг они по-прежнему в посёлок бегают. У них там своего магазина не имеется. Так бабушка маме рассказывала.

Не помог совет Фёдора Васильевича. Нет, связь там действительно имелась, и сигнал был хорошим, но интернет почему-то оставался недоступен. Да и позвонить никому не получалось. Ни Витальке, ни папе, ни Люське. Да вообще никому!

Катя сидела со своим смартфоном на большом тёплом валуне в паре метров от забора из колючей проволоки. Когда уже почти отчаялась и решила возвращаться, за спиной послышался шорох. Она оглянулась. По ту сторону забора стояла большая овчарка со свисающим из пасти ярко-красным языком и смотрела на неё. Смотрела не сердито, а весело. Потом собака громко гавкнула и оглянулась назад. Кусты позади неё заколыхались, зашелестели, раздвинулись и теперь кроме собаки на неё смотрел ещё и военный человек. В кепи с коричневой кокардой и в камуфляжной куртке. На плече узкий погон с тремя звёздочками. Полковник? Или подполковник?

Виталька как-то раз спорил с Сашкой Домбровским о том, сколько звёзд на погонах у военных. Кажется, они согласились, что подполковник по званию младше полковника, и у него, соответственно, звёзд на погонах должно быть меньше. Забыла только, сколько именно. Одна или две? А у этого целых три! Получается, полковник? Но он слишком молод. Ему лет двадцать пять максимум. Разве бывают полковники в таком возрасте? Чёрт, и спросить не у кого!

Человек со звёздочками негромко икнул и извинился.

— Пардон, мадам... Вы кто?

— Не мадам, а мадемуазель! Можно фройляйн или пани! — наставительно поправила она его. — Скажите, у вас интернет есть?

— Кто у нас есть?

Человек с собакой переглянулись и снова уставились на неё. Собака негромко, вполголоса, гавкнула и переступила на передних лапах. Казалось, хотела сказать: «Ты бы, девушка, яснее свои мысли выражала. Мы тут люди военные, — ать-два! — таких сложных вещей понимать не обязаны».

Вот вечно она торопится! И мама ворчит по этому поводу, и папа постоянно замечания делает. Люди не понимают, когда с ними как с самим собой разговариваешь.

Она поднялась с камня, затолкала мобилу в задний карман джинсов, одёрнула короткую курточку подошла к забору и громко поздоровалась:

— Здравия желаю, товарищ полковник! — и руку к голове бросила в военном салюте. Она такое сто десять раз в кино видела, поэтому получилось довольно ловко.

Военный выбрался из кустов и подошёл к сидящей собаке. С большим интересом выслушал её приветствие и в заключении почесал нос. Он у него прямо как у Петрухи из «Белого солнца» — «уточкой» и облупился от солнца. Он, кстати, весь на того красноармейца походит, и не только носом. Такой же светловолосый, невысокий и худенький.

— Видал, Гром, как меня повысили? — обратился он к собаке. — Из старших прапорщиков прямиком в полковники. Я, в принципе, доволен. А ты?

Собака на это промолчала, только снова переступила на передних лапах, широко, с прискуливанием, зевнула, с лязгом захлопнула клыкастую пасть, вновь её открыла и вывесила блестящий от слюны язык наружу. Это они так охлаждаются, когда на улице жарко. С помощью языка. А военный снова поднял на неё глаза, выпрямился, ответно отсалютовал и громко сказал:

— Вольно, товарищ мадемуазель! И запомните: руку к пустой голове не прикладывают!

— Она у меня не пустая!

— Пустая! Накомарник за головной убор не считается. Тем более он у вас не на голове, а за спиной!

— Гм… А вы старший прапорщик? — сменила она тему. Когда чувствуешь, что ступил на незнакомую почву, нужно срочно менять тему. Иначе впросак попадёшь. Это азы, батенька! Так Виталька всем своим оппонентам отвечает, когда какой-нибудь спор возникает. То есть почти каждый день. Он любит поспорить на форумах.

Военный кивнул, с интересом рассматривая её лицо.

— Старший. Самый старший. Старше не бывает. А всё же, как вас зовут, товарищ мадемуазель? И с какого такого облака вы к нам сюда спустились?

Пришлось представляться. Это надо было с самого начала сделать. Всё-таки воинская часть, секреты всякие, военная тайна там. Интересно, если я его спрошу, он расскажет мне их самую главную тайну? Похоже, я ему понравилась. Вон как разглядывает. Хорошо что забор между нами. Хотя нет, плохо. Так можно было бы Грома погладить.

Военный тоже представился, только почему-то назвал себя прапорщиком, а не старшим прапорщиком. Так и сказал: «Прапорщик Веселов Максим Иванович!» Естественно, она переспросила:

— Так прапорщик или старший прапорщик?

— Старший прапорщик. Так принято представляться. Вот, к примеру, звонит вам командующий округом, генерал-полковник,.. — он запнулся и на всякий случай переспросил: «Я извиняюсь: вам уже звонил когда-нибудь командующий округом?»

— Нет, не звонил. А вам?

Максим Иванович огорчённо вздохнул.

— Нет, тоже не звонил. Уже третий год жду, а он всё не звонит и не звонит!

И тут она поняла, что её разыгрывают. Рассмеялась, конечно, но тут же вспомнила о скобках на зубах и рот ладошкой прихлопнула. Мешают они, и улыбка из-за них некрасивой делается. Как будто зубы у неё не белые, а чёрные. Скорее бы их уже сняли! Надоели!

А Максим Иванович усмехнулся в ответ и продолжает:

— Ладно, если не звонил, то вот вам другой пример. Скажем, зарядили вы орудие и докладываете, как положено по уставу: «Орудие к бою готово! Докладывал старший прапорщик Веселов Максим Иванович! Размер сапог — сорок первый, противогаз — номер второй!» Пока вы всё это говорите, вражеский танк с линии прицела безусловно исчезнет, потому что в нём тоже не дураки сидят, и вам придётся орудие перенацеливать. — Он улыбнулся и закончил. — Поэтому мы, военные люди, экономим на словах. Не старший прапорщик Веселов, а просто прапорщик Веселов! И не Максим Иванович, а просто Максим! Можно на ты... — и руку сквозь проволоку для пожатия просунул.

Она, конечно, его руку осторожно пожала и сказала, что хоть она уже совсем почти взрослая, — в десятый класс гимназии перешла, — но ещё не окончательно привыкла, чтобы её Екатериной Сергеевной называли. Поэтому к ней тоже можно на ты и по имени.

Он на это ещё шире улыбнулся. Хорошая у него улыбка. Открытая. Так и хочется в ответ улыбнуться. А ямочки на щеках такие, что им любая девушка позавидует!

Из дальнейшего разговора выяснилось, что про интернет он понимает побольше её, потому что служит в этой части связистом. Сказал, что Гром в таких вещах тоже очень хорошо разбирается, но тут она ему уже не поверила. Опять разыгрывает!

Посмеялись, а потом он объяснил, что с интернетом уже второй день проблемы. Более того, не работает даже сверхнадёжная радиорелейная связь, вышку которой она может наблюдать, если посмотрит вон туда — он рукой показал, куда именно нужно смотреть. Там, действительно, над верхушками сосен возвышалась высокая и тонкая решётчатая мачта с четырьмя тарелками. Она её и раньше заметила, но посчитала, что это спутниковые тарелки. Удивилась ещё, зачем их так много.

Максим объяснил проблемы со связью так же, как и бабуля, — мол, магнитная буря, вызванная солнечным ветром. Скоро должно устаканиться. Редко так бывает, чтобы связь больше чем на день прерывалась. Обычно всего на пару часов.

А потом земля у них под ногами затряслась, зашаталась и загудела. Как будто в огромный барабан ударили. Она даже присела — так страшно стало. Успела заметить, что верхушки сосен и вышка сильно мотаются из стороны в сторону. Прямо как будто из мягкой резины сделанные. Максим тоже присел и даже руками о землю опёрся, а Гром упал на брюхо и громко заскулил. И тут за спиной у Максима громко завыла сирена.

Он вскочил на ноги, кивнул ей и, не разбирая дороги, кинулся в кусты, из которых появился. Прежде чем окончательно исчезнуть, уже почти скрывшись в кустах, повернул к ней ставшее очень серьёзным лицо и крикнул что-то. Кажется, что они ещё увидятся…

Она ещё бежала вниз по склону, с опаской поглядывая вверх на качающиеся вразнобой верхушки деревьев, на суматошно мечущихся над ними птиц, когда внизу, в посёлке, зазвонил колокол, и, с небольшой задержкой, завыла сирена гражданской обороны. Уверенности всё это не добавляло, и Катя припустила со всех ног.

По улицам посёлка в сторону правления бежали перепуганные люди. На той же площади располагалась и церковь, колокол которой не переставал тревожно звонить. Она кинулась туда же, потому что в толпе бегущих увидела быстро шагающую бабулю, и маму, которая тащила её под руку. Догнала их и подхватила бабулю под другую руку.

На крыльце правления их ждал Фёдор Васильевич. Он хмурился и поглядывал на часы. Дождавшись, когда все соберутся, он закричал в толпу:

— Товарищи! Я только что получил сообщение от военных! Разрушена плотина Саяно-Шушенской ГЭС. Они опасаются большой обратной волны по притокам Енисея. Может дойти и до нас! Сейчас без паники возвращаемся по домам! Первым делом собираем всё необходимое на первое время! Документы, деньги, продукты на пару дней! Нательное бельё, тёплые вещи и одеяла! Фонари и свечи! Не забываем спички и зажигалки! Отпускаем с привязи собак! Выгоняем на улицу кошек! У кого есть коровы или овцы — выгоняйте их на улицу! Открываем свинарники, курятники и клетки с кроликами у кого есть! А сами убегайте! Не пытайтесь спасти животных! Для этого нет времени! У нас в запасе не больше часа! А может даже и меньше! Все быстро поднимайтесь к воротам воинской части! Там вас ждут и скажут, что делать дальше! Не забывайте про стариков и детей! Не теряйте времени и расходитесь! И не паникуйте! Всё будет хорошо, если вы не потеряете головы! Всё, приступаем!

Что тут началось! Предупреждение о панике не помогло. Запаниковали. В толпе закричали женщины. Катя и сама испугалась, но слова Фёдора Васильевича она поняла хорошо. И про домашних животных тоже. Прекрасно поняла она, зачем нужно отвязывать собак и выгонять из дома кошек. У них на улице появится шанс не захлебнуться в закрытом доме или в коровнике, или же сидя на цепи во дворе. Почему-то именно эти слова заставили её сразу и бесповоротно поверить в то, что это никакая не шутка и всё очень и очень серьёзно. Видела она в интернете, что творилось где-то в Индонезии, когда в город волна цунами зашла. И сколько трупов она после себя оставила. Там больше ста тысяч человек погибло!

Она растормошила впавшую в ступор маму и сказала, что бабуля должна прямо сейчас, без всякого промедления, топать наверх. Она медленно ходит, и помощи от неё в доме будет немного. Они с мамой и без неё справятся. Бабуля упёрлась было, но тут мама проявила характер. Сказала ей, что нет времени дискутировать, и Катька дело говорит! Им потом в сто раз тяжелее будет её в гору тащить да ещё и вещи на себе переть! Короче, уговорили!

Кстати, многие так же поступили. Отправили своих стариков прямо с площади на дорогу к воинской части. А они с мамой побежали к дому…

Волна была. Да ещё какая! Она всё видела своими глазами. Когда пристроила маму с бабулей, тут же забралась по лестнице на плоскую крышу стоящей неподалёку от казармы кочегарки. Там уже много народу собралось из тех, кто помоложе.

Сначала до их ушей донёсся гул с треском. Это трещали деревья, ломавшиеся под напором воды. Опять верхушки деревьев суматошно мотались из стороны в сторону, и по ним можно было определить, где идёт волна, и как быстро она приближается. Хорошо, что бабуля с мамой от казармы этого не могли видеть. Испугались бы, наверно, сильно.

Когда волна величаво показалась из-за кромки леса — он начинается в паре километров ниже по течению — и краем своим начала пожирать полого спускающееся к берегу поле, ещё не было страшно. Она  казалась невысокой и безобидной, но буквально через секунды она достигла крайних домов посёлка и начала крушить всё на своём пути. Как бритвой срезала заборы, дома, деревья и даже фонарные столбы.

Коров было немного — их в посёлке всего шесть семей держали, и все они к моменту прихода волны паслись на лугу за посёлком. Побежали, конечно, но куда им было убежать от волны. Их всех утащило в реку вместе с домами, с лодками и машинами, когда первая волна прошла. Больше их никто не видел. Собак спаслось довольно много. Они успели удрать на гору. Уцелели и некоторые кошки.

Она стояла на крыше и плакала, потому что на её глазах мутная вода неумолимо и равнодушно превращала живое в неживое, и это было очень страшно. И ещё одно она поняла, стоя там и размазывая по щекам слёзы. То, что природа неизмеримо сильнее человека, который нахально называет себя её царём! Царь он только до тех пор, пока природа не возьмётся за него всерьёз. Тогда он тут же превращается в мокрую, перепуганную болонку. Скромнее нужно быть, батенька!

Отвлёк её от мрачных мыслей голос. Она оглянулась и увидела Фёдора Васильевича. Он стоял, держа руки на плечах двух девочек. Одну, русоголовую, с конским хвостом, пожалуй, можно было бы назвать и девушкой. Ей лет тринадцать — четырнадцать. Другая, светловолосая, с толстой, длинной косой, была помладше — лет десять. Как они в своих домашних халатиках и тапочках сюда взобрались? Все трое смотрели на высокую пристройку к церкви. Кажется, она колокольней называется. Или звонницей? Она каменная, поэтому наверно и уцелела. Сейчас она стояла по пояс в мутной воде, противостоя её напору и от неё, как от движущегося на полном ходу носа корабля, расходились в обе стороны усы.

Старшая девочка плакала, прикрыв нос и рот ладошками, и, похоже, не замечала ничего вокруг и не слышала голос Фёдора Васильевича. Её глаза были прикованы к церквушке. Младшая девочка не плакала. Она улыбалась, но улыбка её была какой-то растерянной. Чувствовалось, что она тоже вот-вот расплачется, потому что губы у неё дрожали.

— С вашим батюшкой всё будет в порядке, — говорил Фёдор Васильевич. — Через час — другой вода уйдёт, и тогда он сможет спуститься. Он отважный человек. Вы можете им гордиться.

Она снова посмотрела на церковь и поняла, о ком он говорил. На самом верху, под куполом, там, где между колоннами просматривался силуэт висящего колокола, виднелась маленькая фигурка. Одетый во всё чёрное человек смотрел в их сторону и, кажется, молился. И тут она вспомнила, что звон колокола был слышен до самого того момента, когда из-за леса показался гребень волны. Не успел убежать? Или специально остался? Почему дочери должны гордиться своим отцом?

Додумать она не успела, потому что Фёдор Васильевич обратился к ней.

— Нужно переставать плакать, Катюша. Займись делом.

Она вытерла слёзы, последний раз шмыгнула носом и спросила:

— Каким, например?

— Сейчас спускайся вниз и обойди людей. Нужно выяснить, все ли успели убежать наверх. Не остался ли кто в посёлке? Справишься?

— Угу, постараюсь. Хотя сейчас у всех такое настроение…

— Именно поэтому я и прошу тебя сделать это. Это переключит мысли людей на другое. Будь настойчива, но если почувствуешь, что человек не в состоянии разговаривать или сильно раздражён, то не настаивай. Обратись к другому. Поняла?

— Да, поняла. — Она, наконец, вытащила из пачки упрямый одноразовый платочек, развернула его и тихонько высморкалась. Дело он говорит. Нужно людей отвлечь.

Тем временем Фёдор Васильевич обратился к старшей из девочек. Та ещё плакала, но, кажется, уже могла что-то соображать. По крайней мере слушала, что он говорит.

— А ты, Сонечка, сейчас тоже спустишься вниз и тоже обойдёшь всех. Мне нужно знать, сколько у нас здесь детей. Записывай всех, кого увидишь. Имя, возраст, кто у него или у неё родители, в какой класс перешёл. Маленькие могут свой возраст не знать. Об этих будешь спрашивать у родителей. Поняла? А мы с Маришкой здесь побудем.

Девочка кивнула, вытерла слёзы, судорожно вздохнула и перевела взгляд на неё.

— Пошли? Вдвоём действовать будем.

— Нет, я отсюда начну, а ты спускайся. Здесь детей, кроме твоей сестры, нет. Это же твоя сестрёнка?

— Угу. Её Маришкой зовут. А Колька с мамой остался. Они там, возле казармы. Ну ладно, я тогда побежала.

***
Самым сложным был, конечно, тот, первый день. Она для себя назвала его «днём великого рёва». Про себя назвала, конечно. Если бы мама услышала, то, пожалуй, и по шее могла заехать. Ей такой юмор не нравится.

Впрочем, ей самой тоже было невесело. Оказывается, не все жители посёлка сумели спастись. В общей сложности соседи недосчитались тридцати четырёх человек. Ещё десятеро уехали на своих машинах в сторону большака. Может, и успели проскочить. Говорят, что через пару километров от перекрёстка с гравийкой, которая заканчивается у ворот воинской части, асфальтовая дорога идёт в гору. Туда вода скорее всего не добралась.

Ещё трое жителей посёлка отсутствуют, но этих нет уже давно. Пару месяцев назад, сразу после того, как в тайге сошёл снег, они уехали на какой-то заброшенный прииск. Там ежегодно собирается большая артель. Золото моют. Оказывается, в наше время ещё существуют золотоискатели. Прямо как во времена Джека Лондона.

Ещё четверых, тоже мужчин, в посёлке не видели уже давненько. Про двоих из них известно, что они занимаются охотничьим промыслом, и их следует ожидать назад только к сентябрю. Это если они ещё живы. Что с другими двумя — неизвестно. Возможно, подались в Красноярск в поисках лучшей доли.

А вот про тех тридцать четыре человека никто ничего определённого сказать не смог. Только плечами пожимали и руками разводили. Мол, ещё вчера или позавчера их в посёлке видели и даже с ними разговаривали, а сегодня к воинской части они не поднялись. И в толпе перед поселковым советом их не видели. Что с ними случилось? Фёдор Васильевич сказал, что пока что будет считать их без вести пропавшими, но люди полагают, что скорее всего их уже нет в живых.

Лишь про одного из этих тридцати четырёх — сельского пастуха — известно более или менее достоверно. Люди говорят, что он в последнее время сильно пил и на пастбище, скорее всего по своему обыкновению спал под каким-нибудь кустом и ничего не слышал — ни колокола, ни сирены. Считают, что этот-то наверняка погиб. Вместе с коровами.

Внизу встретилась с Сонькой и Маришкой. Сонька быстро справилась со своим заданием. Даже военных успела опросить. У них тоже трое детей нашлось, один из которых ещё грудничок. Ответила Соньке на вопрос, зачем они этим занимаются, так:

— Фёдор Васильевич прав. Я думаю, что любой командир после боя как раз этим и занимается. Собирает сведения о том, сколько солдат, прапорщиков, старших прапорщиков и генералов уцелело, сколько ранено и сколько погибло, понимаешь? Должен же он знать, с кем ему идти в следующий бой.

— Угу, понимаю. А почему генералов? — и уставилась на неё своими серыми глазищами.

— Что «почему генералов»? — не поняла она вопрос.

— Разве генералы ходят в бой?

— Ну… наверно, ходят. А что? — и честно созналась, что в военных званиях плохо разбирается. У них в семье никого военных нет. Папа даже в армии не служил, потому что у него белый билет. Очень сильная близорукость.

Долго люди не могли утихомириться, и сама она окончательно уснула лишь под утро, когда солнце над сопками начало вставать. Непривычно было засыпать в окружении почти ста пятидесяти человек, многие из которых громко храпят. И тесно им с мамой было на узкой койке. Она всё же рассчитана на одного человека, а не на двоих. Да и не привыкла она спать с кем-нибудь ещё. Если бы папа был здесь, то они  с мамой, наверно, уместились бы лучше. Им не привыкать спать в обнимку. А она никак не могла найти удобное положение ни для ног, ни для рук.

Всего в казарме имелось сорок двухэтажных коек. Четыре ряда по десять коек. Они стояли группами по четыре койки, между которыми друг на друге стояли по две тумбочки. То есть в общей сложности восемьдесят спальных мест и восемьдесят тумбочек.

Люди постарше и полные разместились на нижних койках, а молодые и худенькие на верхних. Мест для всех не хватало. Пришлось бросать матрацы прямо на пол.

Сонька с Маришкой забрались на соседнюю верхнюю койку, а их мама с младшим сыном Коленькой, которому ещё не исполнилось шести лет, устроились прямо под ними.

Только было начала засыпать, но тут шум, смех громкий, шаги, голоса. Она подняла голову с подушки, а это оказывается отца Соньки и Маришки доставили.

Его вызволяли группой из трёх человек, которую возглавил Фёдор Васильевич. Всех их снабдили болотными сапогами, верёвками и крепкими посохами. Вода к вечеру ушла и река стала казаться даже более мелкой, чем была до потопа, но в посёлке повсюду блестели огромные лужи грязи. Там, где от дорог хоть что-то осталось, разумеется. В основном всё, что когда-то было посёлком, включая и дороги, было завалено бытовым мусором, брёвнами от домов, досками от заборов и ветками из леса. Именно для этого и нужны были высокие сапоги и верёвки. Чтобы суметь хотя бы добраться до колокольни и благополучно вернуться назад.

Вернулись они все перемазанные с головы до ног грязью, но очень довольные собой. Смеялись даже, когда всей группой, включая и отца Михаила, ввалились в казарму. Именно этот смех её и разбудил.

Многие из тех, кто к тому времени уснул, тоже проснулись и тоже радовались. Женщины окружили сидящего на табуретке отца Михаила и кланялись ему. Некоторые даже вставали перед ним на колени и целовали ему грязные руки. Потом его жена Елена Сергеевна принесла тазик с чистой водой, растолкала всех, бухнулась перед ним на колени, стащила с него ставшие бесформенными от грязи сапоги, высоко закатала штанины брюк и мыла ему ноги. Плакала при этом сильно, потому что на ногах и на руках у него обнаружилось множество синяков, ссадин и даже порезов. Никому не позволила помогать, даже старшей дочери, хотя желающих было много. Сказала им всем, что это её и только её обязанность. Разрешила только одной пожилой тётке обработать ему раны йодом.

Вот интересно, как бы я себя повела, если бы такое случилось с Виталькой? Стала бы мыть ему ноги да ещё и плакать при этом?

Отредактировано Александр Раевский (11-06-2024 16:41:19)

Спасибо! Теперь сообразил. Значит синтаксис HTML я могу использовать в полном объёме?

Отредактировано Александр Раевский (11-06-2024 18:50:25)

[fragment="Глава 1. Фёдор Васильевич"][/fragment]

25 августа 2025 года
Вчера вечером не могла уснуть. Люди вокруг долго не хотели успокаиваться. Мужчины выходили в коридор, шли в котельную к печам, там курили махорку и возбуждённо спорили. Порой чуть до драк дело не доходило. А начались волнения позавчера, когда Михаил Иннокентьевич с Максимом установили высокую стремянку, просверлили в воротах на нулевом ярусе очередное отверстие, — на сей раз на высоте четырёх с половиной метров, — но просунуть наружу щуп радиометра, чтобы измерить радиоактивный фон, им так и не удалось.

Это значило, что слой снега снаружи вырос за ночь ещё минимум на двадцать — тридцать сантиметров и теперь никому выбраться наружу уже не удастся. Можно не фантазировать о каких-то «лазах» и «калиточках». Всё! Там снаружи, за «калиточкой», их будет ждать пятиметровая стена снега и ничего кроме снега. Грустно, конечно, но она почему-то была уверена, что именно к этому дело и идёт и особо не испугалась. Какая собственно разница три или четыре с половиной метра, если ворота всё равно открыть невозможно? Они открываются наружу. Калитка-то в воротах тоже имеется, но и она открывается наружу.

А позавчера, когда весть распространилась, возле ворот на нулевом ярусе мгновенно собралась большая, шумная толпа. Даже старики с минус первого этажа приковыляли. Среди людей вспорхнуло словечко «погребены», и оно всех напугало. Ну почти всех. На неё оно не произвело особого впечатления. И Сонька с Маришкой тоже не выглядели испуганными. Ну Маришка ладно — она ещё маленькая, не всё понимает, — но ведь Сонька-то всего на год младше неё самой.

Отмахнулась Сонька только и сказала, что ей всё равно. Мама с папой рядом, сестра с младшим братишкой тоже, все живы и здоровы — а это главное. У них с Маришкой сейчас заботы поважнее имеются. Одна из кошек, которых они взяли с собой, скоро должна окотиться, и Сонька боится, что она куда-нибудь так запрячется, что потом фиг найдёшь. Она, мол, кошка совсем ещё молодая, рожает в первый раз, может не справиться с котятами. А на месте её не удержишь. Орать начинает и ругается благим матом. Ей свобода нужна! Она даже собак не боится.

И ещё Сонька сказала, что «погребены» — это когда тебя в гроб положили, опустили в глубокую яму на кладбище и сверху землёй засыпали. Вот тогда действительно страшно. А у них здесь под землёй настоящий город! Света не хватает, конечно, но снаружи света тоже уже давно нет. Солнце они в последний раз видели ещё тогда, когда все в казарме жили, а снега ещё и в помине не было. Потому и согласились все уйти в убежище, что солнце исчезло, и зима раньше времени пришла.

Здесь-то хотя бы относительно тепло, а снаружи уже давно — с середины июля — зима лютует. С морозами под минус пятьдесят и сильными ветрами. Что там делать на поверхности? Нет, нужно переждать.

Права Сонька по поводу размеров их небольшого городка. Четыре жилых галереи на минус первом этаже, соединённые двумя поперечными переходами, рассчитаны на размещение до тысячи человек одновременно! Да ещё и склады на втором от поверхности ярусе. Там всего три галереи, но пространства и там очень много. Те галереи гораздо шире жилых на первом ярусе. Там даже автопогрузчик развернуться может.

Да ко всему этому ещё технический этаж имеется. Он под складскими галереями располагается. Там она ещё ни разу не была. Туда военные почему-то никого не пускают. Говорят, что там у них самые важные запасы хранятся — керосин для заправки керосиновых ламп и солярка для дизелей — они нужны для обеспечения электроэнергией больших грузовых лифтов и для бытовых нужд.

А Сонька сказала, что у них там наверняка ещё и оружие со взрывчаткой хранятся. Она своими ушами слышала, как мужики в кочегарке об этом говорили. Ну и правильно, что не всем туда можно! Люди здесь разные собрались. Некоторые с явными психическими отклонениями. Жизнь в замкнутом пространстве не всем легко даётся. Ещё свихнётся от этого окончательно. Не дай Бог такому в руки оружие попадёт. Перестреляет всех к чёртовой матери, чтобы не мешали ему ворота взорвать и наружу выбраться. Сумасшедшему не объяснишь, что это бесполезно, и что снаружи он через час в ледышку превратится и умрёт.

А ко всем тем галереям ещё закрытые тяжёлыми металлическими дверями со сложными запорами выходы в параллельные штольни имеются. Они правда, не совсем параллельно этажам идут. Та штольня, в которую они с Максимом и Громом на разведку ходили, идёт с сильным уклоном вниз. Идти можно, но обратно возвращаться довольно тяжело было. Пришлось попыхтеть. Как будто в гору карабкаешься.

Штольня длинная, извилистая, с многочисленными боковыми ответвлениями, в которые они не рискнули соваться. Максим сказал, что они с ней около девятисот метров вниз прошагали — у него шагомер имеется, а ширину своего шага он хорошо знает — шестьдесят два сантиметра. Совершенно непонятно, куда она ведёт эта штольня. Под землёй ведь невозможно ориентироваться. Сторон света там не существует и компас бесполезен. Но то, что они с Максимом не в сторону посёлка и реки шли, это совершенно точно. Они с ним до конца штольни так и не дошли. Выложили две высокие пирамидки из камней, чтобы знать, где остановились, отдохнули маленько и повернули назад.

Максим обрадовался, когда понял, что там крысы живут. Она не поняла, чему здесь радоваться, а он сказал, что если здесь крысы и мыши обитают, то стало быть где-то имеется для них вода и пища. Без этого, мол, они не смогли бы существовать.

Она, конечно, подняла его на смех. Сказала, что вода, может быть, здесь и имеется, а вот за пищей они к нам на продуктовый склад бегают. А сюда возвращаются, потому что им без людей лучше. Максим на это усмехнулся и сказал, что Михаил Иннокентьевич — он у них в части химиком служил и по совместительству заведует продуктовым складом, — непременно знал бы об этом и меры к ликвидации мышей и крыс давно бы принял. Они, мол, заметные следы после себя оставляют, которые ни с чем не спутаешь.

Как они там совсем без света живут? Максим на это не смог ответить. Пожал только плечами. Говорит, что это главный вопрос! Возможно, свет где-то там дальше всё же имеется. Какой-то выход на поверхность, например, или вентиляционные шахты, через которые свет и свежий воздух проникают. Нужно, мол, дальше исследовать, но не сегодня. Для этого верёвки длинные нужны и напарник, который тебя из ямы вытащить сможет, если ты туда случайно свалишься. Это он на неё намекал. Что, мол, она-то его не вытащит, если что-нибудь в этом роде случится.

Ну да, силёнок у неё для этого не хватит. Максим только кажется худеньким, а на самом деле он тяжёлый. А она за эти месяцы похудела. Они все здесь похудели. Даже бабуля. Кстати, Соньке так даже больше идёт. Всё же полновата она была, когда они с ней познакомились.

Похудели не от того, что пищи не хватает. Хватает её. Наверное, всё от нервов. Да и работать очень много пришлось, пока окончательно в подземном городке не устроились. Конечно, труднее всего пришлось мужчинам, но и женщинам тоже досталось. Сначала уголь от кочегарки перетаскивали — целую неделю с тачками и тяжеленными вёдрами туда сюда бегали. Мужчины в это время разбирали завалы в посёлке и всё, что могло пригодиться, — инструменты, например, и доски с брёвнами, — всё это наверх перевозили. Поэтому уголь пришлось перетаскивать в основном женщинам.

Хорошо, что у военных свой трактор прицепом нашёлся. Он их всех здорово выручал. Особенно, когда снег пошёл. Каждое утро начиналось с того, что трактор расчищал дорожки от ворот склада к казарме, где они все тогда жили, и до кочегарки, откуда они уголь таскали и до коттеджей, чтобы офицерам и их жёнам не пришлось лопатами махать.

Сложное время было. Многие отказывались работать. Не понимали, зачем нужно уголь от кочегарки в убежище перетаскивать. Военным, которые их убеждали, что посёлок восстановить не удастся и скорее всего им всем вскорости придётся перейти под землю, потому что оставаться на поверхности из-за высокого радиационного фона будет слишком опасно, они не верили. Тут Фёдор Васильевич очень помог. Ходил среди людей, разговаривал, убеждал, что военные дело говорят, и вместо того, чтобы на разные лады снова и снова перетирать случившееся с ними несчастье и строить фантастические планы на будущее, стоило бы открыть глаза на очевидное и засучить рукава. И сам работал вместе с военными, не покладая рук.

Совместными усилиями уговорили. Сначала по одному, по двое, люди стали выходить на работу. А когда солнце перестало греть и по ночам стало серьёзно холодать, уже самые недогадливые поняли, что шутки закончились, что времени осталось совсем немного и тогда включились в работу по-настоящему.

Вообще, Фёдор Васильевич на многое им глаза раскрыл. Он дядька жутко умный. Пришли они как-то с Сонькой к нему на пост. Спать ложиться не хотелось, ходили с ней по галерее туда-сюда, чтобы ноги не застаивались, разговаривали. Сначала с ними и Маришка ходила, но потом мать позвала её умываться и укладываться, а Соньке разрешила ещё немного погулять.

Потом им надоело просто так бродить, и они отправились на пост. Он у них на нулевом этаже невдалеке от ворот оборудован. А там как раз Фёдор Васильевич сидит, книжку какую-то с яркой обложкой читает. Он сегодня по графику дежурит. Увидел их Фёдор Васильевич и книжку в стол убрал. Наверное, какая-то не такая книжка, которую при Соньке читать можно.

Книжки попали к ним в убежище из коттеджей офицеров. Нашлись среди них и такие, которые детям в руки попадать не должны. Кто-то из офицеров или их жён зачем-то в своё время приобрёл. Зачем, спрашивается?

Они с Сонькой подошли к столу, поздоровались, поговорили немного о всяком, а потом она и задала вопрос, который всех здесь мучил. Их с мамой и бабулей тоже.

— Скажите, Фёдор Васильевич, а как вы думаете, много людей там, наверху, уцелело? А то некоторые говорят, что все города вдребезги разбиты, а другие, наоборот, утверждают, что большие города могли частично уцелеть. Ну ладно города, но ведь у нас в стране посёлков и деревушек маленьких гораздо больше, чем городов. Они-то должны были уцелеть, правильно?

Он кивнул и зачем-то снял шапку. Положил её на стол, помолчал, обдумывая ответ, а потом начал говорить.

— Правильно, Катюша. На все маленькие городки и посёлки у американцев не хватило бы атомных бомб. Если память мне не изменяет, то и у нас, и у них имелось к началу войны по шесть тысяч боеголовок. Недостаточно для того, чтобы уничтожить все города на нашей и их территории. Проблема в другом…

— В чём?

— Проблема в том, смогут ли люди даже в уцелевших городах и посёлках выжить. Догадываешься, почему возникла эта проблема?

— Из-за снега? — это Сонька спросила.

— Да из-за снега. В первую очередь из-за него. Если по всей планете наступила ядерная зима, как предсказывали учёные, то жизнь может сохраниться далеко не везде. Что нужно, для того, чтобы нормально пережить зиму, как вы считаете?

— Ну, еда нужна… — это Сонька.

— Ещё вода чистая и воздух чтобы был. И чтобы радиации не было, — это она добавила.

Фёдор Васильевич кивнул.

— Верно. А к этому ко всему нужна ещё и энергия. Много энергии. Чтобы не мёрзнуть, к примеру, и чтобы пищу готовить. И чтобы в абсолютной темноте не жить. В темноте долго не проживёшь. Но даже не это главное.

— А что ещё? — это Сонька спросила.

Он посмотрел на Катю и спросил:

— Как ты считаешь, Катюша? Что мы ещё упустили? Самое главное!

Она подумала маленько и пожала плечами.

— Самое главное? Не знаю… Наверно, чтобы всё это — и воздух, и вода, и пища, и энергия под рукой были. Не где-то там, в другом городе, а здесь.

Он улыбнулся ей.

— Совершенно верно! Главное, чтобы всё это было сосредоточено в одном месте! И воздух чистый в достаточном количестве, и вода, которую можно без опаски пить, и энергия, чтобы можно было согреться. К этому я добавлю туалеты, чтобы не жить, как в свинарнике, потому что от этого неизбежно возникнут инфекции, которые убьют человека. Нужен минимальный набор медикаментов, чтобы от первой же пустяковой царапины человек не получил заражения крови, и не умер. Нужна тёплая одежда, чтобы не мёрзнуть даже в самые холодные ночи. Много чего нужно. — Он перевёл взгляд на Соньку.

— Подумай, Сонечка, много ли найдётся на Земле мест, где все эти условия выполнялись бы и выполнялись одновременно? Например, глубокое метро в каком-нибудь большом городе. Как ты думаешь, смогли бы люди продержаться там хотя бы с год?

Сонька ответила, почти не задумываясь:

— Год? Нет, вряд ли. Пищи там не будет. Только то, что у людей в сумках и карманах окажется. Света тоже, наверно, не будет. Вода? Не знаю. Может, там и есть какая-то вода, но вряд ли много. Одежда? Тоже вряд ли, если бы это летом случилось. Люди в метро заходят в том, в чём на улице были. То есть в лёгких платьях. Некоторые даже в шортах и в майках. Медикаменты? Может быть, и есть. Я видела на одной станции метро медпункт. Только зачем всё это? Их же наверняка спасать будут. А день — другой они легко продержатся.

— Это, если будет кому спасать, Сонечка. — Грустно вздохнул Фёдор Васильевич. — Если миллионный город хотя бы наполовину разрушен, — да хотя бы даже на четверть! — спасать из-под завалов придётся очень и очень многих. Десятки, если не сотни тысяч людей! Хватит ли на это сил у служб спасения, если они сами уцелеют? Я лично сомневаюсь. Не забывай также о радиоактивности на поверхности. Метро не оборудовано воздушными фильтрами, защищающими от радиоактивности, как у нас здесь. Так что о чистом воздухе в метро можно забыть. Не будет он чистым.

Он посмотрел на Катю.

— Может, тебе что-то в голову приходит? Где на земле могут совпасть все необходимые условия, чтобы люди там могли выжить? Зернохранилища, например? Там запасов пищи на пару десятков человек хватило бы очень надолго.

— А энергия? А вода? А воздух? Если бы их завалило снегом так же, как нас завалило, у них быстро закончился бы воздух. Что толку от зерна, если дышать нечем?

— Верно. Толку от этого мало. Я тебе больше скажу: одного зерна будет недостаточно, чтобы выжить в течение долгого времени. Питание должно быть разнообразным. Как сейчас говорят — сбалансированным. Иначе быстро цинга начнётся. А если зубы у человека начнут выпадать, то перемалывать зерно ему станет просто нечем. А это означает быструю смерть от голода. Ладно, зернохранилище не подходит. Есть ещё варианты?

Они с Сонькой синхронно пожали плечами. Она ответила ему:

— Нету. Получается, нам просто повезло?

— Не повезло, — поправила её Сонька, затягивая свою старую песню. — Мы были избраны!

— Кем избраны? — с любопытством спросил Фёдор Васильевич.

— Господом, конечно. — Пожала плечиками Сонька. — Кем же ещё?

— И ты знаешь, почему он избрал именно нас?

— Не знаю... А какая разница? Наверное, он посчитал, что мы чистые, и решил дать нам второй шанс. Папа считает, что мир давно катился к этой катастрофе. Не мог её миновать. Никак не мог.

— Но ведь при этом погибли невинные люди, Сонечка. Дети, например. Ты не находишь, что уж они-то ни в чём не виноваты?

— Да, детей жалко. Очень жалко. Но в Содоме и Гоморре тоже жили дети и были люди, которые оставались чистыми. Тем не менее Господь решил, что эти города должны быть уничтожены со всем их населением и даже со скотом. Смерть невинных детей была той платой, которую должны были заплатить люди, чтобы очиститься. И он, как всегда, оказался прав. На многие тысячелетия люди очистились от того греха. До последнего времени люди даже стеснялись о нём говорить. Наверное, пришло время повторить тот урок.

— Это было бы правдой, если бы ты точно знала, что бог существует, — повторила она свой старый аргумент из их затянувшегося спора. — А ты не знаешь. Ты веришь, а знать ничего точно не знаешь.

— Ну и что? Ну да, я его пока не встречала. Но вот увидишь, он обязательно нам поможет! Иначе не было бы смысла давать нам такой шанс. Вот тогда и ты, и другие поверят. Точнее, тогда вы все будете точно знать, что он существует и присматривает за нами.

Фёдор Васильевич на это вздохнул, расстегнул ещё одну пуговицу на своей ватной куртке и выбрался и-за стола. Сказал, ни к кому конкретно не обращаясь: «Хорошо бы. Без посторонней помощи нам не выжить».

Он подошёл к висящему на стене термометру, посмотрел. Здесь у него прохладнее, чем в коридоре возле жилых помещений. Последний раз, когда они с Сонькой смотрели, там было двадцать два градуса. Здесь, наверно девятнадцать или даже восемнадцать. Короче прохладно.

Фёдор Васильевич подошёл к батарее и опустил на неё руки. Катя запрыгнула попой на стол дежурного, и Сонька тут же повторила её маневр. Теперь они могли разговаривать с ним, точнее, с его спиной сидя.

— Почему не выжить? — спросила Сонька. — Продуктов у нас на несколько лет хватит. Уголь есть, потом солярку начнём жечь.

Он посмотрел на неё через плечо, не убирая руки с батареи. Замёрзли они у него, наверно.

— Несколько лет мы сможем продержаться, тут ты права. А вот что будет, когда придётся выбираться наружу?

— А что будет? — удивилась Сонька. — По-моему, здорово будет! Мы все об этом только и мечтаем. Что тут плохого?

Он развернулся к ним лицом и прислонился к батарее попой. Усмехнулся.

— Ну-ка сами подумайте, что мы увидим там, если помнить, что несколько лет везде лежал толстый слой снега? Очень толстый. Если у нас здесь на пригорке он уже достиг пяти метров, то в распадках этот слой может достигать и двадцати, и даже пятидесяти метров.

Они с Сонькой переглянулись. А и правда, что будет? Сонька первой сообразила.

— А-а-а… я кажется понимаю, — протянула она. — В таком слое снега даже сохатые утонут, правильно?

— Правильно, но не только это. Что ещё?

Цокая когтями по бетону пола из темноты на свет лампы вышел Гром. Он подошёл к их ногами, уселся, зевнул и щурясь уставился на язычок пламени стоящей на полочке керосиновой ламы. Это лампа Фёдора Васильевича. Свою лампу они с Сонькой погасили, когда пришли сюда. Нужно экономить керосин.

Гром здесь, а где же тогда Найда? Осталась с Маришкой? Днём они обычно ходят парой. Фёдор Васильевич вернул их к разговору, прерванному появлением Грома.

— Помните, что такое пищевая цепочка?

Они обе кивнули, но ответила ему она. Сонька была занята тем, что трепала за ухо Грома. Любит она собак и кошек. Они с Маришкой притащили сюда Найду и двух кошек, а ещё двоих кошек притащил кто-то другой. Михаил Иннокентьевич ругался, хотел их всех из убежища выгнать. Девочки плакали, упрашивали его, чуть ли на колени не становились. Тут снова Фёдор Васильевич помог. Отвёл его в сторонку, они о чём-то долго беседовали, и Михаил Иннокентьевич в конце концов согласился их оставить. Даже решил их на довольствие поставить. Кошкам выделяет в день одну банку тушёнки на четверых, а Грому и Найде даже по целой банке! Маловато им, конечно, но их люди подкармливают. Да и в кухне каждый день что-то остаётся. Галина Михайловна Смирнова — она взяла на себя обязанности главного повара — для собак и кошек остатков не жалеет. Смеётся: «Всё равно ведь выбрасывать!» Она у собак и кошек их главный бог.

По поводу пищевой цепочки Катя первой сообразила. Говорит:

— Пищевая цепочка нарушится?

Он кивнул, не отводя задумчивых глаз от Грома и Соньки.

— Она уже нарушилась, Катюша. Многие птицы и звери уже погибли. Сейчас хорошо себя чувствуют только хищники — волки, росомахи и рыси. Ну и мелочь всякая вроде куниц и ласки. Сейчас для них раздолье. Кадавры по всей тайге разбросаны. Успевай только отыскивать их в снегу и к ним туннели прокапывать. Но и для них придут тяжёлые времена, если снег в самое ближайшее время не прекратится. Тогда и они начнут умирать от голода.

— А почему птицы? — спросила Сонька.

— А чем они питаются, по-твоему?

— Кто чем... Кто-то ягодами с кустов… — она запнулась. — А, кажется, понимаю. Если высокие кустарники окажутся в снегу, то им нечего будет есть?
Фёдор Васильевич кивнул.

— Верно. К нехватке пищи прибавь и сильные морозы. Они тоже убивают животных. Я думаю, птиц в скором времени совсем не останется. Когда снег сойдёт, тайга окажется мёртвой. Уцелеют только насекомые и притом те из них, кто живёт глубоко под землёй. А если ещё и деревья не выдержат, — а они могут погибнуть из-за нехватки солнечного света, — то будет совсем худо. Мёртвый лес штука страшная. И он очень хорошо горит.

[fragment="Соня и Катюша"][/fragment]

Сегодня её разбудила Сонька. Впрочем, Катюша уже и сама готова была проснуться. Хотелось есть, а это значит утро близко. Опять снился ей Фёдор Васильевич. И опять положил он ей на плечо свою горячую ладошку, сочувственно посмотрел в глаза и сказал: «Что-то ты совсем похудела, Катюша. Одни глаза остались. Ты себя хорошо чувствуешь?» — почему-то никак она тот случай забыть не может.

Сонька прокралась к ним в комнату, села к ней на кровать и, когда Катюша подняла с подушки голову, наклонилась к ней и прошептала:

— Привет! Слушай, там что-то непонятное творится.

— Что непонятное? — шепнула она в ответ, поднялась на локоть и потрогала лоб. Кажется, вчерашний прыщик засох и исчез. Солнечного света не хватает, вот кожа и начинает капризничать. На это все женщины жалуются. А на складе кроме детского крема, причём тридцатилетней давности, ничего для ухода за кожей нет. Не считать же вазелин в двадцатилитровых бочонках кремом для кожи.

Сонька оглянулась на мамину кровать, убедилась, что та спит, и снова к ней.

— К нам в комнату Фёдор Васильевич недавно заходил. Разбудил батюшку, а сам в коридор вышел. Батюшка вышел к нему, они пошептались о чём-то, и Фёдор Васильевич ушёл, а батюшка вернулся, быстро оделся, причём надел рясу и клобук, и тоже ушёл.

— Опять кто-то умер?

Сонька головой помотала, перекинула косу на грудь и начала её расплетать. Катя ей уже сто раз предлагала помочь обрезать волосы хотя бы до плеч, но Сонька упрямится. Чего упрямится, спрашивается? Короткие волосы и мыть проще, и сушить, и расчёсывать. Да и возни с причёской гораздо меньше. Нет, не хочет. Говорит, я потом, когда восемнадцать исполнится.

— Нет, вряд ли, — ответила Сонька. — Батюшка ничего с собой не взял. Ни псалтырь, ни кадило. И маму не стал будить. Если бы кто-нибудь умер, он бы маму обязательно разбудил. И в коридорах повсюду тихо. Я проверяла. Ни голосов, ни шагов. И не плачет никто. Ни в нашем коридоре, ни в параллельном у военных. Только на кухне и в кочегарке дежурные возятся. Похоже, они на нулевой этаж ушли. Фёдор Васильевич сегодня ночью там дежурил.

В подтверждение её слов батарея у стены тихонько щёлкнула и тут же ещё раз, но громче и звонче. Это значит, что дежурные по кухне уже добрались и до кочегарки. Подбросили угля в топку, и он начал разгораться. Скоро в помещениях потеплеет. Выбираться из-под тёплого одеяла на холодный бетон пола не хотелось, но случай и в самом деле интересный. Что у них там стряслось? А тут Сонька предлагает:

— Пошли посмотрим?

— Ты уже умылась?

— Нет ещё. А мы сбегаем в умывальник, а оттуда прямиком на нулевой этаж. Пошли?

Под дверью с оставшейся ещё с советских времён стеклянной табличкой с золотой на тёмно-синем фоне надписью «Экспедиторская» сидел Гром и рассматривал табличку. Она ему тоже непонятна.

Так, ясненько. Значит, Максим там, за этой дверью. Если бы его здесь не было, то Гром околачивался бы этажом ниже возле кухни рядом со своей подружкой Найдой. Она, кстати, принесла целых шесть щенков, так что Гром стал папой.

Завидев их, Гром вскочил на ноги и, цокая по бетону когтями, подбежал поздороваться. Сонька присела, чтобы хорошенько потрепать его за густую шерсть на шее и на груди и потаскать его за уши, а Катюша подошла к двери и прислушалась, а потом и вовсе прижалась к двери ухом.

За дверью разговаривали. Голос был женский, но, вроде, незнакомый. Слышно было плохо, но Катюша медлила в нерешительности. Потом, когда Сонька присоединилась к ней и тоже прислонила ухо к двери, она решилась. Решительно постучала и, не дожидаясь ответа, открыла дверь. Они с Сонькой зашли в помещение. Гром мимо ног Соньки протиснулся туда же и подбежал к ногам Максима. Он сидел с краю в третьем ряду и рядом с ним никого больше не сидел. Все остальные заняли первые два ряда стульев.

К ним повернулись головы всех присутствующих. Среди них были и двое совсем чужих. Откуда они здесь?

— Тэк-с, — сказала незнакомая девушка, — и кто эти две прелестные незнакомки?

— Это моя старшая дочь София с подругой, — ответил Сонькин папа.

— Подругу зовут Катериной, — подхватил Фёдор Васильевич. — Катя Орлова. Она моя помощница. Мне кажется, девушкам тоже полезно было бы вас послушать.

Незнакомая девушка пожала плечами.

— Пусть слушают. Я не против. Итак, на чём мы остановились?

— Что с радиацией? —  спросил Михаил Иннокентьевич.

— Да, с радиацией проблема, — согласно качнула головой девушка. — В вашей местности на сотню километров вокруг всё чисто — по крайней мере в верхних слоях снега, — но нельзя исключить, что радиация имеется в нижних слоях. Будет видно, когда начнётся таяние. Атмосферу планеты мы почистим, но полностью исключить вероятность повторного её заражение не получится. В европейской части евразийского континента и в Северной Америке много мест, где в первые недели после Апокалипсиса радиоактивными осадками была сильно заражена почва. А из почвы радиация проникла в растения и грибы, а также в грунтовые воды. Когда снежный покров сойдёт, и почва просохнет, снова возникнет опасность лесных пожаров. А они будут подпитывать радиоактивность атмосферы. Мы надеемся только на то, что её уровень будет держаться в приемлемых для жизни рамках.

— Но полностью исключить высокий уровень радиации вы не сможете?

Она пожала плечами.

— На всей планете нет, не сможем. Это чрезвычайно сложно. Вы здесь химик-дозиметрист и сами прекрасно понимаете сложность проблемы. Надёжных и хорошо масштабируемых методик дезактивации почвы так и не было разработано. Спаситель мог бы полностью ликвидировать радиоактивность на всей планете, но только за счёт ликвидации любых форм жизни в почве и в воде, а на это он не пойдёт. Так что у нас не остаётся других возможностей, кроме локальных вмешательств. Те уцелевшие группы людей, которые оказались в сильно заражённой местности, будем перебазировать в другие, менее опасные, места, а такие группы, как ваша, останутся на своих местах. В течение первых тридцати — сорока лет мы будем присматривать за планетой. А по поводу атмосферы Спаситель сказал, что при необходимости запустит повторную её чистку. Он тоже понимает эту проблему. И это всё, что мы для вас можем сделать.

— Но радиоактивный фон у нас здесь всё равно останется выше, чем до Апокалипсиса?

— Да, к сожалению, фон на всей планете, в том числе и здесь, будет оставаться слегка повышенным. Это тоже данность, в которой вам всем придётся жить, и к которой придётся приспосабливаться. Скорее всего в отдельных районах планеты это приведёт к ускорению мутаций в животном мире и мире растений, но это не так уж и плохо. Мутации обеспечивают разнообразие. А вам первое время придётся держать ушки на макушке. Есть у вас радиометры?

— Имеется и не один. Сменных батарей маловато. На год ещё хватит, а что потом делать, я не знаю.

— С батареями поможем. Кроме того, первые годы мы с мужем будем часто у вас бывать. И с картами поможем и с радиометрами.

— С картами?

— Да, с картами. Когда снег сойдёт, мы планируем заняться составлением карт радиоактивного заражения местности. Сейчас об этом ещё рано думать.

— Что делать со снегом? Если в распадках его двадцать — тридцать метров, то за один летний сезон он вряд ли растает. Этот процесс может растянуться на несколько лет.

— Да, это так, — кивнула девушка. — Спаситель рассматривал вариант с дополнительным источником тепла и света, но пока что не решается. Опасается, что чересчур быстрое таяние снегов может привести к разрушительным последствиям. Мы с Сергеем предлагали ему вариант с точечным вмешательством. Скажем, убираем основную массу снега у вас здесь на сопке и на её склонах, которые вам понадобятся в качестве пастбищ. А остальное оставляем неприкосновенным. Пусть тает потихоньку. Мне кажется, на такое он может согласиться.

— Если начнётся бурное таяние, то все реки выйдут из берегов. Что будет с теми реками, которые сейчас закрыты льдом?

— Будет большой беспорядок, — усмехнулся Сергей. — И реки из берегов не выйдут, не надейтесь. Выйдут, но только на самой последней стадии — через год, через два. А сначала вода будет прокладывать себе новые русла. Прямо поверх старых, поверх тайги, поверх всего. Будут формироваться ущелья и туннели во льду. Будет страшно, но интересно. Похоже на поведение ледяного щита Гренландии в летние месяцы. Так что ещё пару лет вам придётся жить здесь, наверху. Будете наблюдать за происходящим сверху. По-другому никак не получится. Как только процесс таяния более или менее стабилизируется, можно будет попробовать выгонять скот на открытые склоны. Пусть щипают живую травку. А сено на несколько лет для небольшого стада мы с вами заготовим. Это не проблема.

Помолчали, размышляя над услышанным. Прервала молчание незнакомка.

— Давайте поговорим о другом. И для начала зафиксируем некоторые моменты.

— Какие, Юля? — спросил Фёдор Васильевич.

— Первое и главное: помощи со стороны центральной власти можете не ждать. Как таковой центральной власти больше не существует и пару сотен лет её не будет. Вывод из этого простой: надеяться вам придётся только на собственные силы. Это факт, с которым вам придётся смириться. А отсюда следует ещё один вывод: никакого притока рабочей силы извне можно не ждать. Имеется у вас двести шестьдесят пять человек — придётся довольствоваться этим. Это ваш резерв, которым вы можете располагать. Что отсюда следует?

Фёдор Васильевич кивнул.

— Вывод простой: чтобы оставаться на плаву и иметь возможность прокормить стариков и детей в будущем, нужно будет думать над резким ростом рождаемости.

Девушка кивнула.

— Да, верно мыслите. Это для вас и для других уцелевших общин в ближайшее время станет самой насущной проблемой. Быт и хозяйство вы через пару лет наладите, если не будете лениться, но если ваши женщины не станут ежегодно приносить в свет детей — в разы больше количества умирающих от старости и болезней, — то через пятнадцать — двадцать лет вы не будете знать, что делать со своими стариками. Сколько у вас женщин детородного возраста, Милославский?

— Если считать с восемнадцати и до сорока, то… — он замолчал, занимаясь подсчётами в уме, — то примерно пятьдесят. Может, чуть больше. Я специально не интересовался.

— Напрасно не интересовались. На дальнюю перспективу это самое главное, что вас должно беспокоить. Врачи квалифицированные у вас имеются? Из тех, кто может принять роды?

— Нет, с этим у нас проблема. Из всего медперсонала имеем лишь двоих. Причём одна из них по образованию не врач, а фармацевт, а другая закончила фельдшерские курсы. Опыт у неё большой, но несколько односторонний.

— Понятно. Ладно, специальную медицинскую литературу мы вам дадим. Придётся вам организовать обучение желающих. Сколько у вас девушек возрастом от пятнадцати до восемнадцати лет?

— Вот они. Обе перед вами сидят. Сонечке шестнадцать, а Катюше семнадцать.

Девушка кивнула.

— Мы со Спасителем обсуждали эту тему и пришли к выводу, что в такой аварийной ситуации для некоторых общин имело бы смысл снизить возраст замужества для девушек до некоторого разумного минимума. Например, до четырнадцати — пятнадцати лет. Но это уже вам решать. Кстати, а как выглядят органы управления у вас в общине? Есть у вас глава? Или совет какой-нибудь? Учтите, кому-то придётся принимать решения, которые должны стать для всех членов общины обязательными к исполнению. Внешнего государства больше нет, а совсем без власти ни одно мало-мальски крупное сообщество существовать не может. Какое-то подобие государственной власти вам строить в любом случае придётся. Армия вам ещё долго не понадобится, в связи с отсутствием внешних врагов, а вот полицейские функции кто-то должен будет исполнять. Кроме того, кому-то придётся брать на себя функции судьи. Без конфликтов и споров ни одно сообщество не обходится. Тут без судьи никак не обойтись.

— Органы управления — это люди, — впервые открыл рот подполковник Сергеев. — А люди это рабочие руки. Их и так не очень много.

— Да, верно, — согласно наклонила голову девушка. — Рабочие руки нужно экономить. Придётся вам на некоторое время забыть о демократии. Я рекомендую вам строить структуру управления по образу и подобию средневековых княжеств. Для таких маленьких сообществ, как ваше, она оптимальна. Выборный князь, он же верховный судья, у которого в подчинении находится небольшая дружина, исполняющая полицейские функции. Пока людей мало, князь и его дружина наравне с прочими участвуют в строительстве и прочих хозяйственных делах. Землю пашут, дома строят и так далее. Царь Пётр в этом случае хороший пример. Он с плотницким топориком скакал по стапелям строящихся судов наравне со своими подданными. При принятии решений в сомнительных случаях князь опирался на мнение совета старейшин. Простая и понятная структура. Ну и высший орган власти — это Вече. Это общее собрание трудящихся, если кто историю не знает.

— При царе и бояре существовали, — подал голос Максим.

Гром — он сидел рядом с его ногами и смотрел ему в лицо, — согласно гавкнул на это замечание. Все присутствующие рассмеялись, так удачно у него это получилось.

— Бояре? — улыбаясь переспросила девушка. — Да, существовали и бояре. А как без них, если ваши владения разрослись до такой степени, что от одного края царства до другого неделю на лошади скакать нужно? Кто-то же должен представлять власть царя на дальних окраинах? На любом более или менее крупном предприятии кроме директора имеются и начальники отделов. Крупное хозяйство вести в одиночку невозможно. Слишком велика вероятность совершения ошибок. Хотя бы потому, что один человек не в состоянии в одинаковой степени хорошо владеть всеми существующими рабочими и инженерными специальностями. Отсюда происходит и делегирование части полномочий от директора к заместителям и к начальникам отделов. И в этом нет ничего нового. Такое делегирование полномочий существовало всегда и при всех укладах. В том числе и при современном демократическом устройстве общества. Впрочем, последнее приказало долго жить, а о покойниках либо ничего, либо только хорошее.

— Мы же ничего не умеем, — пробормотал Фёдор Васильевич негромко, но его услышали.

— Что ты имеешь в виду, Василич? — спросил подполковник Сергеев.

— Коров доить, лошадей запрягать, например. Упряжь делать. Вот ты, к примеру, хоть раз держал в руках упряжь?

Вячеслав Михайлович хмыкнул и покачал головой.

— Да, проблема. И посмотреть-то негде.

Вмешался чужой дядька с бородой и усами.

— Я вам всё это покажу и расскажу. И сани зимние научу делать, и телеги для лета. Не переживайте. Это наука нехитрая.

А тут и девушка незнакомая выбралась из-за стола и говорит:

— Ладно, на сегодня давайте закончим. Информацию нужную мы получили. И вы теперь знаете, что вам в первую очередь нужно делать. Занимайтесь организацией вашей жизни. Расскажите людям о том, что их ждёт в ближайшие месяцы. Как только Солнце станет видно, мы с мужем снова появимся у вас и займёмся уборкой снега здесь на сопке. Чтобы вы смогли выйти наружу и осмотреться.

Дядька положил руку ей на плечи, улыбнулся присутствующим, и… они из помещения исчезли. Стояли-стояли и вдруг исчезли! Сонька повернула к ней лицо и с довольной улыбочкой сказала:

— Видала? Я тебе сто раз говорила, что так будет, а ты не верила!..